«Возьмёшь женщину-капитаншу?» – предлагает мне тему главред и продолжает: – «Участвовала в забастовках и вообще пробивная». Я представляю суровую женщину и морально готовлюсь к интервью. Встреча с ней переворачивает придуманный мной образ на 180 градусов. Разговор получается больше не о подвигах, а трагедиях, которые их сопровождали.

Бывший капитан дальнего плавания Юлия Андреева (сейчас Савина), рассказала, как с 18 лет работала матросом, устроила себя и мужа на морской нефтетанкер и пыталась оттуда сбежать, доросла до капитана и чуть не растеряла семью. 

Руки в кровь и обрезанные волосы

— Когда вы в первый раз подумали, что хотите стать капитаном? 

— После 8 класса я не знала, кем хочу быть. Моряков в роду не было. Отец авиационный техникум закончил, мать – педагог по физике и математике. После 8 класса я знала одно – хочу иметь высшее образование. Я это знала и в детском саду. В 10-м классе подумала, что хочу быть судьёй, но поступить было практически невозможно. Пришлось идти в строительный институт. Просто потому, что он был через дорогу от дома.

В 87-м году после успешной сдачи экзаменов за 10 лет школы мы с матерью отправились в путешествие на дизельэлектроходе «И.И. Шишкин» из Самары до Перми и обратно. У нас в семье никогда не было машины. А дача стояла на 7-й просеке, недалеко санаторий «Волга». Каждый год мы отдыхали на большой старой даче: много деревьев, Волга близко. Но в 76-м году дача сгорела. С 1980 года мы взяли за практику каждое лето ездить на пароходе. Копили деньги осень, зиму и весну, чтобы потом летом поехать. Это были сказочно прекрасные впечатления. В юную душу западали прекрасные пейзажи, восходы, закаты, шлюза. Это была предпосылка, конечно.

Вот мы снова на теплоходе. Обед в ресторане. С нами за столиком сидела девушка, лет 28. Она оказалась вторым штурманом. Тогда я была абсолютно уверена, что девушек на такие должности не берут. А она рассказала, что берут, нужно только образование. Сказала, что окончила Пермское речное училище.

По прибытии в Пермь мы с мамой сразу пошли в пермское училище. Там нам подтвердили: девушек берут на судоводительский факультет. И пригласили к себе на обучение. Пока мы ехали обратно, всё обдумывали, вспомнили, что в Самаре тоже есть речной техникум. И снова – как только вышли в город, сразу отправились в Куйбышевский речной техникум.

Оказалось, что опоздали на один день. Абитуриенты уже написали сочинение. Нам посоветовали: через дорогу есть филиал Горьковского института инженеров водного транспорта. Пошли с мамой туда. Декан нам сказал, что приём будет только в марте, но успокоил – говорит, учитесь спокойно в строительном, а через год переводитесь к нам сразу на второй курс. Я согласилась.

— Вы поступили в строительный и параллельно устроились матросом на теплоход «Метеор-144» (чуть больше современного «Восхода»).  

— Да, и в этом мне снова помогла мама. Устроила по блату. Тогда всё было по блату. Но в моём случае блат заключался лишь в том, чтобы экипаж был непьющий. Экипаж, и правда, попался хороший. Но меня совершенно не восприняли. Поначалу.

— Почему?

— Пришла девочка с длинными волосами, музыкальными руками. Видно, что воспитанная. Говорили: ты зачем сюда пришла? Это не для тебя. А я ответила: хочу быть капитаном.

— И вы, как остальные матросы, драили палубу, швартовались?

— Недели через две я сбила руки в кровь. Руки по-настоящему были изрезаны канатами и «машкой», это швабра на сленге моряков и речников. А работать нужно. Бинтами обматывала руки и продолжала. Швартовки, приборки. Принимаешь людей на теплоход. Вечером драишь корму, и все три салона. Утром встаёшь в четыре часа, залезаешь на рубку, чтобы помыть иллюминаторы.

В той, самой первой своей навигации, я отстригла волосы. Помню, когда пришла на вахту, все начали: зачем, такие красивые волосы были. А я ответила: они же мешали, значит – надо убрать. Так я работала и постепенно завоёвывала уважение.

Сначала на меня смотрели как на залётную девочку. Потом как на сумасшедшую – у неё руки в крови, она мучается, но остаётся. А месяца через три я заметила: до этого, когда убиралась, выносила весь мусор на берег сама, а тут матросы стали предлагать помощь.

— Где вы жили на «Метеоре»?

— Там были две двухместные каюты. Но, так как я была единственной молодой девушкой на теплоходе, капитан запирал меня на ночь в рубке. Я спала на маленьком, жёстком столе. Мне было не до удобств, уставала смертельно. Заканчивала работу в час-два ночи, а в четыре утра вставать.

— Пока вы стирали руки в кровь, сколько раз хотели всё бросить?

— Я понимала, что это нужно пройти, чтобы стать капитаном. Поэтому ни разу. Работала двое суток, а двое училась. И параллельно сдала успешно экзамены в строительном институте за первый курс, и прошла геодезическую практику на Проране.

В конце навигации, в последних числах ноября 1988, я застудила спину, швартуясь на холодном ветру. И одним утром просто не смогла встать с кровати. Меня положили в больницу на три недели. И всё это время ко мне приходила команда с «Метеора». Те самые люди, которые в начале советовали мне всё бросить. Они баловали меня домашними блинчиками, солёными грибочками. И успокаивали – говорили, что верят, что я буду капитаном. Это было лучшее лекарство.

Розовая курточка

— В Горьковский институт вы поступили на «речное судовождение», но грезили морем и пробовали перевестись на «морское судовождение». Почему вам не разрешали?  

— Поначалу я даже не знала, что после третьего курса можно перевестись. В институте такая система, что до третьего курса учишься в Самаре, а потом нужно ездить в главный корпус, в Нижний Новгород. Там как раз мне про перевод на  «морское судовождение» рассказали.

Пришла с заявлением к декану. Он мне сказал: учись на речном, раз тебе разрешили, заканчивай институт, выходи замуж, рожай детей и забудь о флоте навсегда. Больше разговор о переводе не было. Я подумала: ну и ладно, доучусь здесь, образование получу, а потом переучусь на «морское судовождение».

— Ещё в Горьковском институте вы параллельно устроились в «Волготанкер», чтобы ходить в море. Как это произошло?

— В 89-м году, пока училась, узнала, что в Самаре есть компания «Волготанкер». Мне сказали, что она находится на Сухой Самарке. Я жила в центре старого города и тогда даже не знала, что в Самаре есть такой район. Для меня Сухая Самарка была на краю географии.

— Даже когда работали матросом на «Метеоре»?

— «Метеор» был всегда на речном вокзале.

— Вернёмся к Вашему первому путешествию на Сухую.

— Поехала туда на 5д, он тогда тоже ходил, по таким же пробкам. Я искала, где вьётся дымок над судном. Мне так сказали: где дымок, там ремонт, а значит – есть люди. Подхожу я к счалу с нефтерудовозами, вижу дымок. На судне в курилке меня встречают механики в промасленных фуфайках, грязных валенках. А я в розовой курточке, вся воздушная.

«Хочу работать матросом», – говорю. А они: «Иди в отдел кадров». Я отвечаю: «Ещё бы будущего мужа со мной на корабль устроить». А они: «Девушка, с мужем, который ещё не муж, на один корабль – не много ли хочешь?». Но в итоге дали мне телефон и адрес своего капитана.

Капитан жил в Новокуйбышевске. Это было для меня как сейчас Сахалин. Но что делать, пошла. Тут сцена как в кино: девушка в розовой курточке выходит на обочину и посреди дорожной грязи останавливает грузовик. Водитель оказался добрый и довёз меня прямо до дома капитана. Поднимаюсь на третий этаж, звоню в дверь, открывает жена капитана.

Спрашивает: «А вы кто?» Я отвечаю: «Хочу работать у Игоря Павловича». Жена говорит: «А он в бане». Пустила меня, напоила чаем, я ей всё рассказала. Она всё повторяла: «Сейчас Игорёша придёт, сейчас с Игорёшей поговорите». Пришёл Игорёша – лысый бородатый мужчина.

Я стала ему всё заново рассказывать. Вся искрюсь, а он стоит молча, смотрит то на меня, то на жену. И жена ему говорит: «Игорёша, надо девушку брать». Он согласился и написал мне резолюцию для отдела кадров. Это был прямой путь в мою будущую профессию. Реутт Игорь Павлович – мой первый капитан в «Волготанкере».

— И мужа тоже взяли?

— С Серёжей мы тогда ещё не были женаты. Отношения у нас начались, когда мне было 15 лет. Он старше меня на 17 лет. Работал военным фотографом, жил с семьей: жена, дети. А я, получается, была его любовницей.

Мы встречались четыре года, и вот перед тем как впервые поехать на Сухую Самарку, я сказала ему: «Серёжа, если меня возьмут, я на полгода уйду в плавание. Значит, будем расставаться». Он тогда сразу ответил: «Я не готов. Если меня с тобой возьмут, я брошу жену и работу».

Конечно, я не ожидала, что он разведётся. А он, когда узнал, что его тоже берут, пошёл в ЗАГС, подал заявление на развод и забрал трудовую с работы. Может, и не надо об этом так откровенно. Но кто без греха? Я любила его. Может, это меня хоть как-то оправдывает.

«Я падала на пол и рыдала»  

— Давайте сразу поясним: что такое нефтерудовоз?

— Танкер 128 метров в длину и 13,6 метров в ширину. Соответственно, и палуба больше, и канаты швартовые намного толще.

— И вы снова были там матросом?

— Да, первую навигацию на «Нефтерудовозе-6» мы оба работали матросами. Жили вместе, но под разными фамилиями, потому что не были расписаны. Серёже понравилась работа. А для меня – очередное испытание. В ту навигацию капитан списал повариху за пьянство. Она жила с мотористом, они запили и три дня не открывали дверь в каюту. Три дня экипаж был без готовой еды. Мне капитан сказал: раз ты женщина, значит – будешь готовить. А я совершенно не умела. Игорь Павлович отрезал: не имеет значения.

Прихожу к Серёже, плачу. А он так спокойно говорит: «Мы же не подведём Игоря Павловича. Он же нас взял». Благо, Серёжа умел готовить. Учил меня между своими вахтами. Поначалу моя готовка – это было что-то ужасное. Но постепенно научилась. Теперь профессию повара я уважаю больше всего на флоте. Какими бы суровыми ни были шторма, повар обязан готовить. А ещё мыть посуду, а ещё следить за холодильниками и убираться на кухне.

— Первая навигация на «Нефтерудовозе-6» была сложнее работы на «Метеоре»?

— На «Нефтерудовозе-6» было очень интересно и трудно, и романтично. Иногда у меня были настоящие истерики от работы поваром. Это совсем не моё. И вынужденное поварство меня сильно угнетало. Запиралась в провизионных помещениях, падала на пол и рыдала навзрыд. Помню, как зашли в порт Махачкала, там близко-близко был железнодорожный вокзал. Несколько раз предлагала Серёже: давай соберем чемоданы, ночью сойдём с корабля и уедем в Самару. И каждый раз он терпеливо меня успокаивал.

Если бы он повёлся, может и не сложилась бы у нас такая крепкая семья. А так мы в 90-м расписались и прожили вместе 18 лет.

— И до 94-го, пока не закончили Горьковский институт, вы работали матросом?

— Не было основания к дипломированию. Сергей быстро вырос до боцмана (старший матрос). Но без образования выше по службе не вырастешь. А я оставалась простым матросом и училась.

В 93-м году на семейном совете мы решили поправить наше материальное положение. Я поехала на теплоходе «Волгонефть-210» в загранку (мне визу открыли через год работы), а Серёжа остался на нашем «Нефтерудовозе-6». Он же был военным фотографом и после увольнения не мог несколько лет выезжать за границу.

Германия мне очень понравилась, но я поняла, что не могу долго оставаться без мужа. Да, я получила больше денег, чем обычно. Купили двухкассетный магнитофон, я одела его и родных. Но отношения с мужем мне были дороже. После этой навигации мы обвенчались, и больше надолго не расставались.

— Вспомните момент, когда вас пустили на капитанский мостик и стали повышать.

— В 94-м я поступила в Самарский речной техникум, а в 95-м уже закончила. В сентябре 1994 года я продипломировалась на третьего штурмана. В 1995 году капитан Юрий Чурадаев отправил меня дипломироваться на второго штурмана.

Помню, как стояла с ним в рубке, он связывался с отделом кадров по рации. Говорит: «Есть у меня хваткая бабенция». Резануло слух. Подошёл катер, меня, как котёнка, туда загрузили с вещами, и сказали: «Без диплома не возвращайся». Продипломировалась и работала вторым помощником четыре года.

— А в чём различие между третьим, вторым помощником и капитаном?

— Третий штурман не имеет права нести самостоятельную вахту (вести корабль) без контроля капитана. Второй и старший помощник (выше только капитан) вызывают капитана на мостик только по необходимости. У каждого свои обязанности и заведования.

Второй помощник – грузовой. На нём погрузки, выгрузки, оформление документов.

В июне 99-го я продипломировалась как раз на старшего помощника капитана, а в июле узнала, что беременна. У нас долго не было детей. До 24 лет, пока я училась в институте, мы предохранялись. А потом решили, что пора, но ребёнок не получался. Шесть лет я лечила бесплодие, и, конечно, была рада, узнав о беременности. В феврале 2000 родился сын Илья. Уже в ноябре мы с мужем ушли в плавание.

— Почему вы решили так рано вернуться на работу?

— Мы ушли на пять месяцев. Я чуть с ума не сошла: можно лишиться рассудка, когда нет запаха твоего малыша. Ведь этот ребёнок был долгожданный, желанный, от любимого человека. Тяжело, но ты понимаешь, что по-другому не заработаешь достойных денег в своей профессии, поэтому нашли няньку.

Муж ушёл, когда ребёнку было 2 года и 10 месяцев. Алкоголь был первопричиной разрыва отношений. Не секрет, что на флоте много пьют. Вот и Сергей не смог удержаться. Предложила кодировку, но он отказался. Для него наш брак был четвёртым. Со всеми жёнами он расходился, когда детям было по 2-3 года. Я думала, что у нас-то всё будет по-другому. Но, к сожалению, не случилось.

— А отношения с сыном удалось сохранить? 

— С сыном у меня сейчас очень сложные отношения. 31 марта будет год, как мы с ним вообще не общаемся. Он просто ушёл из дома. Конфликт произошёл не в детстве, уже во взрослом возрасте. Хотя отчасти я корю себя за то, что меня часто не было дома, что в какие-то сложные моменты его жизни меня не было рядом. Но я считаю, что работа – это объективное обстоятельство. Я люблю его. Думаю, что в скором времени, пережив трудности взросления, мы наладим отношения. Уверена, что и он меня тоже любит и уважает.

«Джулия, тебе начнут угрожать»

— В 2003 году вы получили диплом морского капитана без ограничений, но долго ещё оставались старпомом. Почему?

— Мне было комфортно в этой должности. Это как серый кардинал: ты подсказываешь молодым капитанам. При необходимости. Но мне нужно было поставить точку в моей истории, и я всё-таки стала капитаном. Просто чередовала должности на разных контрактах.

— Вы уволились из «Волготанкера» в 2006. В 2004 там уже начались уголовные дела, руководство обвиняли в махинациях. Вы об этом знали?

— До нас доходили слухи, но мы работали как обычно. Правда, работы становилось меньше. В отпуска я подрабатывала без трудовой книжки. А уволилась уже ввиду полного отсутствия работы на «Волготанкере». Не стала ждать, когда дадут компенсацию.

Ушла на сухогруз. Это совершенно другой корабль, другая техника. Первый раз работала на «Капитане Матвееве». Взяли вторым штурманом. Ушла через четыре месяца. Отработав полностью контракт.  Мне было просто некомфортно в этой должности.

После этого работала в разных судовых компаниях. Где-то по трудовой книжке, где-то без. Где брали, туда и шла.

— И не везде платили вовремя. Я слышал, что вы устраивали акции протеста.

— В 2009 году я работала капитаном на пароходе Little Star. Это был сухогруз. Работала с конца марта по середину августа. Там не платили деньги – наша компания, из Питера. Я поняла, что для них не платить деньги – это норма. Система была такая – люди приходят, работают, потом понимают, что денег не увидят, и уходят, не пытаясь побороться.

А я решила, что просто так не уйду. Я не могла представить, что вернусь домой к сыну безе денег. Что он обо мне подумает: мамы несколько месяцев дома не было, а теперь сидим без еды.

Акция протеста началась из-за сигарет. Много мужиков на корабле курящих. Сигареты быстро закончились. Нам обещали: потерпите, всё выплатим. Я вошла в положение компании, попросила: выплатите по 50 евро, хотя бы на сигареты и средства гигиены. Но нас не услышали.

Потом у нас сломалась стиральная машина. Компания снова не позаботилась об экипаже. Я купила на собственные деньги. Иначе – антисанитария. Дальше у нас закончилось питание. Мы собрались всем экипажем и решили, что будем устраивать акцию протеста.

Тогда как раз подошли к Фекампу (город во Франции). Вызвали представителя ITF (Международная федерация профсоюза моряков). Он нас выслушал и сказал, что есть два варианта: либо ничего не менять и вернуться в Россию, либо писать авторизацию (заявление о том, что мы недовольны компанией-судовладельцем). Мы выбрали второй вариант.

Представитель ITF отвёл меня в сторону и сказал: «Джулия, ты понимаешь, на что ты идёшь? Сейчас судовладелец начнёт угрожать тебе, твоей семье и экипажу. А потом ты, как любая женщина, отступишь. Ничего не изменится, только мы потратим на это деньги». Я ему пообещала, что не отступлю. Позвала весь экипаж, и они тоже подтвердили. Это было не пустое геройство, мы просто боролись за собственные деньги.

— Вас правда запугивали?

— Как представитель ITF сказал, так и было. Судовладелец начал пугать: мы знаем, где живёт твоя мама; знаем, что сынок у тебя есть. Ну, они просто взяли это из анкетных данных, поэтому я не испугалась.

Судовладелец сказал, что не будет нас кормить. Мы продолжали акцию протеста. Они отключили связь. А до этого я успела разослать информацию о забастовке. Ко мне снова пришли из ITF, предложили осветить акцию протеста в местной газете. Мы согласились. Скоро пришёл корреспондент и обо всём написал.

После статьи к нам начали приходить местные жители. Они приносили еду со своих участков. При этом делали это очень деликатно, чтобы мы не чувствовали себя униженными. Люди из ITF дали нам телефон. Помогали по мере необходимости.

Как-то к нам пришёл хозяин местного рыбзавода. Мы сдружились и с тех пор нам часто закидывали ящик свежей скумбрии.

Я сейчас как будто описываю идиллическую картину, но на самом деле у экипажа сдавали нервы. Полтора месяца мы жили в неведении. Это большой срок для людей в чужой стране, которые совершенно не говорили по-французски. И сроки были абсолютно не ясны.

— Как получилось выбраться?

— Появился человек из Прибалтики. Русский. Он купил этот пароход, но не отдавал нам деньги. Боялся, что мы возьмём их и сразу улетим обратно в Россию. А ему нужно пригнать корабль в Клайпеду, на металлолом.

Он прожил с нами неделю. Мы дали ему каюту. Он ел, мылся, гулял с нами. Видел, как мы работаем. Ему нужно было понять, что мы адекватные люди, что корабль не просто так стоит, что это настоящая акция протеста.

— Бизнесмен ел и спал на корабле ради металлолома?

— Разрезать корабли и сдавать их на металлолом – это довольно прибыльный бизнес. Мы решили сделать так, чтобы и ему, и нам удобно было: мы доводим судно до приёмного буя Клайпеды, он с нами рассчитается, тогда уже заходим в порт и оставляем ему судно. Так и произошло.

Но в порту нас встретили представители питерской компании-судовладельца. Вместе с ними стояли суровые люди в чёрных очках. Экипаж пытались развести по каютам. Деньги ведь у нас наличными были. Я сказала: от меня не отходить. В итоге нас сутки не выпускали в город. Но я смогла связаться с литовским представителем ITF. Он прибыл на судно и лично сопроводил каждого члена экипажа до самолёта или поезда.

— Были ещё акции протеста?

— Во Франции была вторая и последняя. А первая акция – в Ростове в 2008. Я тогда работала в качестве старшего помощника капитана. Судовладельцем был араб. Он купил пароход и назвал в честь своей жены – «Ольга-1». Тоже не платили деньги, не содержали судно в надлежащем состоянии. Он просто купил корабль и решил на нём зарабатывать, не вкладывая в него. Не имея должного менеджмента.

Корабль был настолько в ненадлежащем состоянии, что мы отправились на вынужденный ремонт в Тузлу (район в Турции). Араб обещал заплатить сразу после ремонта, но снова зарплату отложил. Когда я спросила почему, он сказал: «А зачем тебе сейчас деньги, Юлия? Вокруг тебя нет магазинов, ты же в море». Говорю: «Это мои честно заработанные деньги, а я их положу под подушку и буду крепко спать».

И вот мы возвращаемся в Россию, уже подходим к Ростову, а денег нет. Я тогда первый раз написала заявление в ITF. Только российское. Весь экипаж также меня поддержал. Потом мы узнали, что представители ITF воздействовали на владельца. Он прилетел на самолёте и раздал всем деньги. Акция протеста длилась всего четыре дня.

— А какое для Вас самое плохое воспоминание с флота, связанное с мужчинами?   

— Оно связано с алкоголем. Когда работала третьим штурманом, ко мне подошёл матрос Вячеслав. Попросил разрешения искупаться. А он был сильно пьяный. Я не разрешила. Слава разозлился и крикнул: «Ты мне не капитан, вот пойду и спрыгну». Стояли тогда на Каме, май месяц, 1994 год, вода холодная, а он весь разгорячённый. Прыгнул прямо в одежде – спортивном костюме. Наверное, мышцы свело. Раз всплыл, второй, а на третий уже не смог.

В качестве исключения

— Вы работали капитаном и старшим помощником до 2013 года. Решили закончить карьеру из-за возраста?

— По возрасту я могла ещё работать. Решила, что пора быть с сыном. К тому моменту ему исполнилось уже 13 лет. Возраст переходный. Отец не принимал никакого участия в судьбе сына, только я. Вот и побоялась упустить момент воспитания. Правда, я и раньше этого боялась. Но он был маленький, и нянька справлялась. Не знаю, было ли это нужно ему. Наверное, больше это было нужно мне.

— Быстро адаптировались на берегу? 

— Тяжело было привыкнуть к тем деньгам, которые люди получают на суше. Но в том же году я смогла найти работу и с тех пор здесь, в «Петротанкер» (судоходная компания). Руководитель службы безопасности судоходства. Назначенное лицо компании.

В этой должности нет женщин не только в нашей стране, но и за рубежом. Я собой горжусь.

— Столько слёз, испытаний, проблемы в семье – флот стоил того?

— Я считаю, что 25 лет я проработала на своём месте. Это были трудные года, но интересные. Я не жалею, что пошла на флот. Но не желаю ни одной женщине повторить мои испытания. Это не женская работа. Очень сложно совместить её с ролью супруги и матери. Я бы никому не посоветовала пойти моим путём. Пусть мою судьбу рассматривают в качестве исключения.

Фото из личного архива Юлии Савиной 

Следите за нашими публикациями в Telegram на канале «Другой город» и ВКонтакте

Поток новостей о коронавирусе и обвале рубля в ближайшие месяцы не прекратится. Карантин только начался. А хочется жить и не вздрагивать каждый день, глядя на растущее число заболевших.

Мы поговорили с психотерапевтом, врачом психоневрологического диспансера Ириной Ивановой о том, почему паниковать нормально, как успокоиться, а если не можете или боитесь за родных – когда стоит идти к психотерапевту и почему это не страшно. 

— Паниковать из-за коронавируса естественно?

— Паника в таких ситуациях типична. Сейчас возникла ситуация опасности. При этом речь идёт об угрозе не только здоровью, но и жизни. Сразу срабатывают универсальные защиты. У всех биологических существ – от амёб до высших – есть инстинкт самосохранения и два типа реакции на опасность: «рефлекс двигательной бури» и «рефлекс мнимой смерти».

«Рефлекс мнимой смерти» – это как кролик перед удавом. Почему кролик замирает? Потому что змея реагирует на движение. Эволюционно выжили те кролики, которые умели застывать и практически не дышали. Или вот когда цапля находит лягушку, и перед, тем как съесть, подбрасывает её. Пока лягушка летит, она должна замереть и покрыться противным на вкус, «трупным» потом. Когда цапля заглатывает такую лягушку, думает, что она мёртвая, и выплёвывает.

У человека это проявляется похожим образом. Многие люди в ситуации опасности цепенеют. Окружающие могут подумать, что это беспечность, а это на самом деле страх. Сказать, что «рефлекс двигательной бури» полезнее, нельзя. Это хаотичные действия (паника), которые зачастую тоже вредят. Но оба этих рефлекса естественны.

— Психика может нарушиться из-за потока плохих новостей в СМИ?

— СМИ, конечно, не способствуют улучшению самочувствия. Когда ко мне приходят пациенты с тревожными расстройствами, паническими атаками, я сразу определяю им «диету» информационную. Новости в таких случаях лучше не смотреть.

— Как не смотреть новости и одновременно следить за развитием эпидемии коронавируса в мире?

— Лучше ограничить каналы новостей. Узнавать только о фактах, не читать мнение и оценку этих фактов. Чем больше каналов информации, тем труднее понять, кому верить. Из-за этого увеличивается паника, и защитные механизмы, о которых мы говорили, начинают работать сильнее. Отсюда – пустые полки в магазинах.

— А можно научиться читать новости и не резонировать на них?

— Это уже про личность. У каждого свой психотип. Мы чётко знаем, что нам можно, что нельзя. Я вот не могу смотреть фильмы ужасов. После просмотра мне очень трудно привести себя в порядок. Я не хожу в толпу. Однажды меня в толпе чуть не «затоптали», с тех пор я знаю, что это практическая опасность для меня. Вот такие моменты я ограничиваю. Зачем мне себя разрушать?

И у каждого в опыте есть такие знания.

Конечно, с точки зрения эволюции тревожно-мнительные люди самые живучие, так как они сверхбдительные и осторожные. Но с точки зрения обычной жизни такие люди сами от себя страдают.

Нет универсальных рецептов стрессоустойчивости. Открывая новости, людям неплохо бы научиться самим себе доверять.

— На фоне плохих новостей как понять, что ты не справляешься и стоит сходить к психотерапевту?

— Когда контроль за эмоциями снижается. Вы понимаете, что тревога и страх нарушают вашу привычную жизнь. Вы не можете спать, есть, постоянно переживаете – это повод обратиться к психотерапевту.

— Как проходит самый первый приём?

— Примерно также как с вами – беседа. Только вопросы задаю я. Расспрашиваю, что заставило обратиться к врачу. Человек начинает рассказывать, а дальше разбираемся.

— Часто бывает, что пациент надумал себе проблему, и сеансы с ним можно не продолжать?

— Чаще всего приходят с реальными проблемами. А у тех, кто «надумал», есть как минимум реакция на ситуацию. В этом мы тоже можем помочь. Иногда нужно просто побеседовать, ответить на вопросы, и этого будет достаточно. Или применить мягкие средства типа валерьянки, пустырника, успокаивающих травяных сборов, чтобы человек просто выспался.

— Представим: из-за коронавируса у человека рухнул бизнес, кто-то из знакомых заразился, а ещё и банки требуют вернуть долги. Каким будет лечение?

— Если нервный срыв, врач определяет, какое лечение лучше поможет. Либо лекарства, либо больничный дать, либо направить в стационар.

Обычно при тревожных расстройствах я предлагаю последующие встречи раз в неделю. Оставляю свой телефон.

— Насколько может растянуться лечение?

— Такие тревожные реакции купируются достаточно быстро. В течение нескольких дней после первого приёма. Но даже если всё хорошо, я всё равно назначаю второй приём, чтобы убедиться, что всё в порядке.

— Вы работаете давно и встречали пациентов, которые пришли из-за кризиса. Можете дать портрет такого человека?

— Обычно это бизнесмены. Малый и средний бизнес. Когда валюта скачет, они переживают: выживет или нет бизнес, и чем придется за это заплатить.

Ко мне уже начали приходить из-за нынешнего кризиса. Была сегодня женщина. Она торгует обычной одеждой. Раньше таких называли челноками: она привозит из Польши и Турции женскую одежду. Арендует небольшое помещение в одном торговом центре. Плакала, что едва концы с концами сводит, вся в кредитах. А тут очередной обвал рубля. И сейчас она боится, что у неё за долги квартиру отберут.

Я работаю психотерапевтом с 1986 года. За это время были и кризисы, и дефолты, и война в Чечне. У людей рушилась жизнь. Определённости не было никакой. Но они всё равно находили в себе силы обратиться за помощью, чтобы попытаться всё наладить.

— Такие проблемы тоже можно решить за 2-3 сеанса?

— Экономические кризисы часто провоцируют у людей развитие серьёзных заболеваний: например, биполярное аффективное расстройство, депрессии. Кризис проходит, в жизни всё налаживается, но человек уже приобрёл серьёзную болезнь. Вот в таких случаях нужно основательное лечение.

— По каким признакам можно определить, что твоему коллеге, другу, родному пора посоветовать сходить к психотерапевту.

— Самый распространённый признак – у человека нарушен сон: плохо спит или не спит совсем. Бессонница – это главный симптом нервно-психического срыва.

Второй признак – несоответствие обычному поведению. Мы ведь все хорошо знаем, как обычно ведут себя коллеги, друзья, родные. Если видите, что они чрезмерно возбуждены или, наоборот, подавлены, заторможенные и вялые, тоже повод с ними поговорить.

Но в таких случаях иногда просто посоветовать сходить к психотерапевту недостаточно. Нужно взять за руку и пойти вместе.

В моей практике были случаи, когда  не только родственники и друзья, но и работодатели приводили своих коллег, подчинённых. Говорили: «Вот мой замечательный сотрудник, я его очень ценю, но, мне кажется, ему нужна ваша помощь».

— Это значит, что людей приводили принудительно?

— Психиатрическую помощь оказывают принудительно только в трёх случаях: когда человек опасен для окружающих, когда он опасен для себя и в состоянии беспомощности. Случай с работодателем – его сотрудники сами соглашались пойти ко мне на приём.

— Личные данные остаются в картотеке диспансера?

— У нас есть база данных. Как во всех государственных  медицинских учреждениях. Поэтому человек приходит с полисом и паспортом. Заводим амбулаторную карту. Это никак не должно влиять на работу. Врачебную тайну никто не отменял. И тем более, на учёте состоят только люди, совершившие социально опасные действия. Все остальные не на учёте, помощь им оказываем «по обращению».

— Но всё-таки информация утекает. Она действительно может помешать устроиться на работу?  

— Чтобы защитить наших пациентов, оформляются амбулаторные карты на всех обращающихся в диспансер граждан, например для справки на оружие или для допуска к экзаменам на права. По сути, весь город в базе данных. Таким образом, нивелируется понятие «в базе данных психоневрологического диспансера».

Иллюстрации — кадры из фильма «Путешествие Гектора в поисках счастья». 

Следите за нашими публикациями в Telegram на канале «Другой город», ВКонтакте, Facebook и Instagram