Если буханку Георгиевского хлеба разрезать пополам и смять, мякиш в секунды примет прежние формы. Попробуйте то же самое проделать с другим хлебом – он сомнется и раскрошится. Всё потому, что Георгиевский хлеб весь такой натуральный. И второго такого в Самарской области нет.

ДГ съездил на хлебное производство в Георгиевку и подглядел, как делается хлеб, в котором нет вредных добавок. А заодно расспросил владельцев, как они выживают в недобрые для предпринимателей времена.

Немного истории

В 2000 году в Кинельском районе в селе Георгиевка был умирающий маленький завод, выпускавший по 300 килограммов хлеба для села – местных магазинчиков и школы. Он бы долго не протянул, если бы Петру Ковалеву, нынешнему директору, не пришло в голову выкупить производство и довести до ума.

Жене Петра Людмиле, которая в ту пору работала психологом и хорошо себя в этом амплуа ощущала, пришлось оставить профессию и вместе с мужем с головой уйти в хлеб – один бы он не справился.

Начиналось с того, что Петр Ковалев брал в сильные руки кассеты с хлебом и разносил по поселку – что-то продавали, а что-то отдавали даром. А жена-заведующая плакала от большой нагрузки на хрупкие плечи. А кончилось тем, что сегодня Георгиевский хлебозавод крепко стоит на фундаменте. От старого производства остались две стены – все перестроили и достроили. Ни одно помещение не простаивает – цех производственный, цех разливочный, современная автоматизированная котельная. Наверху – бухгалтерия и прочие административные помещения.

Объем выпускаемой продукции в месяц – около 400 тонн. Наименований очень много – хлеб белый, хлеб ржаной, батоны, печенье, всякие разные булочки…

Своей продукцией семья гордится. И заслуженно: у хлеба много наград и почитателей. На днях буквально приезжал самарский раввин, вручил Ковалевой сертификат о том, что их хлеб признан кошерным – серьезная похвала. Жаль, найти Георгиевский непросто: в сетевых магазинах и крупных супермаркетах его нет. А есть – в небольших магазинчиках и ларьках, разбросанных по самым разным районам Самары. Кто приметил место – берёт, остальные – как попадется.

Большая разница

Людмила Ковалева и все работники завода свой хлеб от любого другого отличат с закрытыми глазами. По запаху – мякиш пахнет кислинкой и сыростью. По консистенции – хлеб немножко «резиновый». И даже на ощупь – корочки хлеба неровные, местами есть дырочки – лопнувшие пузырьки. Всё это от натуральности – никаких улучшителей, ароматизаторов и «всяких Е» производители не используют. В ход идут только мука высшего сорта, дрожжи и вода – своя, из скважины.

Как-то мы с мужем в ресторане отмечали круглую дату свадьбы. Всё было хорошо – погода, еда, обстановка. А как принесли хлеб – у меня сразу настроение испортилось.

— Как-то мы с мужем в ресторане на Волге отмечали круглую дату свадьбы, — вспоминает Ковалева. – Всё было хорошо – погода, еда, обстановка. А как принесли хлеб – у меня сразу настроение испортилось – химия одна, невкусно ужасно. Обидно, что такой хлеб подают в ресторанах. Ну, так же нельзя!

Людмила Александровна ведет нас коридорами производственного цеха. Из каждого уголка пахнет хлебом – им здесь пропитано всё, и кажется, запах не выветрится, даже если перестроить цеха в жилые квартиры.

– Производство хлеба – очень тяжелый труд, особенно если подходить к нему, как подходим мы, — говорит заведующая, имея в виду, что в производстве превалирует ручной труд: машины замешивают тесто, а всё остальное делают пекари.

— Мы своих девочек бережем, щадим, платим достойную зарплату. Они же у нас в две смены работают: с вечера и до утра на ногах, и весь день. Я на работу, бывает, приезжаю к 4 утра из Красного Яра – там живу. Первое время ездила, как на войну, а сейчас привыкла…

Технологическая цепочка производства кажется простой: просеять муку, поставить опару, разложить в дежи (дежа – кадушка для теста по 50 и 100 килограммов). Замесить тесто тестомесом, потом вручную распределить по формам для хлеба – расстойкам. В расстойках будущий хлеб погружается в газовую печь. А потом, готовый, идет по конвейеру.

На слух – всё легко, на самом же деле каждая дежа хлеба – труд, кажущийся обывателю неимоверным.

1 дежа и 100 килограммов

Сегодня «на белом хлебе» четыре пекаря. Женщины стоят у стокилограммовой дежи, отщипывают куски теста, прокручивают в руке и опускают в расстойку. Глубокая кадка с тестом кажется бездонной, а шесть рук, быстро-быстро погружающихся вглубь, – частями одной машины.

— Устаёте? – вопрос пекарям.

— Уже нет, – улыбаются, не поднимая глаза от теста. – Первое время руки болели – жуть, а сейчас уж привыкли.

— Это не все могут, – комментирует Людмила Ковалева. – Некоторые пробуют и уходят. А некоторые поначалу плачут, а потом ничего, втягиваются. Вам одна дежа кажется неисчерпаемой, а представьте – десятки таких за ночь!

Одну дежу пекари опустошают за 15 минут, оставляя на дне немного теста на закваску. И пока старая, но верная газовая печь делает свое дело, работники уходят в соседний цех – раскатывать тесто для булочек, батонов и печенья курабье.

— Если мы механизируем процесс, будем есть с вами бяку, — поясняет работу заведующая и шутит: — Мутировать будем. Уши отрастим, хоботы.

— В 80% хлеба, производимого в области, есть добавки, так называемые улучшители. Они гасят в хлебе всё натуральное, зато продлевают срок годности. Наш хлеб хранится 72 часа, а купи какой другой – неделю в упаковке пролежит и не изменится.

Куда исчез фруктовый хлеб

Ковалевы бы хотели, чтобы государство помогало частным производителям натуральной продукции. Снизило бы налоги или хотя бы помогло со сбытом.

— С сетевиками работать у нас не получается, – говорит Петр Ковалев. – Невыгодно это совсем. Мало того, что наценку они делают, какую хотят, так еще и хлеб убирают на дальние полки – его не видно совсем. А брендировать стенды отказываются. И возвращается продукция к нам обратно… Так что пока у нас один путь – маленькие павильончики и магазинчики.

Впрочем, помимо сбыта недавно появилась еще одна проблема – удорожание сырья. Из-за того, что мука, яйца, сахар, сухофрукты и прочие составляющие продукции выросли в цене, производителям пришлось, например, отказаться от знаменитого фруктового хлеба.

— Какой он у нас был замечательный! – вздыхает Людмила Ковалева. – В нем орехи, сухофрукты – так много всего было! Этот хлеб у нас на выставке даже приз взял – так всех покорил. 300 граммов стоили 40 рублей, я имела 4 рубля прибыли. А когда все подорожало, я остановилась. Потому что дороже его делать некуда, а себе в убыток работать – никак.

Если заглянуть в смету заведующей, можно увидеть, как выросли цены на сырье: в октябре маргарин по оптовым ценам стоил 48 рублей, сейчас стоит 85. Яйцо было 3,5 рубля, сейчас 5. Творог 89, теперь 104. Грибы со ста рублей выросли в цене до 160, сахар – с 30 до 50. Курага была 68 рублей, а теперь 150, орехи – до 100 рублей, сейчас — 600…

Вот есть у нас булочка-витушка. В её тесте много яиц, цукаты, сушеная клюква, вишня в сахаре, орехи. Как мы должны изворачиваться, чтобы и качество её не пострадало, и цена не взлетела?

— Дорожает всё в бешеных пропорциях. И мы ломаем голову, как выходить из этой ситуации: или поднимать цены на продукцию, или убирать из производства что-то, или вес сокращать, или менять рецептуру… Вот есть у нас булочка-витушка. В её тесте много яиц, цукаты, сушеная клюква, вишня в сахаре, орехи. Как мы должны изворачиваться, чтобы и качество её не пострадало, и цена не взлетела? Один раз на два рубля уже цену поднимали, но за скачком цен не угнаться. Зарплаты у людей не растут – они просто покупать нашу продукцию не смогут! Сейчас с этой витушки у меня прибыль – рубль: как производство будет держаться с таким доходом? Вот думаем, что делать.

Несмотря на все эти малоприятные моменты, и Людмила и Петр очень хотят развиваться и идут в этом направлении. Потому что когда в магазинах слышат, как люди ищут их, Георгиевский, хлеб – испытывают гордость и другие приятные эмоции.

— Я как-то в магазине видел, как бабушка покупала буханку нашего хлеба, — рассказывает директор. — Ей назвали цену – она оказалась дороже, чем обычно. Бабушка замялась, задумалась, посмотрела на другие буханки. А потом сказала: «Нет, всё равно его возьму. Отрежьте половинку буханочки».

— Так приятно, когда люди говорят: «Ой, мы только ваш хлеб и едим. Хоть и далеко за ним ездить, но берем». Или когда пирожки хвалят: «У меня дети их обожают – всё время просят», — расплывается в улыбке Людмила Ковалева. – Мы ради этого и работаем. И останавливаться не собираемся.

Демонстрируя далеко идущие планы, заведующая ведет нас в разливочный цех – здесь стоят огромные баки с водой из своей скважины. Из нее сейчас делают квас по особенному рецепту, лимонады и газировку.

— Мы только начинаем это производство, поэтому массовых продаж нет, –говорит Людмила. – Думаем, как лучше реализовывать, Петр Петрович дорабатывает рецептуру.

Сор не в избе

Когда в перерыве мы пьем чай со свежеиспеченным печеньем курабье, Людмила, предрекая вопросы о том, как так вкусно всё получается, говорит ну очень простые вещи. О том, что не только вода, ингредиенты, рецептура и печь важны, а еще настроение в коллективе.

— Хлеб всё чувствует. И потому я девочкам говорю: «Оставляйте проблемы за забором». Дурные мысли кружатся в атмосфере, и оттого где-то плюшка не закрутится, где-то тесто не получится. Однажды две девочки на смене серьезно поругались. Все к ним, естественно, подключились, и вышел массовый скандал. И когда технолог пришла принимать изделия – удивилась, сколько брака. Всю партию забраковали! Мы долго понять не могли, что такое, пока пекари не признались в ссоре.

Работников на Георгиевский хлебозавод принимают строго, и главный момент — чтобы умели ладить с людьми и здоровье было в порядке. А вот специальное образование не обязательно – здесь всему научат.

— Сейчас время уже не то, не каждая женщина – хорошая хозяйка. Учим, например, пироги защипывать. Не получается. Я говорю: «Ну, это же просто. Все же дома пельмени лепите? Вот это так же!» А они на меня так удивленно смотрят – какие, мол, ещё пельмени? Но радует, что наши все девочки – ну просто умницы.

Рассказывая о работниках, заведующая хвалится наличием мужчин. Нынче быть пекарем модно. Молодые парни идут на завод без стеснения и очень ценятся руководством. Мужчина есть в каждой смене – просеивает муку, привозит-развозит дежи, толкает вагонетки. Ну и печет, конечно, тоже.

Вместо заключения

— В будущем я бы хотела такую маленькую пекаренку, как в Турции видели, – на пороге Людмила Ковалева делится мечтами. – Какая у них там выпечка! Воздушная, вку-у-у-сная! Хочу, чтобы утром ко мне заходили на кофе со свежими круассанами, делились новостями. В наших краях держать такое мини-производство очень невыгодно, но, может, придумаем с Петром Петровичем, как всё организовать.

Фото: Анар Мовсумов

Продолжая серию интервью с великими самарскими строителями, ДГ поговорил с Николаем  Тарасовым, который в 1968 — 1982 годах был управляющим трестом «Куйбышевстрой» и зампредседателя горисполкома.

Из интервью вы узнаете о временах, когда вслух нельзя было произносить слово «набережная», о том, как перепутали адрес родного дома министра обороны СССР Устинова и почему московские скульпторы не получили госпремию за Монумент Славы. 

Набережная — не набережная

— В возрасте чуть за 30 лет я возглавил трест «Куйбышевстрой». И сразу показал себя. Один только случай дал мне колоссальный кредит доверия областных и городских властей.

— Как-то собирает нас 1-й секретарь Куйбышевского обкома КПСС Михаил Тимофеевич Ефремов и ставит такую задачу: мужики, надо что-то делать с улицей Пристанской. До 60-х годов в нашем городе никакой набережной не было, а вдоль Волги шла улица Пристанская. Выглядела она непрезентабельно: берег разрушен, грязища и огромное количество леса. Лес плотами сюда сплавляли, разгружали лебедками и распродавали преимущественно сельчанам.

— Секретарь обкома говорит: стыдно жить в такой грязище, давайте благоустроим берег Волги. Но в то время не всё так просто было. Это сейчас свобода, а тогда чрезвычайно сложно было, масса ограничений. Например, существовало Постановление Совета Министров и ЦК КПСС о запрещении строительства объектов не первой необходимости. Набережная никак не тянула на объект первой необходимости, поэтому нам надо было придумать, как обойти это постановление, не потеряв партбилет.

Поэтому договорились: никакого слова «набережная» не произносилось, а только «благоустройство улицы Пристанская». Это одно обстоятельство. А второе было не менее серьезным: где взять деньги. Они нужны были прежде всего для того, чтобы очистить территорию. Здесь же поселок стоял, все живут в маленьких деревянных хибарках. Улица Лесная была такой же.

Как-то раз иду по улочке Пристанской, на лавке сидят мужики, раскуривают папиросы. День, рабочее время. Я им: «Что вы здесь делаете? Как живете?» А они мне: «На букву В! Волга, водка, воля».

— Одна картинка. Как-то раз иду по улочке Пристанской, на лавке сидят мужики, раскуривают папиросы. День, рабочее время. Я им: «Что вы здесь делаете? Как живете?» А они мне: «На букву В! Волга, водка, воля». Такая вот публика, которая воровала лес, продавала его на сторону и жила добычей. Все эти хибары надо было сносить. А на месте того дома, где я сейчас живу (Волжский проспект, 37), была крупная производственная база треста «Куйбышевстрой».

Лесоперерабатывающее производство, железобетонное производство, огромная цементная мельница, единственная в городе. Где сейчас гостиница «Волга», там были «Волголесосплав», лесозаводы и лесопильни. Как убрать эти предприятия? Думали-думали и прицепились к постановлению ЦИКа о загрязнении рек Волги и Урала. Власти обязали предприятия не сбрасывать отходы в Волгу без очистных сооружений, а их ни у кого не было… Так и решили: мы будем территорию приводить в порядок, чтобы в Волгу лишние отходы не шли. И всё время нам 1-й секретарь обкома повторял: никакой набережной, кто скажет слово «набережная», смотрите у меня…

Вторая очередь Набережной

Вторая очередь Набережной

Вторая очередь Набережной

Вторая очередь Набережной

— Мне в числе прочих надо было с территории будущей набережной убирать производственную базу треста «Куйбышевстрой». А то время в строительстве только пошло направление сборного железобетона. У нас его не делали. Мы разработали проект новой производственной базы, доказали, что действующая уже ни к селу ни к городу старая, техника строительства растет, надо базу сносить и новую строить. Власть местная нам дает участок на улице Советской Армии, да еще и с инженерными коммуникациями. Министр гражданского строительства, которому мы подчинялись, с ходу принял решение построить новую базу на новом месте и выделил денег.

— Когда через неделю собрались, секретарь обкома всех нас по очереди спрашивает, как дела с переносом производственных мощностей. Я докладываю: нашел решение! Мы переехали, освободили территорию, построили на ней жилой квартал. И за это решение потом я пользовался неограниченным доверием со стороны областных властей.

В исторических документах вы слово «набережная» не найдете. И, наверное, не найдете ни копейки затрат. Потому что это была не стройка, а благоустройство.

— В исторических документах вы слово «набережная» не найдете. И, наверное, не найдете ни копейки затрат. Потому что это была не стройка, а благоустройство. О деньгах вопрос решался так: где хотите, там и ищите. Набережная, по сути, построена хозяйственниками и директорами, которые в своей деятельности выискивали средства.

— Что меня немножко удивляет, что сколько я ни читаю разных статей, никто не назвал ни одной фамилии тех, кто строил набережную. Фамилии тех, кто проектировал, упоминаются, в числе их Каркарьян, например. А кто строил? Ни звука. От области весь процесс курировал Олег Ильич Ковалев. Часть домов наш трест строил, часть домов заводы строили и нефтяники.

— Грунта тогда много насыпали. Берег был пологий, поэтому по берегу Волги забивали сваи, между ними укладывался железобетон в виде стенки, а в пустоты засыпался песок. В основном песком мы подняли уровень прогулочной зоны набережной, а наверху метра два уже чернозем.

— Когда стенка была готова, встал вопрос, как сделать ограждение набережной. Парапет у нас, если обращали внимание, металлический. А в то время было постановление правительства, запрещающее применять металл на гражданских объектах, только на военных! Крышу металлическую нельзя было делать, только шиферную, иначе с работы снимут и партбилета лишат. Ищите другие технические решения — было сказано всем строителям. Ну как быть с ограждением?

Ваган Каркарьян съездил в Москву, посмотрел ограждения на Москве-реке, они металлические, приехал обратно и говорит: нам надо только такие. Пригласили тогда директора сталелитейного завода: нужен парапет. Он ни в какую: не буду делать, мне карьера дороже. И тогда у меня родился план. У каждого завода был план по сдаче государству металлолома. Квоты определял горсовет. Мы директору говорим: если план тебе снизят, из разницы отольешь парапет? Так у нас на набережной установили металлическое ограждение.

Монумент Славы

Зажжение Вечного огня

Зажжение Вечный огонь

Торжество, посвящённое зажжению вечного огня

Строительство «Белого дома»

Самарская площадь

— На месте будущей Самарской площади 50 лет назад стояли детская инфекционная больница, бараки и море всяких киосков, в основном питейного плана. Пивнушки, тропочки, загородочки. Засыпали мы Ярмарочный спуск и стали строить. Один дом на Самарской площади строил КГБ, тот, где был хозяйственный магазин, один дом — тольяттинцы, «Куйбышевгидрострой», где техникум. Центральное здание ансамбля площади по проекту должно было быть 14-этажным, со шпилем, но его тогда запретили и убавили втрое. Так строили дома, а благоустройство проводили за счет города.

— Были случаи смешные. Сообщают из обкома, что к нам едет министр обороны СССР Устинов Дмитрий Федорович. Прежде всего он приезжал по делам своего ведомства, ведь оборонка Куйбышева тогда очень мощной была, ну и заодно город посмотреть. А что было тогда показывать? Ничего интересного. На Самарской площади остался стоять 2-этажный деревянный барак. Кто-то сказал, что именно в нем родился Устинов.

И решили: давайте этот барак снесем и покажем, как мы избавляемся от ветхого жилья. 36 семей в нем жили, я это хорошо запомнил. Надо было срочно эти 36 семей расселять, а жилья подходящего нет и сроки сжатые. Всеми правдами и неправдами нашли, расселили и сломали. Приехал Дмитрий Федорович, едет кавалькада, притормаживает возле этого места, и Устинову говорят: вот на этот месте стоял дом, где вы родились. А он и говорит: «Нет, не здесь. Давайте-ка поедем прямо и налево». Мы заезжаем за большой дом, где кондитерский магазин, во двор. Там двухэтажный дом, возле дома лавочка, а на лавочке сидит бабушка. Дмитрий Федорович вышел из машины и показывает всем: вот дом, в котором я родился. А бабка оживилась и говорит: «Дима, это ты, что ли? Вот ведь, узнала…»

— Фонтан тридцати струй, что на Самарской площади, мы делали к 30-летию Победы. В декабре 1974 года, помню, было совещание на тему, как будем отмечать очередную юбилейную дату победы. Фонтан! И чтоб было 30 струй, что символизировало бы эту дату. Идея всем понравилась, и тут же все закрутилось, проектирование, материалы… За 2 месяца подготовили инженерные коммуникации, плитку привезли из Горького, в марте начали строить, а в мае уже запустили.

Цирк, филармония и Монумент Славы

— Я был ответственным за строительство Дворца спорта, цирка, филармонии… Я вам про филармонию одну историю расскажу, как я нажил неприятность с ней. Филармонию остановили пожарные. Вердикт их таков: в таком здании проводить массовые мероприятия нельзя — вестибюль маленький, коридоры узкие, не дай бог чего случится, людей будет не спасти. Приняли решение сделать капитальный ремонт. Пригласили архитекторов, в том числе Храмова. Они здание обследовали и сказали, что расширить вестибюль невозможно, только ломать. Мы говорим: давайте предлагайте, что делать. Храмов сделал проект. А он не укладывается в те габариты, которые занимало старое здание филармонии. Более того, фундамент был слабый и негодный для дальнейшей эксплуатации.

Архитектор предложил отодвинуть здание на 20 метров. А это уже никакой не капитальный ремонт, а новое строительство. Горисполком на свой страх и риск даёт добро. Сделали фундамент, возвели один этаж, и… стройку законсервировали, потому что кончились деньги, которые были рассчитаны на реконструкцию.

Комиссия доложила в правительство, что в Самаре делают не капитальный ремонт, а строят новую филармонию. Поднялся скандал: кто принял решение, откуда такое самоуправство?

— Я поехал в Москву, в Госплан, всё им объяснил. Они посудили, порядили, комиссию созвали. Эта комиссия потом доложила в правительство, что в Самаре делают не капитальный ремонт, а строят новую филармонию. Поднялся скандал: кто принял решение, откуда такое самоуправство? Вызывают меня в обком. Говорят: зампред Госплана пообещал, что если мы Тарасова выгоним с работы, тогда он поможет с дальнейшим финансированием. И тут судьба мне очень помогла. Пока мы всё это обсуждали, в Госплане сменили руководителя и назначили нашего земляка Виталия Ивановича Воротникова. Тут всё и кончилось. Меня оставили, денег на филармонию дали.

Строительство Цирка

Строительство Цирка

Строительство Цирка

— Цирк — первый в России такой конструкции. На тот момент уникальный в плане строительных технологий. В нем использовались не привычные фермы, а стальные тросы, из которых делали фактически натяжной потолок. Натягиваются тросы домкратами, делается сетка с ячейками, в клетки укладываются железобетонные плиты, а потом всё это монолитится. Здание цирка проектировал Мосгорпроект.

Когда проект был готов, в Госплане нас отсылают: согласуйте проект со строителями. Я в Министерство гражданского строительства. Замминистра посмотрел и говорит: «Мы строить не будем. Надо сначала такую конструкцию на дровяном складе испытать. Построить, подержать лет пять. Если не упадет, то можно строить и людей запускать. Вон построили Дворец съездов, я туда каждую неделю езжу с инспекцией, проверяю надежность ферм. Я не хочу еще и в Куйбышев постоянно ездить, на ваш цирк любоваться». Так у нас ничего не получилось.

— Но прошло несколько месяцев, и мы узнаем, что башкирам понравился наш проект, они захотели такой же цирк. Объединились мы с ними, а тут еще и проектировщики из Новосибирска тоже высказали солидарность с нами. Трое уже нас. Мы втроем поехали в Москву, напросились на прием к главному архитектору страны. Он нас тоже выгнал с этим проектом. А выручил нас Чентемиров Минас Георгиевич, зампред Госстроя СССР. Покрутил он проект, задал с десяток профессиональных вопросов, подумал и говорит: будем строить, я это дело пробью. И правда, помог. Куйбышев получил разрешение первым в стране строить такой цирк. Пятьдесят уже лет, считай, прошло, и ничего, стоит.

— Попал я в историю и с Монументом Славы. В 1965 году было принято решение установить на площади Славы памятник в честь заслуг рабочих авиационной отрасли во время войны. Авторами проекта выступили москвичи, архитектор Самсонов и скульпторы Бондаренко и Кирюхин. Но был тогда   формальный порядок — обсуждать такие объекты на общественном совете.

Пригласили всех председателей райисполкомов, других руководителей, которые имеют отношение к архитектуре, и делегацию из Москвы. Председатель самарского горисполкома Алексей Андреевич Росовский уехал на сессию Верховного Совета, а перед отъездом распорядился, чтобы я поучаствовал в общественном совете. Ведет совет первый секретарь обкома Владимир Павлович Орлов. Павел Бондаренко докладывает проект, а дальше идет обсуждение.

Про Монумент Славы я сказал: «Мне представляется, что такая скульптура больше подходит для установки перед проходной авиационного завода!» Все затихли.

— И вот все по очереди высказывают свое мнение, хвалят, поддерживают. Орлов говорит: «Ну, а что горожане думают? Кто у нас от города? Тарасов?» Дали мне слово, и я сказал: «Мне представляется, что такая скульптура больше подходит для установки перед проходной авиационного завода!» Все затихли. Минуту, мне показалось, была мертвая тишина, но потом обсуждение как-то свернули, проголосовали за проект, словом, всё нормально завершилось.

А после совещания подходит ко мне помощник Орлова: «Зайдите к Орлову Владимиру Павловичу». Тот меня встречает гневными словами: «Это что такое?! Вы где работаете?! Мы собрали всё бюро обкома, вся верхняя власть области приняла решение, дала добро, а Вы тут свои крамольные мысли высказываете: перед воротами завода…» Я оправдываюсь: «Владимир Павлович, я не знал, что проект уже согласован. Мне никто не сказал. И Росовский никаких указаний не давал на этот счет». «Ну ладно, я с ним разберусь». Мне попало за эту реплику тогда очень здорово.

Строительство Монумента Славы

Строительство Монумента Славы

Строительство Монумента Славы

— Кстати, первоначально у скульптуры были более размашистые крылья, но инженеры-строители потребовали экспертизы на ветроустойчивость. В Москве испытывали модель. Она оказалась не очень надежной. При большом ветре были недопустимые колебания. Потребовали уменьшить размах крыльев. Крылья подрезали и в таком виде уже построили.

— Когда сделали памятник, то москвичи с ним претендовали на государственную премию. Приехали они сюда, чтобы мы подписали согласие или ходатайство на госпремию. Собрались у председателя горисполкома Алексея Андреевича Росовского.

Росовский говорит: «Я бы подписал, но при одном условии: «Переделайте, пожалуйста, скульптуру, чтобы она больше на мужчину была похожа. А то у неё грудь женская. И я не понимаю, кто это». Если переделаете, то мы подпишем документы на госпремию. Москвичи возмущенно отказались. И госпремию им не дали.

Сейчас работать сложно

— У меня со всеми главными врачами были хорошие отношения. Некоторые вопросы возникали. Выручало доверие власти. Медики пришли к властям: рак развивается, а у нас на весь город 14 коек онкобольных, так же нельзя! Обращаются в правительство. Мне говорят: «Николай Кузьмич, пока не построим больницу Калинина, ни копейки не дадим, нечего распылять деньги. Мне говорят: «Что делать?»

А была такая штука: на общежития денег дают. Вот и решили на улице Запорожской построить общежитие. А потом в связи со сложной ситуацией принимают решение: временно приспособить его под онкологический диспансер. Вот с тех пор партийная власть и привязалась ко мне. Как какая-то проблема возникает, говорят: «Идите к Тарасову, он что-нибудь придумает…» Пришла Альфия Салиховна (клиническая больница) к секретарю горкома: «Ну помогите, разваливается… Уложите туда Тарасова, поставьте всякие диагнозы и там с ним разговаривайте и придумывайте, как вашу клиническую больницу ремонтировать». Это мне Альфия потом рассказывала… И заводы привлекли, ремонтников. Люди шли навстречу.

Угол Галактионовской и Ярмарочной

Ярмарочный спуск

— Это я уже в горисполкоме работал. Сейчас мою функцию выполняют 5-6 человек. Капитальное строительство, условия водоснабжения, тепложснабжение, знергоснабжение, телефонизация и связь города. Вот мои объекты. Но понимаете, какая штука… Тогда очень хорошо было работать, а сейчас чрезвычайно сложно. Когда нужно было строить какой-то объект, я приглашал компанию начальников управлений, и мы вместе решали сразу.

Я им даю срок, говорю: выдайте, какие условия. Это было быстро. Второе: все хозяйственники хотят большего — подстанция электроэнергии есть, а он трансформатор требует. У меня была агентура, специалисты, которые технические условия изучают, и потом ко мне приходят и докладывают: этот загнул, этот тоже. Я их опять собираю: вы, мужики, знаете что, давайте по совести, это ведь для города делается. И быстро все недоразумения решали. А сейчас сложно. Надо деньги платить, чтобы к электросетям подсоединиться, тогда все бесплатно было…

Следите за нашими публикациями в Telegram на канале «Другой город» и ВКонтакте