Год 60-летия полета первого космонавта для нас, самарцев, особенный. Десятки тысяч людей, живших в Куйбышеве, работали на секретные и амбициозные задачи Советского Союза по освоению космоса. За заборами безымянских предприятий совершались открытия, совершенствовались технологии, собирались уникальные узлы и агрегаты. Когда в космос впервые полетела ракета «Восток» с человеком на борту, тысячи земляков выдохнули: «наша».
Куйбышев подключился к космической программе в 1958 году, когда Сергей Павлович Королев отправил сюда своего заместителя Дмитрия Ильича Козлова для создания филиала ОКБ – 1. Сегодня свою историю расскажет Григорий Яковлевич Сонис, один из первых «призывников» завода «Прогресс».
«Лунная программа»
Родился я в семье военного. В силу профессии отца мы очень много ездили по стране. Перед войной жили в Литве, потом эвакуация в Набережные Челны в 41 году. После войны Киев, потом Оренбург. И наконец, в 1950 году приехали в Куйбышев. Здесь я закончил школу и поступил в 1954 году в авиационный институт. Там уже училась моя двоюродная сестра, я общался с её друзьями и поэтому ничего другого не желал.
В феврале 59 года, в последний год обучения, нас перевели на новую специальность в связи с тем, что было принято решение организовать в городе завод «Прогресс» и строить ракеты. Появилась необходимость в инженерах-ракетостроителях, и наши две выпускные группы, завершающие обучение по специальности самолетостроение, срочно начали переучивать на новую тематику. 30 июня 1960 года, сразу после получения диплома, я пришел на завод «Прогресс», где проработал всю жизнь, 46 лет.
Половина «наших» выпускников пошли в ЦСКБ, а вторая половина, и я в их числе, на сам завод. Только что организовали отдел испытаний, куда я был зачислен. Вместе со мной в отделе начинали работать Толя Чижов, который приехал из Казани, Виктор Боровик из Таганрога. Их фамилии спустя пару десятков лет станут знаменитыми. Вот трёх этих молодцов усадили проверять качество кабелей, контактов. И мы почти год занимались этой механической, вовсе не инженерской работой, о которой мечтали. Я говорю, всё, ребята, кончайте. Давайте мы что-нибудь придумаем, чтобы этот процесс автоматизировать. И мы сделали аппарат, который позволял проверять качество кабельной продукции без участия человека. Было оформлено рационализаторское предложение. Автомат получился очень удачный, он себя очень хорошо проявил в нашей производственной линейке. А мы получили тогда за него хорошую премию – 10 тысяч рублей, большие деньги.
Отдел наш был на третьем этаже, и я в окно наблюдал, как рядом строится новый огромный корпус. Секретность была высокая, даже внутри завода, но потом выяснилось, что это строили корпус для изготовления ракеты для посадки на Луну человека. И я решил, что пойду работать туда. В это время наша троица распалась. Чижов стал заместителем начальника цеха, Боровик ушел в ЦСКБ, а я стал работать на контрольно-испытательной станции (КИС), заниматься испытаниями системы управления ракеты Н-1. Главным конструктором ракеты сначала был Сергей Павлович Королев, а после его смерти – Василий Мишин.
Советский Союз тогда опоздал со своей лунной программой. Возможно, дело было в конфликте Королева и Глушко, который в ОКБ-456 занимался разработкой двигателей. Сергей Павлович настаивал на том, чтобы двигатели в лунной программе были кислородные, а Глушко предлагал свои разработки с очень токсичным топливом. В результате «лунные» кислородно-керосиновые двигатели стали делать в Куйбышеве, и поручили это дело Николаю Дмитриевичу Кузнецову. Поднять в космос 100 тонн — значило создать очень мощные ракетные двигатели. Но он с задачей справился, причем настолько хорошо, что даже в 90-х годах, спустя 20 лет, аналогов им в мире не было. Поэтому их купили американцы, когда это стало возможно и всю программу рассекретили.
Но тогда, в конце 60-х годов, мы опоздали. На моей памяти было четыре пуска Н-1, и все неудачные. На первом пуске присутствовал Николай Дмитриевич Кузнецов. После того, как ракета взорвалась (из-за двигателей, как мы установили), как сейчас помню, на седьмом этаже в телеметрии сидит Кузнецов и нервничает: «Ну дайте мне кто-нибудь информацию по двигателю, что случилось?». Я принес ему телеметрическую информацию, и он тут же начал её изучать.
Второй пуск – снова неудача. Ракета поднялась в воздух примерно на 200 метров, упала на старт и взорвалась… Наш монтажно-испытательный комплекс (МИК), в котором я работал, находился в 5 километрах от старта, так в нем все стекла повышибало, монтажные краны сошли с подкрановых путей. Стартовая площадка была разрушена. Словом, крупный был взрыв. В 1974 году лунную программу закрыли. На Байконур пришел приказ — изготовленные и собранные изделия (ракета и ее части) уничтожить. Это было указание главного конструктора Глушко (заменившего Мишина). Я помню, что мы из частей ракеты сделали себе в зоне отдыха домики. Другая часть ракеты была использована для обустройства пляжа на озере у Сырдарьи, по-моему, из нее делали кабинки для переодевания… Несмотря на указание Глушко, Кузнецов сохранил двигатели.Я видел, как он грузил их и отправлял в Куйбышев.
12 апреля 1961 года
Во время гагаринского полета я был в Подлипках (ныне город Королев). Меня отправили в командировку в ОКБ–1 за оборудованием. И я оказался в самом главном месте советского ракетостроения и в самом эпицентре ликования. 13 апреля на завод из Байконура прилетел, по-моему, Олег Ивановский, которого все ждали. Он был тем человеком, который после посадки Гагарина в ракету закручивал гайки на входном люке. Все собрались, стали расспрашивать, как да что, и я тоже сидел напротив и слушал эту историю. А потом Юрий Гагарин прилетел в Москву, и был большой парад на Красной площади. Мне повезло. Колонна, в которой шел я, последней вошла на площадь. Через 10 метров буквально толпу отсекли, и уже никого не пустили. Поскольку мы были последними, нас сзади никто не подпирал, и мы остались на площади. Я сразу же пошел к мавзолею. Видел Гагарина, его родителей, Хрущева. Помню, как Юрий Алексеевич спускался с трибуны, вел под руку мать. А еще помню роскошный буфет, который устроили возле трибун. Только денег у меня было так мало, что я смог купить только вишню в сахарной пудре. Но вкус её помню до сих пор.
А на следующий день Гагарин поехал на завод к Королеву. Я тоже был в Подлипках, но внутрь завода меня не пустили. Представляете, внутри готовится грандиозный митинг с участием первого космонавта. А перед дверями ОКБ-1 стоит огромная толпа людей. В Подлипках почти все были связаны с космосом, лично или через родственников, поэтому все хотели попасть на праздник. И вот эта толпа в пару-тройку тысяч человек поднажала, снесла ворота и хлынула внутрь. Но надо отдать должное Королеву — никого выгонять не стали, и все мы стали свидетелями того, как Гагарин с Королевым благодарили работников завода за их труд. Тогда Сергей Павлович Королев произнес свою знаменитую фразу, обращенную к Гагарину: перегрузки и невесомость ты перенес, перенеси теперь с достоинством славу первого космонавта.
Гагарина я после этого еще не раз видел в Куйбышеве, он приезжал к нам на завод «Прогресс». Но разговаривать с ним не довелось. Из космонавтов больше всех я общался с Германом Титовым, он приезжал в МИК по роду своей работы. Но это уже другая история.
«Энергия» — «Буран»
Когда лунную программу свернули, из почти полутора тысяч куйбышевцев, работавших на Байконуре, решено было оставить только 300 человек. Уезжать мало кто хотел — слишком хорошие были условия. Командировочные 3 рубля в сутки, коэффициент к окладу 1,7, жилье сразу давали в Ленинске. Но никого не спрашивали, в приказ – и все.
Мой давний друг Анатолий Чижов тогда был руководителем Байконурского филиала завода «Прогресс», и он мне предлагал остаться на Байконуре. Но на заводе в то время появилась новая интересная работа. Взяли в изготовление в КБ Челомея из ОКБ-51 ракету 4К80, которая взлетает с подводных лодок. Их изготовление срочно перевели в Куйбышев, а мне поручили их проверять. Поскольку контрольно-испытательной станции у нас не было, испытания проводили в Реутово, в КБ Челомея. Меня туда отправили старшим, и я полгода испытывал там ракеты. После того, как изготовили партию ракет, надо было их «обстрелять». Меня командировали в Северодвинск на северную морскую базу. Я опускался на атомных подводных лодках, наблюдал за пусками со сторожевых кораблей.
В 1977 году Анатолия Чижова назначили главным технологом космической программы «Энергия» — «Буран». У ракеты была спефицика: вся сборка предполагалась не на заводе, а в монтажно-испытательном комплексе на полигоне. Чижов создал группу по подготовке ракеты на Байконуре, в нее вошел и я. Еще никаких чертежей комплекса толком не было, мы все делали параллельно.
Я ездил по всей стране в поисках оборудования. Очень сложная была кооперация. Весь Советский Союз стянули на эту программу. В Жданове (ныне Мариуполь) один узел изготавливали, в питерском «Арсенале» другой, в Красноярске третий и так далее. По официальным данным в создании системы участвовали более 1200 предприятий СССР! Надо было по всем точкам ездить, заключать договоры, отлаживать производство…
В 1979 году на «Прогрессе» открывался отдел № 617, который стал заниматься разработкой технологии сборки ракеты «Энергии» — «Буран». Меня назначили замначальника этого отдела, а потом и главным технологом Байконурского филиала. Так я вернулся на Байконур, чтобы остаться там на 27 ближайших лет.
Из рабочего года, как сейчас помню, порядка 170 дней у меня были командировки по всему Союзу. Уходил я из дома в 6 утра, а последняя оперативка была в 10 вечера. Я уже главный инженер филиала завода «Прогресс».
Задача была амбициозная: американцы уже подняли шаттл, и мы должны были создать адекватный ответ. Гонка была страшная, вопрос у союзных министров и их заместителей был один: что вам еще необходимо, чтобы работы были завершены? О деньгах речи вообще не шло — выделяли столько, сколько нужно, и даже сверх того.
Нескромно скажу, что если бы не изменение технологии сборки, разработанное в нашем технологическом отделе, то «Энергию» запустили бы намного позже. Почему? Объясню. Часть ракеты, хвостовой отсек и бак горючего в длину составляли 45 метров. МИК, построенный под Н-1, имел высоту до подкрановых путей 40 метров. Технология сборки, разработанная технологическими институтами, предполагала горизонтальную сборку. Но была проблема: при горизонтальной сборке хвостового отсека и бака эти части деформировались. Мы придумали вертикальную сборку двумя кранами и специальной балкой, которые стыковали элементы без изменения конструктива и позволяли собрать изделие в МИКе, высота которого составляла 60 метров.
К нам в те годы было особенное внимание. Вот еще один интересный штрих. Наш основной куратор, Олег Дмитриевич Бакланов, министр общего машиностроения, предлагает: давайте организуем в Ленинске магазин, в который будут идти поставки товаров народного потребления со всех заводов, входящих в юрисдикцию министерства. А это дефицитные телевизоры «Березка», холодильники из Красноярска, стиральные машины, магнитофоны, пылесосы. Так в пустыне Казахстана образовался клондайк. Герман Титов, тогда уже генерал-полковник, часто меня просил то холодильник кому-нибудь помочь выписать, то телевизор. Мы тогда с ним часто встречались. Он интересно представлялся: жал руку и говорил: «Титов, Советский Союз!». В 80-е годы космонавты у нас бывали постоянно. Перед стартами и просто посмотреть на процесс сборки ракет.
В 1987 году 15 мая состоялся первый пуск. «Энергия» сработала исключительно. На самом деле была создана уникальная ракета — на водороде, на специальных сплавах, которые увеличивают твердость металла при увеличенных температурах. Там что ни деталь – ноу-хау. Накануне пуска, 13 мая, приехал Генсек КПСС Михаил Горбачев. Я его водил по МИКу, все показывал. Звали его остаться на запуск ракеты, но он побоялся, потому что никто не верил в удачный пуск.
А он, между тем, состоялся. Это было грандиозное событие. Я плакал от счастья. Потому что столько было вложено в эту программу! Первый пуск был экспериментальный. На ракету-носитель поместили макет орбитальной платформы, но с реальной нагрузкой. Надо отметить, что наша «Энергия» могла поднять в космос небывалый груз – до 100 тонн! Американцы на тот момент сумели справиться только с нагрузкой в 30 тонн.
15 ноября 1988 года состоялся второй и последний пуск многоразовой космической системы «Энергия – Буран». Это был триумф Советского Союза и всей космической отрасли страны. Полностью автоматизированная система управления без участия человека. Все происходило на глазах миллионов телезрителей. Полет длился 206 минут. Все прошло безупречно. Особенно эффектным было приземление, когда «Буран» появился на посадочной полосе, опережая расчетное время всего на одну секунду. Пробежав по ней 1620 метров, он замер, отклонившись от осевой линии всего на несколько метров! Американцы тогда не умели пилотировать корабль только электроникой, поэтому мы еще раз показали миру свое превосходство в технологиях.
После триумфального запуска в Куйбышеве был заложен завод для изготовления до 30 ракет «Энергия» в год. Никто тогда еще не знал, что это будет последний полет…
В МИКе была собрана и готова к пуску третья ракета «Энергия», но она уже не полетела. Мне кажется, что производство было приостановлено еще и потому, что было не вполне понятно назначение комплекса. «Энергия» предполагалась как носитель для космического комплекса «Буран», для запуска орбитальных станций, для экспедиций на Луну и Марс и для доставки тяжелых грузов. Но вот этой второй части программы еще не было. И уже не могло быть.
Ракета осталась на старте
Наступили тяжелые 90-е годы. Союз распался, все распалось, деньги перестали поступать, дела никому до Байконура не стало, и в 93 году «Энергию» свернули. Я остался один на один с тысячей работающих на филиале людей. Байконур и ракеты «Энергия» принадлежат Казахстану. Нурсултан Назарбаев, кстати, был у меня частым гостем. Видимо, он питал иллюзии, что Казахстан сможет здесь свои космические амбиции реализовывать. Но, конечно, это было невозможно. Еще он один раз обсуждал со мной проект создания линейки казахских самолетов, но это тоже осталось в неосуществленных планах.
Анатолий Чижов, тогда руководитель завода «Прогресс», любил привозить к нам самарские десанты. Губернатора Константина Титова, директоров заводов — Мочалова, Шитарева. У Шитарева был огромный коттедж – офис «Моторостроителя». Там баня, много комнат. Титов как-то раз говорит: у меня хорошие отношения с Борисом Ельциным, я попробую его уговорить запустить «Энгергию». У меня как раз тогда стояла ракета, полностью готовая к пуску. Но не уговорил.
Примерно в те же годы, 1992-93, приезжал руководитель НАСА. Сначала приехал министр обороны США. Он мне сказал, что их очень интересует «Энергия», и они хотели бы продолжать совместную разработку этой ракеты. Потом уже прибыл руководитель НАСА, ходил, смотрел монтажно-испытательный комплекс, стартовые площадки. Сказал, что он был в сенате и предложил совместные работы с русскими. Ему отказали. Я ему отвечаю: «Ну и что, мне, знаете, сколько раз отказывали! И ничего, в дверь гонят – в окно заходим». Он смеется: у нас так не принято…
В 90-е годы в России про космос вообще забыли. Мы были вынуждены выживать, как могли. На тот момент меня назначили директором филиала РКЦ «Прогресс» в Байконуре и заместителем генерального директора. Я благодарен Чижову и Кирилину, которые в тот момент дали мне полную свободу деятельности и право подписывать все финансовые документы. В 1996 году нам передали от военных подготовку, сборку и пуск ракеты-носителя «Союз» и всей военной тематики ЦСКБ. Потом мы вышли с идеей перенести сборку ракеты «Союз» с легендарной «двойки» (второй площадки) на наш монтажно-испытательный комплекс, где мы до этого делали «Энергию». И снова это стало удачным решением.
С 1996 года в МИКе были организованы рабочие места по сборке и подготовке к пускам по программе Starsem. Помню, как в 1998 году грянул дефолт, и вся экономика рухнула. А договор со Starsem был — на 15 миллионов долларов, и это обратилось в хорошую выручку.
В 2002 году в нашем МИКе случилась трагедия. При ремонте крыши конструкции не выдержали и рухнули вниз, девять человек погибли. Под обломками разрушились два корабля «Энергия». На меня завели уголовное дело. Президент говорит: наказать. Но коллеги меня тогда в обиду не дали. Спустя два года Александр Кириллин, генеральный директор РКЦ «Прогресс», предложил мне уйти с должности и перейти на работу на завод в Самару. Я сказал: спасибо, но я пойду на пенсию. С 6 апреля 2006 года я пенсионер.
Текст: Анастасия Кнор
Следите за нашими публикациями в Telegram на канале «Другой город», ВКонтакте, Facebook, Instagram и Twitter
Июль 1995 года
