Сергей Курт-Аджиев возглавлял многие главные независимые СМИ в Куйбышеве и Самаре: «Волжский комсомолец», «Новую газету», «Самарскую газету» (тогда она была совсем другой). Сейчас – «Парк Гагарина». В 2016 году издательство «Парка» признали иностранным агентом. Пять лет СМИ пинают по судам и добивают штрафами в сотни тысяч рублей. Изданию пришлось объявить сбор средств на выплату штрафов.
Корреспондент ДГ Максим Фёдоров поговорил с Сергеем Османовичем о том, как журналистика в Самаре сама прекратила свой золотой век, позволила общаться с собой пресс-релизами и не может сейчас объединиться, чтобы отстоять одно из последних независимых изданий в области.
«Волжский комсомолец» тогда, колхоз-навоз сейчас
— Давайте начнём с хорошего. Когда в самарской журналистике было «золотое время»?
— Я в журналистику же пришёл совершенно случайно. Окончил авиационный институт, был директором студгородка, потом главным инженером областного штаба стройотрядов. Но в своё время я познакомился с прекрасным парнем по имени Дима Муратов (сейчас главный редактор «Новой газеты» – ДГ). Тогда он был замглавного редактора «Волжского комсомольца». Периодически ходил к ним в гости, Дима приходил в гости в штаб и в студгородок. Я что-то иногда даже писал для «комсомольца». Год отработал главным инженером — это уже был 87 год — и вдруг понял, что те стройотряды, в которых я начинал, превращаются в профанацию. Впрочем, вся комсомольская система шла на спад.
В сентябре, когда закончился стройотрядовский сезон, я сидел, занимался отчётом для Москвы. А отчёты были сумасшедшие. Месяц сидел цифры подбивал, пересчитывал. В один прекрасный день приезжает Димка, говорит: слушай, такое дело — я уезжаю в Москву, в «Комсомолку», пошли в «Волжский комсомолец» работать. Спрашиваю, а что я там буду делать. А Дима говорит: ответственным секретарём.
Я вообще не знал, как делать газету. Муратов сказал: научишься. Посидел, подумал, доделал отчёт и после того как его сдали, я из штаба стройотрядов ушел. И пришёл в «Волжский комсомолец». Не знаю, зачем сейчас идут в журналистику, но тогда я пришёл осознанно, потому что перестройка, гласность, на «Волжский комсомолец» каждый месяц повышался тираж. Мы тогда от работы получали кайф. Если спросить любого, кто там работал — Серёжа Силантьев, Лида Караулова, Серёжа Фёдоров, Саша Астров, Круглова, Круглов, Ира Подлесова — все скажут, что это было лучшее время в жизни. Это была в чистом виде журналистика.
Потом это начало несколько сворачиваться. В 90-е началась коммерциализация журналистики. Олигархи вдруг посчитали, что иметь своё СМИ — это модно, это значит иметь влияние. Так у СМИ появился хозяин, к мнению которого надо было прислушиваться.
Финал — планомерное сворачивание свободной журналистики в России, которое началось с НТВ.
— То есть золотое время — это вторая половина 80-х?
— Скорее, с конца 80-х до 2005-2006 годов. Пока в стране был бизнес, настоящий: малый, средний, большой, и был реальный рекламный рынок. СМИ могли за счёт рекламы жить, и неплохо. Бизнес тогда не был так завязан на государство, на бюджет. И многие люди, имеющие достаточно средств, считали, что журналистику надо поддерживать. У кого-то были свои корыстные цели, кто-то делал это искренне — по-разному было, но журналистика тогда развивалась.
— Вы про «Мою газету» (издавалась в середине 90-х, Сергей Курт-Аджиев был главным редактором, учредитель – Сергей Фёдоров)?
— И «Моя газета» существовала за счёт рекламы. Сейчас же рекламы нет как таковой. Например, в 90-х в Самаре существовало огромное количество маленьких аптек, они размещали рекламу в СМИ. Сейчас же не осталось самостоятельных аптек, все входят в какую-то сеть. То же самое с магазинами. В Самаре было много маленьких магазинов, а сейчас одни сети. Какие сети будут рекламироваться в Самаре? Им это не надо. Им федеральные каналы интереснее.
Сейчас я знаю многих людей, которых искренне считаю порядочными, но, к сожалению, жизнь их поставила в тяжёлые условия. Бороться они не готовы. Вечером они пишут в «Фейсбуке» посты как свободные люди, а днём приходят на работу и пишут «губернатор дал указание», «мэр приняла решение», «депутаты единодушно поддержали». Раздвоение личности и колхоз-навоз.
— Эти люди из старой школы журналистики?
— Нет, журналистов из 80-х или начала 90-х практически в ремесле не осталось. Из тех, с кем я начинал, при делах в Самаре человека три-четыре. Сейчас приходят технократы от журналистики. Они не знают, не понимают, что такое журналистика. Все наши провластные газеты делаются только для одного человека — губернатора. Мэрские газеты делаются для мэра. Им совершенно по барабану, что скажут читатели. Им главное, чтобы начальник сказал: хорошо.
— За какие СМИ особенно обидно, что закрылись?
— Безумно жалко, что не стало телекомпании РИО. Это была телекомпания номер один в Самаре, благодаря Виталию Добрусину и команде, которую он собрал. Жалко, что не стало того СКАТа, который был в 90-е. Николай Пантелеевич Фоменко (в 1990 году организовал первую в области и одну из первых в стране независимую телекомпанию СКАТ) — человек старой формации, но он не лез в творческий процесс. Он создавал хорошие условия для роста. На СКАТе выросла целая плеяда хороших телевизионщиков. Обидно, что не стало «Ориона». ТЕРРА уже не телерадиокомпания, а лишь отголоски её.
Из газет — «Репортёр». Во времена Андрея Фёдорова был совершенно классным. Дима Бегун создавал газету, кажется, «Время» называлась. «Советник», где главным редактором была Ирина Лукьянова. Да всех сейчас и не вспомнить.
— Они закрылись потому, что закончились деньги?
— Это одна из причин. Другая – журналистов начали трамбовать. После закрытия СМИ журналисты оставались без работы, дальше возникал выбор: либо ты идёшь в услужение к власти, либо ты придумываешь что-то, понимая, что жить тебе придётся более чем скромно, – пытаешься остаться настоящим журналистом и приличным человеком. Мы перед таким выбором оказались в 2010 году, когда Виктор Александрович Тархов ушёл, и «Самарская газета» начала становиться тем, чем она стала.
— Мы до этого дойдём. Сначала хотел узнать: тот «Волжский комсомолец» образца 87 года, который рок-н-роллил, кайфовал от работы, был свободным, смог бы в таком виде работать сейчас, в современной Самаре?
— Если брать всю Россию, мы прекрасно знаем, что есть «Новая газета», «Эхо», «Дождь», РБК, «Медуза». Случаи единичные. А если брать регионы, независимых СМИ ещё меньше. Я практически всех лично знаю. Виктор Мучник с ТВ-2, Георгий Бородянский и «Новая газета-Регион», Мишка Афанасьев и его «Новый Фокус» в Абакане. Таких по всей стране, боюсь ошибиться, не более 35-40 изданий наберётся.
В регионе СМИ практически невозможно быть независимым. Вот «Большая деревня». Это же был хороший проект. Я всегда спрашиваю у студентов, что они читают, 9 из 10 называли «Большую деревню». Но всё, кирдык пришёл «Большой деревне», к сожалению. Из тех, кто остались: мы, вы, «Засекин», «Эхо в Самаре», «Маленькая Сызрань», «ТЛТ город». Больше и не припомню.
Рекламная эпоха, виски в «белом доме» и никаких «чёрных списков»
— Сейчас можно жить только на рекламу и деньги от бизнесменов?
— Сейчас ни один бизнесмен не будет вкладываться в СМИ.
— В Самаре их не осталось или они просто не хотят?
— А зачем им это?
— В нулевые с помощью СМИ можно было влиять. Сейчас нет?
— Во-первых, иметь своё СМИ — это были в хорошем смысле понты. Во-вторых, с помощью СМИ можно было влиять на власть, продвигать свои проекты, избираться в депутаты. А сейчас хоть один бизнесмен полезет влиять на власть? Станет вкладываться в СМИ, которое критикует губернатора? Да ему сразу всё объяснят, и он всё поймёт. Создавать СМИ сейчас для политического влияния — это самоубийство и убийство своего бизнеса. Для понтов — уже все поняли, что время понтов безвозвратно ушло, а деньги любят тишину. Настоящая журналистика стала опасной профессией не только для журналистов, но и для учредителей.
В нашей стране меняй – не меняй конституцию, обсуждай поправки – не обсуждай, пока, кроме всех задекларированных свобод, право собственности не станет священным, ничего не изменится. О каком праве собственности можно говорить, если можно запросто отобрать «ЮКОС», «Башнефть» превратить в подразделение «Роснефти». У бизнеса задача сейчас одна — как сохраниться и выжить, а лезть в политику… Да только сунься — конец твоему бизнесу.
И политика какая? Вот сейчас почти 200 российских депутатов подписали открытое письмо против внесения изменений в конституцию. В Самарской области нашёлся только один депутат — Виктор Адамов, муниципальный депутат Сызрани. Почему он так сделал? Думаю, потому что Адамов большую часть своей сознательной жизни проработал в журналистике, в то самое «золотое время». А это как прививка от лжи.
Мне звонили по поводу Адамова, как только мы опубликовали новость. Говорят: ну зачем ты про это. Как зачем? Единственный депутат совершает человеческий поступок, люди должны об этом знать. Это и есть журналистика.
Александр Князев, Владимир Аветисян, Виталий Добрусин и Марк Фейгин
— После рекламной эпохи наступило время договора с властями. Когда контракты на «информационное обслуживание» стали нормой?
— Конец 90-х. Это ещё во времена Константина Алексеевича Титова. Этим занималась Люда Такоева (его пресс-секретарь). Она исходила из других понятий: и Титову сделать хорошо, и поддержать своих бывших коллег. Люда же тоже вышла из журналистики, много лет работала на телевидении.
Когда она была пресс-секретарем, мы с ней иногда ругались страшно. Но у Люды хватало ума не превращать это в войну длительную и никому не нужную. Она, после очередных наших споров, могла через три дня позвонить и сказать: слушай, заходи в гости. Я заходил к ней в «белый дом», она закрывала дверь, доставала бутылку виски и говорила: давай поговорим о жизни. Она сама могла предложить заключить небольшой договор: это не обязывает вас вылизывать Константина Алексеевича, но в каких-то начинаниях его надо поддерживать.
Сам Константин Алексеевич раз в год устраивал неофициальные встречи с редакторами. После первой встречи я был избран навечно тамадой: когда разговоры уходили не в ту плоскость, я произносил фразу: «Так давно сидим и ни разу не выпили». Выпивали, разумно. Но говорить можно было всё, что хочешь. Титову было интересно нашу точку зрения узнать, а нам было интересно понять его поступки.
Дальше издания в Самаре начали покупать. Заключались договоры на финансирование, куда входил негласный пункт «ты это пиши, это не пиши».
После Титова это набирало обороты. Сейчас в журналистах видят пустое место. Общаются только через пресс-службу. Даже какую-то фитюльку поправить, звонишь в министерство, а там сразу перенаправляют в администрацию губернатора.
— Со временем договор со СМИ превратился в покупку СМИ?
— Кого-то купили, кого-то подкупили. Мне приходилось придумывать разные варианты. С одной стороны, заключать договоры не хочется. С другой, нужно же на что-то содержать редакцию. Когда я работал в «Новой газете в Самаре» (был главным редактором с 1999 по 2007 – ДГ), был просто чудесный договор с Самарской губернской думой, я по этому договору лет пять с ними сотрудничал. В соответствии с договором, я должен был два раза в месяц делать интервью с депутатами губернской думы. Безумная оказалась история.
Я делаю интервью с Натальей Бобровой, Александром Колычевым, Светланой Кузьминой, Николаем Мусаткиным, Виктором Тарховым, еще с кем-то. Получается штук десять интервью. Дальше должны были идти представители «Единой России». И они все начинают отскакивать в сторону — я «Новой» интервью давать не буду. Я подошёл к Виктору Фёдоровичу Сазонову, говорю: «Я же не смогу договор выполнить. Вы им скажите, чтобы они не отказывались». Он посмотрел на меня и сказал: «Ну, эти не хотят, тогда делай опять с теми же». И так в течение каждого года я делал по 2-3 интервью с десятком депутатов.
— А почему вы ушли из «Новой газеты»?
— Не ушёл, пришлось газету закрыть. Как говорит Муратов, история эта не про газету, это семейная история. В 2007 году в Волжском утёсе проходил саммит, где был Путин, Меркель и ещё кто-то. Куча иностранных журналистов приехала. Моя младшая дочка Настя тогда активно сотрудничала с национал-большевиками. Лидеры этого движения решили в день саммита провести в Самаре марш несогласных.
До этого этот марш пытались провести несколько раз в Москве, но каждый раз его жестко разгоняли. А тут перед мировым сообществом в Самаре решили разрешить. Это был единственный разрешённый марш несогласных во всей истории России.
Заявку подали три организатора – среди них Настя. И тут начался детектив – сначала пришлось Настю прятать, так как на марш не смогли прилететь остальные организаторы и лидеры «Другой России» Лимонов с Каспаровым. Денис Белунов, который приехал за два дня до марша, чтобы организовать встречу, гостиницу и прочее, как вышел с поезда, его тут же задержали и заявили, что по оперативным данным он везёт фальшивые деньги. У него с собой было на проведение этого мероприятия 100 тысяч, их все изъяли.
Логика властей и правоохранителей была простейшая и тупейшая — они решили, что это я придумал марш, и чтобы не подставляться, я подставил свою дочь. Дальше началось прессование «Новой в Самаре». Накануне марша в редакцию нагрянули из управления «К» (подразделение министерства внутренних дел, борющееся с преступлениями в сфере информационных технологий – ДГ). Говорят: по оперативным данным на ваших компьютерах используется нелицензионное программное обеспечение. Изъяли все компьютеры. Эти ещё не успели составить протокол, заходит следующая группа: по оперативным данным, у вас тут финансовые махинации… Изымают всю бухгалтерскую документацию.
Коллеги помогли, ещё выпустили три номера «Новой газеты». Потом Муратов передал из Москвы новый компьютер. Только к нам снова пришли: по оперативным данным, на этом компьютере так же установлено нелицензионное программное обеспечение. Компьютер забрали. Газету пришлось закрыть.
В отношении меня возбудили уголовное дело. 2 года, 8 месяцев и 14 дней я был уголовником. Спасибо «Новой газете», Диме Муратову, «Агоре» (международная правозащитная группа – ДГ), Ире Хруновой (адвокат «Агоры»), «Фонду защиты гласности». Я перестал быть фигурантом уголовного дела, потому что в моих действиях не обнаружили состава преступления. Само уголовное дело не прекратили, хотя после трёх экспертиз выяснилось, что нелицензионное программное обеспечение на наши компьютеры установили после их изъятия.
— Потом была «Самарская газета», откуда вы ушли в 2010. Как вы сами признавались: на Азарова надавили сверху, и он был вынужден попросить вас написать заявление.
— Когда началось уголовное дело, я был официально безработный. Писал в «Новую газету» в Москву, ещё подработки были, друзья помогали. В 2008 меня пригласил в «Самарскую газету» Виктор Тархов. Мы собрали хорошую команду.
Перед выборами 2010 года мы делали серию интервью и возникла мысль – взять интервью у Дмитрия Игоревича Азарова. Он планировал на выборы мэра идти. Я задал вопрос Тархову: «Виктор Александрович, как вы считаете, если я как главный редактор «Самарской газеты» сделаю с Азаровым интервью». Он ответил: «Да ради бога». При Тархове не было в газете «чёрных списков».
Потом Виктор Александрович ушёл, мэром стал Дмитрий Игоревич, и на него, видимо, действительно надавили.
Взгляд Меркушкина, деньги и свекла в огороде
— Из-за этого вы решаете создать «Парк Гагарина»?
— После «Самарской газеты» много журналистов осталось без работы. Юля Илларионова, Ромка Хахалин, Наташа Ульянова, Катя Спиваковская, Света Внукова, Таня Брачий. Мы решили: да лучше в дворники идти, чем под «Единую Россию». Поговорили, обсудили и решили создать свое СМИ, где будем писать, что считаем нужным.
— Я слышал, что Тархов был одним из главных финансистов «Парка Гагарина»?
— Виктор Александрович нам оказывал поддержку несколько раз. Главное — большинство компьютеров и техники, которые есть в редакции, куплены на деньги Тархова. Когда мы были безработные, Виктор Александрович, не будучи мэром, возглавлял «Справедливую Россию» и предложил мне сделать одноимённую газету.
Нужны были люди и техника. Люди были – те, кто ушли из «Самарской газеты». Я составил список техники, Тархов посмотрел и сказал: покупай. А потом Виктор Александрович ушёл из «Справедливой России», газета стала не нужна, технику он оставил нам.
— В одном интервью вы говорили, что лояльно к проекту отнесся и тогдашний губернатор Владимир Артяков.
— Поначалу Артяков очень сильно нас не любил, мы ему отвечали взаимностью. А за полтора года до выборов губернатора Артяков нас вдруг сильно полюбил. Приезжали люди от него, предлагали сотрудничать, мы обсудили и согласились. Но я всегда говорил это и сейчас скажу: если мы работаем с властью, есть чёткая договорённость – делаете хорошее, мы пишем, вы нам за это платите, но если вы делаете ляп, мы тоже пишем, вы нам за это не платите, но умалчивать мы не будем.
— Ещё вы говорили, что на начальном этапе «Парк Гагарина» финансово поддерживал Дмитрий Азаров. Какая это была поддержка?
— Хорошая (смеётся). Да нас многие поддерживали. Тот же Константин Алексеевич Титов, крупные бизнесмены. Называть не буду — вдруг у них проблемы из за нашего «иностранного агентства» начнутся.
— Это было на основании информационного сотрудничества? Или тоже техника?
— Нет, другое. А потом появился договор об информационном сотрудничестве. Начинавшая тогда и подававшая хорошие надежды, которые, к сожалению, не оправдались, Наталья Фомина ходила на заседания в мэрию и писала оттуда репортажи. Это были хорошие репортажи. В том, что там происходило, Фомина разбиралась мало, но подавала она это всё красиво.
— Почему распался золотой состав «Парка Гагарина»?
— Он не распался. С Ромкой произошло печально (умер в 2015 году – ДГ). Безумно жалко. У Натальи Ульяновой очень серьёзно заболела мама. Она уже практически пять лет за ней ухаживает. Мы Наташу постоянно приглашаем на дни рождения, она не всегда даже на 2-3 часа может остаться. То же самое с Лидой Карауловой – мама болеет.
— Дальше по хронологии – 2012 год. Приходит Меркушкин. Зимой 2012 в одном интервью вы говорили, что Меркушкин кажется вам интересным человеком. Дословно: «Если человек нормальный, то и губернатор будет нормальный». Почему вам был интересен Меркушкин?
— На фоне Артякова. Я один раз был на встрече Артякова с журналистами – совершенно скучный человек, который выражает все свои мысли по ГОСТу. При Артякове наступил такой застой – началось создание мощной структуры по информационному обеспечению губернатора. Туда набрали много непонятных людей. Тогда начали рассылать пресс-релизы, лично встретиться с министром и сделать материал или интервью стало невозможно.
При Артякове на телевидении появились «консервы». Это когда записывают интервью с губернатором, режут его на куски и подают всю неделю как свежие интервью. Помню, как приехал в деревню по делам. Маленькая деревенька, а тут журналист из Самары приехал. Конечно, местные пришли посмотреть, поспрашивать. И бабушка подходит, говорит: «Сынок, как же Артякову трудно». Я удивляюсь: почему? Бабушка: «Он же без жены. Я вот смотрю телевизор, он всю неделю в одной и той же рубашке, в одном галстуке. Ему что, некому рубашку постирать?».
— И Меркушкин на этом фоне подавал надежды?
— При Артякове была тоска смертная, а тут приезжает Меркушкин. Он достаточно живо говорил. Первое время было интересно. А года через два в его речи начали проскальзывать вещи, которые заставили напрягаться. Начали ковыряться, оказалось при нём насоздавали кучу коммерческих и некоммерческих организаций, через которые отмывали деньги, вытащенные из бюджета.
А когда Остапа понесло, когда он начал говорить про план Даллеса, стало понятно, что Меркушкин безумен. Думаю, он такой нарцисс, он настолько себя любит и считает каждую свою мысль бесценной.
— Когда Меркушкин пришёл, вы говорили, что «в его глазах хитринка и кайф от того, что он делает». Что вы рассмотрели в его глазах спустя время, когда он начал чудить?
— Это была уже не хитринка. Он прекрасно понимал, что он мошенник, что он людей обманывает. И от этого он получал кайф: я этих развёл, этих и ещё этих.
— В 2015 году вы сделали расследование о том, как под видом социологических исследований команда Меркушкина нецелевым образом израсходовала около 100 млн рублей. Вы послали материалы этого расследования в «белый дом» для комментария. После этого начались проблемы (пришёл с проверкой Минюст, а после признал «Парк Гагарина» иностранным агентом).
— Меркушкина очень сильно доставало, что мы пишем, что хотим. Но больше всего (я это никогда не озвучивал) его достало то, что мы продолжали публиковать тексты, где был Хинштейн и Азаров. По каким-то темам могли позвонить комментарий у них взять. А дело в том, что после того как Меркушкин выжил Азарова и Хинштейна из области, была дана прямая команда по всем самарским СМИ – Азарова и Хинштейна не существует. Ну, а мы продолжали о них писать.
Сотрудники «Парка Гагарина»: Юлия Илларионова и Татьяна Брачий
— О возвращении Дмитрия Азарова в одном интервью вы сказали: «Сначала все были в восторге: свой приехал. Но он быстро перестал со всеми общаться: на всякие встречи часто ходят его замы, а он ездит просто всех поздравляет с праздниками. Система, выстроенная Меркушкиным, работает идеально». Что за система?
— Пресс-релизы. То, что начал Артяков и закрепил Меркушкин. Когда ещё у «Парка Гагарина» были договоры на информационное сотрудничество с властями, я пытался объяснить, что пресс-релизы никому не нужны. Нет, они уверены, что нужны, и переписывать их нельзя.
Пропала человечность, живое общение. Не знаю, насколько в курсе люди из пресс-службы губернатора, но Путин периодически неофициально встречается с редакторами ведущих российских СМИ. Они обсуждают разные вопросы, немножко кушают и не только. Что у нас произошло? Последние такие встречи в Самаре были при Титове. Ну, Меркушкин любил лапшу журналистам вешать на Дне прессы, только общался в доступном режиме он с ними один раз. Дальше, после официального торжества, журналисты общаются и отмечают отдельно, а губернатор с избранными — отдельно.
— Когда Дмитрий Азаров вернулся, вы пытались связаться с ним лично. Вы написали ему СМС-сообщение: «Был посыл, что старикашка ушел, а наши проблемы так и остались». Губернатор вам не ответил.
— Я, видимо, не в сфере его интересов. И я спокойно к этому отношусь.
— Почему меркушкинский совок держится до сих пор?
— Потому что это удобно для власти. Я был в Европейском союзе. Ради интереса пошли в пресс-центр. Встретились с его руководителем. По-нашему, это если бы мы встретились с Песковым. Так вот, руководитель пресс-центра в Евросоюзе устроил нам экскурсию и дальше предложил остаться. У них в пресс-центре на весь день расписаны интервью, там есть очень хороший бар для журналистов, на пресс-конференциях задаются любые вопросы. У нас такого давно нет. При Азарове я помню только одну пресс-конференцию.
— Что происходит с Ильёй Азаром, Светланой Прокопьевой, что происходит с «Парком Гагарина», недавнее дело Голунова? Это просто ряд событий или власти правда объявили войну журналистике?
— Это началось давно. То, что ты перечислил, самые известные случаи. А ты почитай дайджест «Фонда защиты гласности». Еженедельно по всей России происходят подобные случаи.
Илья Азар приезжал в Самару. Мне кажется, он совершенно правильный человек. Он прекрасно понимает, что в соответствии с нормами морали и закона, он поступает правильно. И он уже сказал: я выходил и буду выходить. Если бы у нас 30% народонаселения или хотя бы 10% журналистов были такими, то было бы всё в стране по-другому.
— На фоне такого прессинга журналистов никогда не хотели всё бросить и закончить с журналистикой?
– Знаешь, я вырос в райцентре, у нас всегда был огород. Когда вырос, про всё это забыл, а последние лет семь как-то втянулся и начал получать кайф. Видел бы ты, какие у меня подсолнухи вырастают! А какая свёкла!
Иногда возникает желание всё бросить, свалить на дачу, ночью разжечь костёр и смотреть на небо. Но с другой стороны, я понимаю, что при наших пенсиях нужен дополнительный источник существования. И главное – то, что делает «Парк Гагарина», даже в таком усечённом виде, в Самарской области не делает никто. Я считаю своим долгом продолжать это делать.
— О вашей семье практически ничего не известно. Когда вы поняли, что нужно спрятать семью от публики?
— Я это понял, как только пришёл в журналистику. В молодости мы очень много с Муратовым разговаривали. Сидели в «Волжском комсомольце» допоздна. Когда я сам возглавил газету, периодически Димке звонил, советовался по журналистике. Потом в Москве встречались, он сюда приезжал. И за все эти разговоры я понял, что семья и журналистика – это совершенно отдельные вещи.
Вот сейчас появилась информация о квартире дочери Азарова. С одной стороны, хочется задать вопрос Дмитрию Игоревичу. Но с другой – никогда не лезь в семью. Мы же не знаем, какие у них отношения в семье. Человек должен отвечать только за свои поступки.
«Нужны безумные тексты и жить в редакции»
— Вы уже давно преподаёте в университете. Зачем вы пошли обучать?
— В 94 году Валентина Николаевна Симатова в пединституте создала факультет журналистики. Первая группа преподавателей была совершенно без опыта. Тогда Валентина Николаевна прошла по всем редакциям, уговорила журналистов и, кроме меня, преподавать пришли Эдуард Михайлович Кондратов, Лида Караулова, Виталий Добрусин, Сашка Князев.
Через пару-тройку лет многие ушли. Ведь что такое преподавание? Платили мало. А чтобы прочитать лекцию, надо на подготовку много времени потратить. Я остался, потому что считаю, что работающим журналистам надо преподавать. С прошлого года втянул в преподавание и Сергея Силантьева. К тому же, от этого сам подзаряжаешься. Когда готовишься к занятиям, что-то для издания придумываешь, обсуждаешь тему со студентами — понимаешь, как мыслит нынешнее поколение.
— Я слышал, что вы в начале отказывались от зарплаты.
— Я написал доверенность, кто-то получал мою зарплату – она шла на чай, кофе, конфеты для кафедры.
— За время, пока вы преподаёте, в Самаре появилась новая школа журналистики?
— Смотри, студенческая группа – 25 человек. Из них после выпуска в лучшем случае пять человек идёт в журналистику. Через пару лет остаётся два человека, иногда один. Понимаешь, журналистика, как актёрство, здесь пробиваться надо. В журналистике самое главное – заработать себе имя. Потом имя будет работать на тебя.
— Как думаете, почему у самарских журналистов не получается закрепиться в Москве? Почему многие возвращаются?
— Самарская школа журналистики не слабая. Уехал и остался Дима Муратов, Антон Фейнберг, Таня Симакова, Ольга Путилова, Дима Трещанин. Те, кто возвращаются, просто не выдержали конкуренцию, в Москве она жестче. А вообще сейчас не время журналистики. В конце 80-х, 90-е годы был расцвет профессии. Тогда журналиста считали человеком.
— Сейчас профессия нивелировалась?
— Конечно. И виноваты в этом сами журналисты. Когда я говорил в начале нашего разговора о коммерциализации, покупке СМИ, давлении властей, я, наверное, пощадил своих коллег. В 80-90 журналисты пытались и помогали изменить этот мир к лучшему. А сейчас журналисты пытаются найти свою нишу в этом мире, и когда найдут, вцепятся в неё. Сейчас желание одно – найти, где хорошо, и не делать лишних телодвижений.
— А сама власть? Вы говорили, что пресс-релизы сделали из журналиста пустое место.
— И власти, конечно, виноваты. Но опять же – многие посчитали удобным прогнуться, хотя был вариант не прогибаться.
— Если сейчас пять молодых, талантливых журналистов соберутся, найдут инвестора, создадут СМИ, сколько они смогут продержаться?
— Чтобы продержаться, им нужно раскрутиться. «Парк Гагарина» раскрутился за 3 месяца. Сейчас для того, чтобы создать новое СМИ, нужны супер тексты, нужно первые полгода просто жить в редакции, искать другие способы подачи информации.
Когда мы создали «Парк Гагарина» и только начинали работать, было совершенно нормально уходить с работы в 10-11 часов вечера. В «Волжском комсомольце» тоже раньше 10 вечера никто домой не уходил. В «Новой газете» мы точно так же работали.
— Вы не слышали про «Курмыши»? Новое СМИ, о котором уже многие говорят.
— Мысль у них хорошая. Я давно не могу понять, почему никто не сделает отвязное молодёжное издание. Оно Самаре необходимо. Вот «Курмыши» могут таким изданием стать, если у них хватит сил и терпения.
А мы тоже будем что-то новое придумывать по подаче. Сейчас «Парк Гагарина» работает в режиме исторической фиксации. Когда долго сидишь на одном месте, самому становится неинтересно, читателям становится неинтересно. Поэтому готовимся сделать новый шаг.
Фото Андрея Савельева, с личной страницы Сергея Курт-Аджиева в «Фейсбуке», а также из архива Ирины Трухановой
Следите за нашими публикациями в Telegram на канале «Другой город», ВКонтакте, Facebook и Instagram
1959 год
1961 год.
