Историк Михаил Ицкович изучил выпуски газеты «Коммуна» столетней давности и выяснил, какова была информационная повестка Самары в марте 1920 года.
Социализм и борьба с грязью
Свирепствующий по всему миру коронавирус напомнил о, казалось бы, давно забытых временах массовых эпидемий и вновь сделал актуальной санитарно-гигиеническую тематику. Сто лет назад, когда жители нашего города страдали от тифа и с тревогой ждали пришествия холеры, эта тема в самарской прессе занимала одно из ведущих мест и имела, как и положено, ещё и идеологическую нагрузку. Следуя в общем русле федеральной информационной повестки, «Коммуна» от 6 марта 1920 года цитирует передовицу «Правды» о том, что без победы над грязью победы социализма не видать: «Грязь – это наш опаснейший враг, в настоящее время на борьбу с ним должна быть обращена вся энергия пролетариата, как бы ни была прозаична и неинтересна эта работа».
В Самаре же эта борьба поставлена далеко не лучшим образом. От санитарного неблагополучия города в первый весенний месяц особенно страдают жители подвальных этажей: «Весенние ручьи, за отсутствием прорубленных вдоль тротуаров канав, широкой волной хлынули по тротуарам, заливая подвальные помещения. Приходится с утра до вечера защищаться от воды» – причём, можем предположить, вода эта далеко не кристальной чистоты. Такая картина рисуется в письме живущего на улице Александровской (Вилоновской) некоего Щепкина, в номере от 28 марта. В то же время жители верхних этажей домов относятся к бедам своих соседей с полнейшим равнодушием. А командир штаба кавалерийской дивизии Туркфронта на просьбу живущего рядом со штабом Щепкина прорубить канаву во дворе со всей солдатской прямотой выпроводил просителя грубой отповедью и командой «кругом!». Спустя два дня в «Коммуне» публикуется приказ городских властей, предписывающий всем гражданским и военным учреждениям, равно как и частным лицам, рыть около своих домов канавы для сточных вод, убирать снег и остающиеся после его таяния навоз и нечистоты.
Спекулянты – пособники эпидемии
Наиболее сознательные граждане Самары регулярно участвуют в воскресниках по очистке города. Но их усилий явно недостаточно. В постоянной рубрике «Коммуны» под названием «Борьба с эпидемией» публикуется гневное письмо одного из героев февральского газетного обзора, Ивана Лычёва, который данный вопрос рассматривает с классовых позиций: 5 тысяч рабочих и красноармейцев работают на воскреснике, а в то же самое время на Ильинском базаре 15 тысяч «здоровых, способных к труду людей» занимаются обманом друг друга, злобствуют на существующие порядки, несмотря на то, что при этих порядках они «без зазрения совести мародёрствуют», и «скалят зубы на проходящих тружеников, идущих на воскресник». Мало того, что рыночные торговцы дерут три шкуры с покупателя в условиях хозяйственной разрухи и дефицита, так они ещё и с возмутительной безответственностью относятся к вопросам общественной гигиены и «загаживают дворы и улицы».
Лычёв, движимый накипевшей пролетарской яростью, призывает к самым радикальным мерам: «Необходимо дать т.т. рабочим и красноармейцам в руки винтовку, оцепить проклятое гнездо спекуляции Ильинку, Троицкий и Цыганский, взять оттуда все те подонки старого прогнившего общества и в порядке диктатуры пролетариата использовать их для очистки дворов и трамвайных линий». Причём показательно, что речь идёт о прямом действии «снизу», со стороны масс, а не «сверху», со стороны советских учреждений. На бумаге городскими властями и санитарными инстанциями ещё в феврале 1920 года приказано мобилизовать всех самарцев от 16 до 50 лет на очистку города. Но эти меры, по мнению Лычёва, будут выполнены «не больше как на 15% или в лучшем случае на 25%», если возложить их выполнение только на милицию и ЧК. «И опять, как и прежде, злостный спекулянт увернётся от мобилизации, как он увёртывался до сих пор от всякого рода тыловых работ путём связей и подкупов всевозможных покровителей, стоящих у власти или в большом случае около власти». В общем, как и в наши дни, эпидемия высвечивает социальные противоречия и больные места общества и является лакмусовой бумажкой для проверки эффективности всех его систем.
Пусть меня научат
Другая актуальная тема последнего месяца – самоизоляция как время для саморазвития, повышения квалификации и прочего личностного роста. В Самаре марта 1920 года самоизоляции не было (хотя до тогдашнего уровня заболеваемости и смертности от эпидемий нам, к счастью, пока ещё далеко), но вот возможностей повысить свой образовательный уровень, если судить по газетным публикациям, было сколько угодно и в самых разных направлениях.
Самое насущное из этих направлений, учитывая эпидемиологическую ситуацию в Самаре, – курсы санитарок. Инициатива их открытия принадлежит самарским работницам-коммунисткам. Посетителей ждут двухчасовые лекции по три раза в неделю в течение месяца. Темы первой недели: 1) анатомия, физиология и внутренние болезни; 2) понятие об эпидемиологии, дезинфекция, дезинсекция, гигиена; 3) первая помощь и уход за больными. Цель этих курсов, в отличие от уже существующих в Самаре, заключается не в подготовке специалистов для работы в лазаретах на фронте или в тылу, а в распространении первичных медицинских знаний среди населения. Эти знания, как пишут авторы мотивирующего текста в «Коммуне» 20 марта, будут препятствовать распространению эпидемий и «заставят обратить внимание на санитарное состояние наших учреждений, где нам приходятся работать».
Примечательно место открытия курсов – санитарно-просветительная секция губернского отдела здравоохранения на углу Воскресенской и Советской, нынешний областной клинический противотуберкулёзный диспансер имени Н.В. Постникова по адресу Пионерская, 48 / Куйбышева, 55.
Это здание признано памятником архитектуры местного значения, автором проекта его реконструкции в неорусском стиле на рубеже XIX-ХХ веков был городской архитектор А.У. Зеленко. До революции здесь размещался Торгово-промышленный коммерческий банк, а при Комуче – финансовое ведомство.
А вот ещё одно топовое здание Самары: особняк купца Антона Шихобалова на углу Петроградской и Садовой, где ныне арт-кластер «Дом 77». В 1920 году здесь, в штаб-квартире Общества археологии, истории и этнографии при Самарском университете местные учёные-гуманитарии открывают полугодичные археологические курсы с тремя отделениями: собственно археологическим, археографическим и этнографическим («Коммуна» от 12 и 20 марта).
Заявления о приёме на курсы принимает академик Владимир Николаевич Перетц – видный филолог-славист, после революции приехавший в Самару из Петрограда. Его жена и коллега по специальности, Варвара Павловна Адрианова-Перетц, в это время преподаёт в Самарском педагогическом институте.
Внук единственного еврея-декабриста, Владимир Перетц в 1934 будет арестован по обвинению в принадлежности к фашистской «Российской национальной партии» и вскоре умрёт в саратовской ссылке, а сфабриковавший это следственное дело чекист Генрих Люшков, сын еврейского портного из Одессы, позже сбежит в Японию, одно из государств фашистского блока, и выдаст тамошней разведке советские военные секреты. Но это всё будет потом. Пока же Перетц, вместе с Верой Гольмстен и другими учёными высочайшего класса, способствует становлению археологической науки в нашем городе и крае.
Комиссар, фотограф, поэт
Продолжая «еврейскую тему», стоит упомянуть ещё одного неординарного человека, засветившегося на страницах «Коммуны» в марте 1920 года, – Леонида Петровича Межеричера. В будущем он прославится в Москве как журналист и фоторепортёр, один из родоначальников жанра советской фотопропаганды, руководитель знаменитого фотопроекта об одном дне из жизни московской рабочей семьи, прогремевшего по всей Европе на фоне Великой Депрессии и вызвавшего массу положительных откликов у европейского пролетариата. А в 1938 году будет расстрелян на лагерном пункте в Магаданской области, куда попадёт «за распространение за границей снимков антисоветского характера» и нелегальное хранение оружия.
К оружию советский фоторепортёр имел самое непосредственное отношение в годы своей юности – начиная с 19 лет, когда он, уйдя из студентов в красногвардейцы, участвовал в боях в Москве за установление Советской власти. Став армейским политработником, Межеричер организует курсы для подготовки командного состава Красной Армии сначала в Москве, а затем в Самаре. Размещались они в бывшей гостинице «Ницца» (Куйбышева, 103, ныне кинотеатр «Художественный»). В номере «Коммуны» за 31 марта 1920 года Мережичер сообщает, что приём заявлений на курсы открывается с 1 апреля, и требования весьма серьёзны: быть не моложе 18 лет, обладать хорошим здоровьем, иметь членский билет большевистской партии или рекомендацию от двух старых партийцев, «уметь бегло писать, читать и знать четыре действия арифметики». Боевой стаж желателен, но не обязателен. Срок обучения – от 3 до 8 месяцев, «в зависимости от знаний».
Сам комиссар был человеком весьма эрудированным: владел немецким, английским и французским, любил музыку Скрябина и стихи Гейне, да и сам в свободное от комиссарской деятельности время писал стихи на разные темы, от пейзажных зарисовок до любовных посланий.
Матросы-эсперантисты
Нашлось место среди самарских образовательных активностей и такому экзотическому явлению, как эсперанто. Впрочем, идея международного языка – вполне в духе эпохи с её мечтами о мировой революции, и Самара тут в самом авангарде: в ноябре 1919 года именно здесь родилась «Эсперанто-секция Коммунистического Интернационала» (ЭСКИ), впоследствии ставшая всероссийской и переместившая свой штаб в Москву, – первое объединение советских эсперантистов.
Как сообщает «Коммуна» 12 марта 1920 года, самарская ячейка ЭСКИ ставит «перед пролетарскими и партийными организациями города» вопрос об оказании материальной поддержки себе, «главным образом типографскими средствами», и трудящиеся отвечают взаимностью: «На всех митингах и рабочих собраниях постановлено призывать к отчислению [денежных средств] в пользу ЭСКИ». Одно из таких собраний происходит в отряде судов N-ской флотилии – вероятно, имеется в виду Волжско-Каспийская военная флотилия под командованием Фёдора Раскольникова, будущего советского цензора, дипломата и невозвращенца. Матросы флотилии решают пожертвовать эсперантистам свой однодневный заработок «и в дальнейшем отчислить один процент месячного оклада за всё время пребывания отряда в Самаре», а также командировать 11 человек на курсы изучения международного языка, столь нужного для объединения трудящихся всего мира.
Чудеса и приключения
Помимо матросов-эсперантистов, жизнь Самары богата и на другие чудеса. Об одном из них рассказывает в «Коммуне» 3 марта автор под ником Кудимыч. История такая: пришёл некий большевик домой, «снял иконы в переднем углу, бросил их в печку и зажёг. По избе – дым столбом, а из печки – голос человечий: «Зачем ты нас бросил? Будет тебе за это великое наказание». После этого беременная жена большевика родила «чудищу с двумя головами, в волосах весь и с хвостом». Дальше начинается чистый хоррор: «Испугался большевик-то. Отнёс его в Самарку-реку да и спустил в прорубь. А ночью чудище вылезло из воды и опять к отцу с матерью. Как закричит козлячьим голосом: – Бя-а… Тут его большевик-то в печку. Но он не горит. Высунет язык, да всё, знаешь, по-козлячьему: – Бя-а… А то как кутёнок начнёт: – Гав-гав…».
«Очевидцами» чуда были жители Засамарской слободы. Оттуда новость пошла на Ильинский базар, с Ильинки – на городские окраины, а там, глядишь, и до деревень дойдёт. «Снег чистить неохота. Грязь убирать во дворах – тоже… Ну и творят», – язвительно объясняет автор фельетона происхождение подобных слухов, и предрекает, что, когда месяца через два в город придёт холера, самарским обывателям придётся сменить тему разговоров. Впрочем, происходят в районе за Самаркой и вполне реальные приключения: например, ограбление московского железнодорожного служащего Киселёва с похищением у него 1 300 000 рублей денег (с учётом тогдашней гиперинфляции, пожалуй, не такая уж большая сумма).
Но оставим иронию: среди фальшивых «чудес» и провинциальных сенсаций в мартовской прессе находится место новостям поистине удивительным и революционным для нашего края. 12 марта публикуется статья инженера Константина Васильевича Богоявленского на тему электрификации Волги. Богоявленский – уроженец Самары, и в борьбу с извечной самарской антисанитарией он внёс весомый вклад: ему наш город обязан строительством канализационного коллектора и городской канализационной сети. Но главная его идея-фикс, начиная с 1910 года, – строительство гидроэлектростанции в Самарской Луке. До революции этот проект был саботирован совместными усилиями городской думы, крупнейшего землевладельца Жигулей графа Орлова-Давыдова и самарского епископа Симеона.
«В широком масштабе использование водяной энергии у нас в России ещё не применялось, благодаря тому, что такого рода установки требовали колоссальных затрат, большой инициативы, и при царском правительстве эти проекты не встречали поддержки», – пишет в статье Богоявленский. И вот теперь, после революции, у него, наконец, появляется возможность воплотить задуманное, тем более что его старый единомышленник и тоже самарец Георгий Кржижановский занимает теперь важный пост в Высшем совете народного хозяйства. На страницах «Коммуны» Богоявленский рассказывает о выгодах электрификации и о том, что уже сделано соответствующей комиссией под его руководством: геологическая разведка, расчёты для предварительного определения мощности ГЭС, бурение для определения грунтов, систематизация сведений о расходе воды Волги, уклонах и подъёмах и т.д. Упоминается и посещение Кржижановским Самары с целью осмотра производимых работ.
В общем, помощь «сверху» у творцов самарской гидроэнергетики теперь есть, но средства пока выделяются лишь из местного бюджета, а их не хватает, поэтому «необходимо получение финансовой поддержки от Центра». Пройдёт ещё немало лет и немало изысканий, и Богоявленский, «неутомимый агитатор и фанатик Волгостроя», всё-таки к концу 1920-х годов добьётся поддержки этой идеи Центром. Постановление партии и правительства, положившее начало строительству Куйбышевского гидроузла в Жигулёвских воротах, выйдет 10 августа 1937 года. За день до этого Богоявленский будет осуждён военным трибуналом ПриВО как шпион и контрреволюционер, а спустя пять лет умрёт в лагере.
Лучи РОСТА
И ещё одна публикация на тему самарских чудес – в номере от 21 марта. Она посвящена аббревиатурам – характерному явлению своего времени, получившему распространение в годы Первой мировой войны и революции. Множество новых терминов и понятий находят самое причудливое отражение в сознании горожан. Например, многие читатели «Коммуны» полагают, что «часто встречающаяся в газетах подпись “Роста” или “Самроста” не что иное, как фамилия какого-то газетного писателя». Это мнение встречается не только среди обитателей глухих деревень, но и среди интеллигентных сотрудников некоторых советских учреждений. А некоторые коммунисты обращаются к члену губкома партии, величая его «товарищ Губком».
Вот и приходится разъяснять на страницах газеты, что Губком – это губернский комитет партии, а Самроста – Самарское отделение Российского телеграфного агентства, того самого РОСТА, плакаты которого сочинял Маяковский и которое является предком нынешнего ИТАР-ТАСС. Этому агентству в статье отводится весьма почётная дезинфекционная роль: «Прожектор Советской власти, своими лучами нащупывающий всех примазавшихся, тунеядцев и проходимцев, присосавшихся к ещё неокрепшему организму Рабоче-Крестьянской Республики». Этот прожектор призван вскрывать «все язвы и недочёты нашей общественной неустроенности», а граждан призывают «без боязни, честно и правдиво» сообщать сотрудникам Самроста всё, что им известно, «как хорошее, так и плохое о деятельности советских учреждений, ответственных советских и партийных работников».
Автор статьи, заведующий Самроста Пётр Воеводин, прибыл в Самару годом ранее как уполномоченный ЦК РКП(б), член ВЦИК и политический комиссар агитпоезда «Октябрьская революция».
Петр Воеводин в 1963 году
«Старый большевик», Воеводин познакомился с нашим городом ещё в начале ХХ века через самарскую тюрьму, после отсидки в которой активно участвовал в Первой русской революции, возглавляя городскую боевую дружину. Помимо Самроста, был инициатором ещё двух крупных проектов в сфере местного издательского дела – организовал в Самаре губернское издательство и Дом печати, центр творческого общения журналистов и литераторов.
В отличие от других героев обзора, Пётр Воеводин благополучно пережил 1930-е годы и умер персональным пенсионером и Героем Соцтруда в возрасте восьмидесяти лет. Не знаю, можно ли это считать ещё одним чудом?
Текст: Михаил Ицкович
Следите за нашими публикациями в Telegram на канале «Другой город», ВКонтакте и Facebook
