Историк Михаил Ицкович изучил выпуски газеты «Коммуна» столетней давности и выяснил, какова была информационная повестка Самары в августе 1919 года.
«Вниманию кого следует»
Есть в русском языке непереводимый, пожалуй, речевой оборот – «сообщить кому следует». Дословно перевести, конечно, можно, но как передать интонацию, одновременно негодующую и зловещую, наполненную чувством оскорблённой справедливости и жаждой мести? В письмах и заметках самарцев на страницах августовской «Коммуны» 1919 года этот оборот встречается часто и по самым разным поводам.
Вот, например, 3 августа читатель газеты Н.Лезин жалуется, что прекрасный лозунг Советской власти «Буржуям – хижины, беднякам – дворцы» негодные исполнители на местах нередко искажают, пользуясь «революционной неустроенностью», проще говоря – постоянной нуждой разного рода учреждений и ведомств в жилплощади. Гнев Лезина обращён против Самарского жилищного отдела, который, якобы по предписанию центра, велел очистить квартиру №1 в доме №235 по Соловьиной улице, на рабочей окраине Самары – в Мещанском посёлке: «Сотрудник отдела сказал рабочим и красноармейцам, что помещение нужно комиссару, и поэтому мы должны вытряхиваться». Ради вселения комиссара автор заметки и готов был бы потерпеть, но его возмущение вызывает тот факт, что «в соседней квартире свито тёплое белогвардейское гнездо, где помещается поп и белогвардейские жены». Уж лучше бы выселили их, а не «классово близких» рабочих и красноармейцев! Напрашивается риторический вопрос: чьи интересы дороже жилотделу?! Завершается заметка шикарно построенной фразой: «Если сотрудник жилотдела не обратил внимание на что следует, то кому следует не мешает обратить внимание на поведение сотрудников жилотдела».
Мещанский поселок
Аналогичную рекомендацию в адрес «кого следует» даёт красноармеец Б.Ш. в номере «Коммуны» от 24 августа, в связи с поведением завхоза в кавалерийском дивизионе Южной группы войск Восточного фронта. Список прегрешений завхоза обширен: в обращении с вестовыми он называет их «пистолетами» и «всячески унижает их личность», «разъезжает на дивизионной лошади по театрам и катается с “жёнами”» (так в тексте), ворует продукты с дивизионного склада, увольняет письмоводительниц, которые кажутся ему недостаточно симпатичными, а также всех, кто протестует против его непотребного поведения. При этом красноармейцы, о хозяйстве которых он должен заботиться, страдают от грязи, плохой пищи, отсутствия коек и мётел. «Подобные явления не только подрывают авторитет Советской власти, но губят её», – заключает автор, придавая своему вроде бы бытовому сюжету политическую остроту.
Эта острота ещё более подчёркнута в другом читательском письме, опубликованном в том же номере, которое так и озаглавлено – «Вниманию кого следует». Посвящено оно транспортным проблемам. В городе не работает трамвай, и из-за этого «пролетарии дач и окраин оказались в трагически тяжёлом положении»: Советская власть дала им возможность пользоваться дачами, но не дала средства передвижения, и им приходится идти до Барбошиной поляны 12-15 вёрст пешком. И, опять же, это можно было бы и потерпеть (как в случае с комиссаром, вселившимся в квартиру рабочих), если бы во время этой пешей прогулки не встречались вопиющие проявления социальной несправедливости – в виде разного рода людей, которые проносятся мимо бредущих пешком пролетариев «на лошадях, в шикарных экипажах, редко-редко на извозчичьих, а больше, по-видимому, на советских».
Рабочие на Барбошиной поляне. 1914 год
Как видим, служебный гужевой транспорт в личных целях использует далеко не только один нерадивый завхоз кавалерийской части. Тут целая галерея образов: «Мамки с буржуазно одетыми детишками, накрашенные кокотки с молодцами и портфелями под мышкой, солидные барыни старого типа и просто упитанные буржуа». Наблюдающие весь этот праздник жизни красноармейцы из военного лагеря за Барбошиной поляной в сердцах обращаются к рабочим с опасными политическими выводами: «Эх, паря, всё по-старому осталось, только люди переменились – мы ходим пешком, а баре старого и нового порядка ездят в экипажах».
Автор заметки, некто К.С., предлагает «кому следует», а именно отделу государственного контроля, «проверить правильность пользования советскими лошадьми», рекомендуя ловить нарушителей у Постникова оврага с полудня субботы и вечером в воскресенье. А также пустить в ход давно забытую конку, раз уж нет пока трамвая – всё оборудование для неё сохранилось, «а лошадей можно набрать у вышеуказанных буржуев».
Готовимся ко Дню советской пропаганды
Язык и атмосфера ожесточённого классового противостояния по-прежнему господствуют на страницах «Коммуны». В новостных сводках, как и в предыдущие месяцы, отражаются события Гражданской войны, бушующей в России и Европе (в частности, гибель недолговечной советской республики в Венгрии). Но главной темой августа в самарской прессе становятся вопросы культуры и образования, а главным событием – мероприятие всероссийского масштаба под названием «День советской пропаганды», намеченный на 17 августа.
Автор идеи – Надежда Крупская, которая возглавляла тогда внешкольный отдел в Народном комиссариате просвещения. Пропагандировать предлагается не Советскую власть как таковую, как можно подумать, исходя из названия праздника, а то, что сейчас является одним из модных трендов под названием «непрерывное образование» или «образование для взрослых». Но, разумеется, «в нагрузку» идёт и политическая пропаганда, не случайно же из внешкольного отдела Наркомпроса впоследствии вырастет знаменитое учреждение Главполитпросвет, ведавшее культурно-массовой работой и воспитанием советских граждан в коммунистическом духе.
Уже на третьем году Советской власти подготовка к подобным мероприятиям, в том числе и информационная, ведётся основательно и заранее. Как сообщается в номере «Коммуны» от 10 августа, для этой цели в Самаре создана целая межведомственная комиссия с несколькими секциями. Художественная секция объявляет конкурс на эмблему Дня пропаганды и обещает дать победителю премию в 500 рублей. Литературная секция предлагает всем желающим присылать в редакцию «Коммуны» стихи для сборника пролетарской поэзии и тоже приманивает гонорарами за ранее не публиковавшиеся стихи. Также призывают «рабочих, крестьян, учителей и внешкольников» присылать свои статьи для специального праздничного номера газеты. В списке рекомендованных тем из 32 пунктов есть, например, такие: «Когда все будут грамотными?», «Может ли школа быть вне политики?» и т.д.; впрочем, можно брать и другие темы по своему желанию.
Глава предпраздничной комиссии в Самарской губернии – Лев Лазаревич Паперный, занимающий на местном уровне ту же должность, что и Крупская во всероссийском масштабе. Этот человек примечателен не только тем, что приходится родственником сразу двум однофамильцам, широко известным в узких кругах (культурологу и историку Владимиру Паперному и музыканту Алексею Паперному), но и своей биографией. Активист еврейской секции Самарского комитета РСДРП с 1915 года, он периодически жил в городе и умудрился в очередной раз приехать сюда за день до вступления в Самару войск антибольшевистского Чехословацкого корпуса. Пытался скрыться в деревне, был пойман и арестован белочехами, освобождён наступающей Красной Армией и после этого занимал руководящие должности в различных регионах и в самых разных сферах, от книгоиздания до земледелия, пока не оказался «врагом народа» в 1937 году. В Самаре 1919 года он, помимо главного политпросветителя, успеет побывать и во главе местной партийной организации, откуда уйдёт воевать с Деникиным.
Идеологами Дня советской пропаганды на местном уровне, наряду с организатором Паперным, являются два постоянных автора «Коммуны»: Конкордия Самойлова и Иван Никитин. Самойлова – сподвижница Крупской и Коллонтай в деле организации женского рабочего движения, основательница существующего по сей день (правда, сильно видоизменившегося) журнала «Работница» и одна из организаторов празднования 8 Марта в России. В статье от 3 августа она формулирует основной посыл Дня советской пропаганды: «В борьбе с буржуазией нужен не только меч, но и знание, так как опора контрреволюции – в невежестве масс». Тем временем массы, особенно женские, плохо ещё понимают ценность знаний и часто считают, что «взрослому учиться грамоте как-то стыдно». Но большевики щедро выделяют бюджетные деньги на открытие общедоступных культурно-просветительских учреждений, в частности, народных домов и рабочих клубов, которые, по словам Самойловой, «после революции, как грибы после дождя, вырастают под живительными лучами солнца свободы».
Рабочими клубами плотно занимается также Пролеткульт – самодеятельная организация, продвигавшая идеи новой культуры рабочего класса. Пролетарский поэт Иван Никитин в 1919 году прибывает из Петрограда в Самару, чтобы наладить работу местного Пролеткульта. Вместе с Самойловой он выступает с речами на митингах-концертах и пишет разъяснительные статьи в «Коммуне».
Празднуем День советской пропаганды
Наконец наступает 17 августа. Согласно анонсу, опубликованному накануне в «Коммуне», с утра по ул. Советской (Куйбышева) идут парадом воинские части Самарского гарнизона, с балкона клуба коммунистов (ныне Художественный музей) их приветствует местное руководство. Одновременно по тротуарам улицы движутся представители профсоюзов и других рабочих организаций, а с Театральной площади шествуют дети, предварительно выстроенные по ранжиру. Все вместе встречаются на митинге-концерте на площади Революции, в завершение которого дети получают подарки. В послеобеденное время праздник продолжается: во всех городских театрах и в рабочих клубах идут спектакли и концерты для взрослых и детей, предваряемые выступлениями лекторов, библиотеки и музеи устраивают выставки, книгоноши распространяют по городу литературу, на открытом воздухе работают кинематографы, а дети катаются на раскрашенных лодках по Волге перед Струковским садом. Все мероприятия общедоступны и бесплатны.
В этот же день выходит обещанный тематический спецномер «Коммуны». В разделе поэзии успехи «культурной революции» в деревне описывает один из видных самарских писателей того времени Алексей Дорогойченко, в недавнем прошлом – самый молодой (23 года) руководитель Самарского края весной 1918 года, эсер-максималист, отсидевший в тюрьмах и чуть было не расстрелянный при власти КОМУЧа, а потом перешедший к большевикам.
Алексей Дорогойченко
Дорогойченко воспевает «наш новый храм – Народный дом», «гудящую как шмель» деревенскую избу-читальню и единую трудовую школу – «разнополый муравейник» (до Октябрьской революции мальчики и девочки учились раздельно). От этих достижений Советской власти его мечты о преобразовании старой деревни устремляются к поистине космическим высотам:
Асфальтом улицы оденем,
В конюшни, избы и на сени
Мы проведём электроток,
Мы, не вставая на колени,
Переплывём Борьбы Поток
И в Мировой войдём чертог.
В прозаической форме, со статистическими данными и аналитикой, отчитывается о состоянии просветительской работы в Самарской губернии главный организатор Дня советской пропаганды Лев Паперный. В подведомственной ему сфере он выделяет один положительный момент – это массовый запрос на культуру и просвещение «снизу», со стороны рабочих и крестьян. Запрос настолько велик, что «государство и частно-общественные организации не поспевают за ростом интереса масс».
Паперный приводит несколько примеров из разных уездов, когда крестьяне в самых глухих «медвежьих углах» не только без помощи, но и без ведома местных властей открывают библиотеки, самочинно «конфисковав книги у бежавшей буржуазии», или своими силами строят Народный дом, а потом приглашают «начальство» на его открытие. «В самом городе Самаре нередки случаи, когда окраинное население само подыскивает помещение, ремонтирует его, собирает по ниточке инвентарь и устраивает клуб, театр, читальню и т.д.». Эти факты выглядят особенно впечатляющими, если учесть, что всё это происходит в годы Гражданской войны, хозяйственной разрухи и отчаянной нехватки предметов первой необходимости.
Отрицательных моментов в отчёте Паперного отмечено гораздо больше. С материальным оборудованием просветительской деятельности дело обстоит неважно – не хватает книг, учебных пособий, экспонатов, киноаппаратуры и т.д. Чтобы удовлетворить «книжный голод» в деревне, пришлось на время приостановить продажу литературы в магазинах Самары и дать возможность делегатам из села набрать книги со складов сообразно своим потребностям. Деревня несколько насытилась, но теперь запасы книг истощены, и больше нечего дать ни крестьянам, ни горожанам.
Из-за близости фронта к Самаре денег на культуру выделяется мало, типографии перегружены, помещений не хватает, а больше всего не хватает кадров. Все учреждения, в том числе и военные, конкурируют между собой, пытаясь сманить к себе интеллигентных работников. А большинство из этих работников, и без того не особо многочисленных, не очень-то горят желанием служить Советской власти. Дело доходит до того, что интеллигентных работников решено (как и старое офицерство) насильственно мобилизовывать «там, где они не отзываются на просветительские нужды масс». Но для проведения этой меры в жизнь нужен аппарат контроля и учёта, а людей для этой цели снова не хватает – в общем, замкнутый круг.
Особняк купца Сурошникова на улице Пионерской, где с 1918 по 1922 год размещался Пролеткульт
Косность старой интеллигенции, её враждебность как по отношению к революции вообще, так и, в частности, к преобразованиям в сфере педагогики, культуры и искусства, отмечают многие авторы «Коммуны». Руководитель самарского Пролеткульта Иван Никитин жалуется: «С такой интеллигенцией создавать новую культуру достаточно трудно», хотя есть среди неё, по его словам, и «подлинные революционеры». Остаётся надеяться только на то, что появится новая интеллигенция из числа рабочих и крестьян.
Тени прошлого и достижения настоящего
В спецвыпуске ко Дню советской пропаганды, как и вообще в августовских номерах «Коммуны», затрагивается тема не только внешкольного, но и школьного образования – с тем же самым противопоставлением дореволюционных порядков с советскими (разумеется, в пользу последних). Автор заметки из села Богатое под инициалами П.С., описывая «старое время», клеймит «учительское бездельничанье – каникулы». Дескать, учителя раньше ленились, да и сейчас нередко ленятся заниматься воспитательной работой с детьми в летнее время, предпочитая более приятные занятия: рыбную ловлю, «мещанскую болтовню» на пасеках сельских священников, флирт и игру в карты. А в это время «крестьянские дети без руководства учителей, без надзора родных (последние всегда были в поле) дебошировали по селу, громили огороды, душили молодых птиц, дрались, курили, жгли овины и т.д.». Теперь же, при Советской власти, всё иначе – летние ремесленные школы, экскурсии и детский садик «для детей от 2 до 15 лет обоего пола». Очевидно, понятие «садик» в данном случае трактуется более расширительно, чем сейчас, под ним подразумевается нечто вроде летнего школьного лагеря. Там дети лепят, рисуют, изготавливают искусственные цветы и игрушки, занимаются физическими упражнениями, пением и играми, планируется также обучение ремёслам.
В статье «Тени прошлого» делится своим учительским опытом ещё один самарский крестьянский писатель, друг упоминавшегося уже Дорогойченко и Александра Неверова – Павел Яровой (литературный псевдоним Федота Комарова). Как и его коллеги, он сочувствовал некогда партии эсеров, в царское время работал учителем в сёлах Самарской губернии и считался «политически неблагонадёжным». В газете Комаров вспоминает свои тяжёлые будни в церковно-приходских школах Ставропольского уезда: представители местной власти, полиции, церкви и школьного начальства пилят школьные бюджеты и мошенничают при организации помощи голодающим, а Комарову за разоблачение коррупционных схем мстят доносами «наверх». Доносительством занимаются также и коллеги по работе. Учить детей приходится в крестьянских избах, вместе с телятами и поросятами (поскольку деньги на постройку школы систематически разворовываются), без учебников и письменных принадлежностей. В таких условиях неудивительно, что «один учитель запьянствовал, а другой сошёл с ума», а те, кто реально болеет душой за народное образование, уходят в революцию.
В новой же, советской, действительности предпринимаются вдохновляющие и по сегодняшним меркам попытки демократизировать управление сферой образования, сделав его действительно общественным делом. Так, в номере «Коммуны» от 10 августа анонсируется расширенное заседание Самарского городского Совета по теме образования, на котором 2/3 делегатов должны быть представителями профсоюзов (очевидно, в качестве «заказчиков образовательных услуг», как сказали бы сейчас), а остальная треть – представителями «работников просвещения и учащихся».
Да-да, не только учителя, но и сами школьники, в лице активистов молодёжных союзов и самодеятельных подростковых клубов, тоже приглашаются для обсуждения проблем самарского образования. Причём в то время комсомол ещё не обладал монопольным правом представлять интересы юношества. Помимо Союза коммунистической молодёжи, в Самаре существовала и другая молодёжная организация – Дом учащегося юношества (ДУЮ).
Её участники противостояли комсомольцам как в словесных дискуссиях, так и в кулачных стычках на улицах города. Тем не менее, и СКМ, и «буржуазный» ДУЮ были в равной пропорции, по четыре человека от каждой организации, представлены на заседании горсовета.
Беда от изобилия
Но не духовной пищей единой жив человек. Заботы о хлебе насущном со страниц «Коммуны» никуда не исчезают. И если в июльских номерах авторы газеты тревожились, сдадут ли крестьяне хлеб государству в требуемом объёме, то в августе появляется новая проблема, уже со стороны, казалось бы, самого надёжного социального слоя – городских рабочих.
Сущность проблемы описывает 10 августа работник Народного комиссариата продовольствия Алексей Свидерский. Начинает он с пессимистической и чуть ли не контрреволюционной фразы: «Так уж повелось у нас, в Советской России, пухнуть от голода и тогда, когда нет хлеба, и тогда, когда он имеется». На этот раз Советской республике парадоксальным образом «угрожает беда от долгожданного урожая, оказавшегося в некоторых районах небывалым в течение последних 10 лет». Некоторые районы – это Самарская, Саратовская, Уфимская, Оренбургская губернии и область Уральского казачьего войска. Беда же состоит в том, что для уборки урожая в деревне не хватает трудоспособных работников. А голодающие рабочие Москвы и Питера, казалось бы, кровно заинтересованные в уборке урожая, не желают ехать в деревню, невзирая на все предлагаемые льготы.
Алексей Свидерский
Рабочим, поступающим в уборочные отряды на период летнего отпуска, обещано продление отпуска, суточные в размере 45 рублей в пути и 50 рублей по прибытии на место, полтора фунта хлеба в день на едока и возможность взять с собой трудоспособных членов семьи. Несмотря на это, за 10 дней удалось завербовать всего 10 тысяч желающих вместо необходимых 75-80 тысяч человек. Свидерский негодует по поводу такого «досадного недоразумения»: ведь изобильный урожай является залогом спасения от голода, а также, что немаловажно, залогом спасения всех завоеваний революции – неужели голодающим рабочим это нужно доказывать?! Раз уж рабочие сумели взять власть в стране, то «величайшей нелепостью и величайшим позором» будет, если они откажутся помочь крестьянам справиться с уборкой хлеба.
В том же номере публикуется постановление Совета рабочей и крестьянской обороны – чрезвычайного высшего органа власти РСФСР во главе с Лениным в период Гражданской войны. В документе разъясняются льготы рабочим, поступающим в уборочные отряды, и отмечается, что Наркомпрод имеет право в случае необходимости привлекать рабочих принудительно, если агитация всё же не возымеет действия.
В итоге, агитацией или принуждением, но проблема-таки к концу месяца, кажется, решена, и 25 августа «Коммуна» с удовлетворением пишет, что уборка хлеба в губернии заканчивается успешно: «Народное добро не погибнет. Голодные центры могут быть спокойны». А 31 августа продовольственный комиссар Самарской губернии Константин Мясков уверяет, что опасения Свидерского и других работников Наркомпрода были напрасны: «Ни одного пуда не пропало. Всё отправлено голодающим центрам и красноармам» (так в тексте). Он особо отмечает, что ссыпка хлеба прошла добровольно («самотёком») и даже не потребовалось прибегать к помощи вооружённых продовольственных отрядов. Вместо этого использовались экономические рычаги: натуральные премии крестьянам за каждый сданный пуд хлеба, в размере ¾ фунта соли по твердой цене.
В поисках ресурсов
В годы Гражданской войны в экономике, помимо продовольственного вопроса, не менее остро стоит другой – топливный. «Важно, чтобы топливо помогло гнать хлеб в голодающие центры Москву и Петроград, спасая наших братьев от голодной смерти», – пишет в «Коммуне» 24 августа знаменитый советский нефтяник-геолог Иван Губкин. Поэтому актуальными становятся поиски новых источников и типов ресурсов, например, горючего сланца. При перегонке он может давать керосин, бензин и другие нефтепродукты. Как указывает Губкин, сланцы можно также сжигать в топках различного типа, начиная от плиты и русской печи, и использовать в цементном производстве – и как горючее, и как материал для цемента. В общем, польза от них неоспорима, особенно в условиях топливного кризиса, и Самарскому краю в этом плане принадлежит немаловажное место.
Иван Губкин
В своей статье Губкин рассказывает об истории экспедиции, направленной Высшим советом народного хозяйства (ВСНХ) летом 1918 года в Среднее Поволжье, в районы Сызрани и Симбирска, с целью найти месторождения горючих сланцев. Тогда работе помешал мятеж Чехословацкого корпуса. Через год Главный сланцевый комитет, он же Главсланец, организует горно-техническую экспедицию по тем же местам. Общее руководство работами осуществляет сподвижник Губкина, инженер-теплотехник С.А. Предтеченский (в 1923 году его наградят орденом Трудового Красного Знамени, в 1931 расстреляют по «делу Промпартии», в 1960 реабилитируют), а геологическими изысканиями в селе Кашпир около Сызрани руководит профессор Саратовского университета В.В. Поляков. Впоследствии Кашпир станет самым крупным сланцевым месторождением в Советском Союзе, и вплоть до открытия нефтеносного района в Поволжско-Уральском регионе, так называемого «Второго Баку», на добычу сланцев в Поволжье будут возлагаться большие надежды и направляться большие средства.
Впрочем, уже в 1919 году тема самарской нефти встречается на страницах местной прессы – 17 августа «Коммуна» перепечатывает из газеты «Экономическая жизнь» статью с названием «Самарская нефть» за подписью инженера А.С. Чагадаева. Автор обращает внимание на присланное в газету письмо служащего Самаро-Златоустовской железной дороги: в районе станции Кинель он увидел примитивный нефтяной колодец, устроенный местными жителями для своих нужд.
Штольни Кашпирского сланцевого рудника. 1930-е годы
Из статьи Чагадаева выясняется, что ещё до революции на залежи самарской нефти обращали внимание зарубежные учёные, которые считали их «одними из богатейших в Европе». Для эксплуатации этих богатств была создана совместная русско-бельгийская компания. Однако другие иностранные фирмы, вроде «Товарищества братьев Нобель», уже контролировавшие два главных нефтеносных района Российской империи – в Баку и на казахской реке Эмба – боялись, что появление конкурентов обрушит цены на нефтяном рынке. А на то, чтобы добывать самарскую нефть самим, у них не хватало средств. Поэтому монополисты поступили по принципу собаки на сене: подкупив кого надо, стали ставить конкурентам палки в колёса. В итоге русско-бельгийская компания развалилась, так и не приступив к делу, и самарская нефть «продолжала пребывать под землёй к радости г. Нобеля и прочих».
Между тем, как подчёркивает Чагадаев, добывать нефть в Самарской губернии, в районе реки Кинель, со всех точек зрения намного удобнее, чем в Баку или на Эмбе, тем более, что оба этих источника «чёрного золота» отрезаны от Советской России из-за Гражданской войны. «Пути сообщения великолепные»: это и железная дорога, и речной путь по Волге, можно и в Самару проложить несколько нефтепроводов. Климат позволяет вести нефтедобычу круглый год, «продовольствия сколько угодно, край густо населён, все необходимые средства технические и другие под рукой». В общем, «у нас есть люди, есть материалы, теперь нужны только энергия и искреннее желание работать и дерзать».
Спустя несколько десятилетий Куйбышевская область займёт одно из ведущих мест среди регионов «Второго Баку». Нефтедобыча до сих пор остаётся флагманом экономики Самарского края, в том числе того самого Кинельского района. А начиналось всё в голодные и кровавые годы Гражданской войны…
Текст: Михаил Ицкович
Следите за нашими публикациями в Telegram на канале «Другой город», ВКонтакте и Facebook
Улица Вологодская в Зубчаниновке по версии карт от Гугл. На самом деле улица с таким названием существует на другом конце Самары, в 
Дом, построенный про проекту Ивана Жолтовского на Ленинском проспекте в Москве.
