Это будет одновременно рассказ о дважды матери-одиночке Зое и лонгрид о том, почему и зачем одни люди помогают другим.
В клинике Ерошевского
Сюда едут со всей страны и даже из ближнего зарубежья. Недавно по делу я довольно долго болталась в вестибюле главного корпуса и насмотрелась картин. Например, мальчик в темных очках и марлевой повязке на обоих глазах тыркал пальцем в монитор банкомата, а я рядом пристроила телефон на подзарядку, телефон лежал на полу и мальчик двигал ногой поблизости, чуть не наступил.
Я прыгнула за аппаратом и прошипела: «Ты совсем ослеп?» «Почти», — ответил мальчик, а я покраснела как рак.
Очень крупный мужчина (занимает не одно кресло в ряду аккуратных сиреневых, а два) сидит очень долго. С утра. Бравый охранник, явный майор в отставке, спрашивает, чего так долго.
— Маму положил, — отвечает мужчина, — вот дочку жду, чтобы с ней осталась, меня в женскую палату не пускают, а мама тотально слепая и нужна помощь.
— Так домой бы ехал, — охранник удивлен, — не обязательно же здесь торчать.
— Обязательно, — мужчина смотрит в сторону подъездной аллеи, где через два часа появится, наконец, внучка для бабушки.
Другой слепой старухе по виду минимум сто два года. Она спустилась с третьего этажа, цепляясь за перила и по стеночке, что-то произошло с её глазами — их нет, но слезы откуда-то берутся и стекают по коричневым ветхим щекам. Халат и валенки. Халат заляпан кашей и залит супом (трудно есть вслепую). Платок на голове повязан туго. Путая русские и предположительно татарские слова, старуха велит охраннику пойти и поискать её сына, который вчера не приехал за ней, а сегодня точно приехал, ведь старуху выписали, и как она до Шанталы доберется без сына. Охранник молчит. Знает, что никакой сын не приехал, и что сыну звонил сегодня много раз сам заведующий отделением, но абонент был недоступен. Или находился вне зоны доступа. И собирается там находиться, по-видимому, и впредь. А старуха-мать без глаз всё плачет и плачет, одна в чумазом халате, с головой в платке, худая и в валенках по погоде.
Юная мать ведет за руку девочку-дауна. На девочке очки с линзами толщиной в палец. Безымянный навещающий смотрит на семью с нехорошим интересом и зачем-то говорит: «Ну вот и какой смысл такую таскать по врачам, только время тратить».
У плотно зататуированной девицы один глаз под фирменной марлевой повязкой, второй накрашен ярко, и губы тоже. Она сидит, закинув одну голую ногу на другую и кричит скороговоркой в телефон, подбрасывая в руке запрещенные режимом сигареты: «Бесплатно было вчера, а сегодня надо денег, потому что вчера меня на скорой привезли, а сегодня надо денег, как я без полиса и всего этого, Колька когда буйный, краёв-то не видит, и это еще хорошо, что у него нож в руке был, мне сказали, что кривая рана была бы хуже, но там нерв какой-то главный перерезан и неизвестно, сколько процентов от зрения сохранится».
Чем заканчивается разговор, я не слышу, но ухожу в надежде, что собеседник привезет ей искомую сумму, а не будет повторять, что вот ты блин нашлась умная, тебе говорили, нечего с Колькой мутить, теперь сама расхлебывай. Зато я вижу, как чванливый охранник берет старуху в валенках легко на руки, как ребенка, и тащит на руках по лестнице в палату, откуда старухе еще вчера следовало выписаться.
Зоя и семеро детей
Зоя говорит, чтобы у подъезда я позвонила ей, и она кинет из окна ключ: домофон отключен за неуплату. Я так и делаю, поднимаю с плешивого асфальта связку, поднимаюсь на этаж. Четвертый без лифта, лестница традиционно грязна, Зоя открывает дверь, дети за её спиной гомонят будто бы их не семь, а двадцать. А может быть, уже и нет разницы в уровне шума.
Зоя:
— Ну что говорить, родила я семерых детей. Сейчас вот осталась без средств к существованию. Пошла в начале года переоформлять детские губернаторские, так по новому то ли закону, то ли там чему-то еще затребовали не просто расписку о том, что я не получаю алиментов, а бумаги от судебных приставов. Нужно как-то этих отцов найти, а где. Один у меня сидит, бывший, другой в Краснодаре или я не знаю, где.
В Зоиной квартире две комнаты. В гостиной на полу лежит розовый неновый матрас, напротив – письменный стол с огромным телевизором (подарок благотворителей). Пол – дощатый. Грубо крашеные в желтый цвет доски набиты к лагам гвоздями, шляпки торчат. Двери в ванную нет, висит сероватая простынь. В спальне две двухъярусные кровати, из синей фанерованной доски.
Спят по двое на каждом спальном месте, включая матрас. Спальня длинная, как школьная линейка, в торце балконная дверь с дыркой. Старший сын буянил, пробил. Он болен, регулярно лежит в больнице (психиатрическая). После смерти бабушки стал подвержен приступам гнева. То чашками кидается, а может и за нож взяться, а может и балконную дверь пробить, на зиму тряпками закладывают.
Зоя:
— Старшему 13 лет, Данила зовут. Я его родила в сентябре, а в ноябре мне исполнилось 19. У меня как получилось: я была по Даниле и по Вове – мать-одиночка. Когда сошлись с Денисом, он, чтобы демобилизоваться из армии, на мне женился и усыновил детей. Потом дочка родилась. Потом мы разошлись, но формально оставались в браке, родился Егор, тоже записали на него. От Дениса алиментов я не получаю. Где его искать, не знаю. У него мама в Краснодарском крае, но он ведь большой, этот край.
Сбежал, как трус, когда мою маму парализовало. Втихаря собрал вещи и ушел, как будто на работу. И с концами.
По Ольге я тоже мать одиночка, а Ярослава записали уже на второго мужа. Он шестой раз или седьмой сидит в колонии, я запуталась, он из колонии вообще не вылезает – выйдет, немного побудет и обратно.
В кухню заходит Егор. Пьет воду. В кухне частично остались обои с оленями и райскими птицами. На стене неожиданно – флаг ВДВ с традиционным слоганом «Никто кроме нас».
Зоя:
— Третий муж охранником служил. Когда я Лену родила, мне кесарево делали, операцию очень плохо перенесла, ни вставать не могла, ничего. Он уволился, год не работал. Да и сейчас.
Я не могу работать, потому что детей не с кем. Младшие в сад не ходят, за троих нужно отдать девять тысяч, и это со льготами. У меня нет денег таких. Я получаю двести рублей детских плюс сто рублей как многодетная мама. Триста рублей – моё пособие. На семерых – две тысячи сто.
Самая маленькая девочка Лена, хорошенькая и в нарядном платье, бегает вслед за старшей сестрой Ольгой, тоже в платье из слоёв кружев, сзади спинка расстегнута.
Зоя:
— Данила учится очень хорошо, закончил год с одной «четверкой». В школе «Преодоление», с коррекционными классами.
Вова, ему десять, тоже ходит в эту школу. У Вовы проблемы с глазами. Что у него слабое зрение, обнаружили случайно, в санатории.
Ангелина закончила первый класс. У них там какая ситуация – начальная школа длится пять лет. То есть она закончила первый класс и снова пойдет в первый. Рисует. Вместе со мной вышивает иконы бисером. Вообще мне очень помогает.
Зоя замолкает на минуту, потом горделиво показывает на стоящую в углу кухни большую стиральную машину. Перед машинкой рыхлая груда белья, ожидающего стирки.
Зоя:
— Хорошо, что брат помогает – когда стиральная машинка сломалась, взял в кредит и привез вот эту, новую. Никак не перестираем всего, что накопилось. И холодильник у меня пустой. Были деньги, я мясное рагу по 19 рублей покупала. Там кости в основном, но на щи нормально. Иногда и на курицу хватало. Раньше, бывало, свинью с братом купим на всех и долго едим. Была мука, лепешки пекла. Сейчас вот на завтрак весь хлеб раздала, что с обедом, не знаю. Последнюю банку тушенки с рисом потушила.
С мужем у нас почти до развода дошло, потому что невозможно же, ну! Тут полиция недавно была, он перепил как-то, меня избил, зашивали локоть, ему плевать было, что ребенок у меня на руках, взял железную лопатку и ударил. Сотрясение мозга, хотели в больницу, а куда мне в больницу.
Говорит Зоя, сидя на кухне, оклеенной обрывками обоев с оленями и райскими птицами. На плите древний эмалированный чайник с обожженным дном. Рядом – два ножа, скалка, бутылочка, соска, флакон «белизны», алюминиевая кастрюля, столовая ложка, пустая кастрюля, пустой холодильник.
Как можно помочь Зое? Вариантов масса. Можно перевести деньги «Домику детства» (реквизиты ниже) с пометкой «для Зои Сергеевой». Можно связаться с Зоей (координаты в редакции) и спросить, что конкретно нужно, лапши-муки или, например, Даниле – футбольный мяч и новые бутсы. Или выяснить, что попросила у Деда Мороза Ангелина, будущая второклассница.
Нет, конечно, никакого общего зачета добрых дел, никаких индульгенций за это не выписывается, но ведь хочется жить в мире, где слепых старух не бросают в больницах, мать девочки-дауна не спрашивают, какой смысл носиться с больным ребенком, а Зоиным детям просто дарят подарки на Новый год.
Помощь нуждающимся семьям – платеж по банковской карте и интернет-платежным сервисам, а также через sms.
Текст: Наталья Фомина
Следите за нашими публикациями в Telegram на канале «Другой город», ВКонтакте и Facebook
Дом Жоголева в 2000 году. Фото Нины Дюковой
