ДГ публикует прекрасный текст, размещённый в интернете в виде блоговой заметки. С разрешения автора, который пожелал остаться инкогнито. В нём очень много всего важного для нас об истинно волжском. Вещах уникальных. Но мало кем ценимых по-настоящему.

Прокатил ребёнка на кораблике — два часа вокруг Дубны, Волга, шлюз, встречные баржи, берега. Смотрел на него и невольно сравнивал его и собственные детские впечатления от того, что такое Волга и кораблик. Ну и дорефлексировал, конечно, до скупой мужской слезы.

Пожалуй, это единственная вещь, которая меня по-настоящему не отпускает из детства. Все вот эти трамваи со старыми сиденьями, автобусы из серии «ты ездил на ЛиАЗ и знаешь, как звучит трансмиссия», телефонные будки на улицах с надписью «Остановись! Не срывай трубку!», газировка из гранёных стаканов, зелёные электрички с полосатыми деревянными скамьями, кафе «Сказка», велосипеды «Мишка», «Школьник» и «Кама» — всё это, конечно, здорово. Но не отпускает меня именно та речная жизнь, которая как-то вообще не воспринималась как нечто важное. Река и река. Кораблики и кораблики. Пляжи и пляжи. Камни и камни.

А вот спроси я сейчас у большинства знакомых взрослых, которые не оттуда, не из города Куйбышева образца начала восьмидесятых, что такое «пээска», и никто же не скажет. Что такое «пээска», с ударением на второе «э»?

Деду было положено место на турбазе на острове Проран — на правом берегу относительно нашего левого (да, уважаемая Дубна, когда-то я жил на левом). Полпути стандартного рейса теплохода «ОМ», который всегда назывался «Омик» и никак иначе. С каких-то невообразимо малых лет, вот буквально сколько себя помню и раньше, я мотался на этом «Омике» туда-сюда по сто раз за лето — с бабкой и дедом, с родителями и тётками, а потом и в одиночестве, с велосипедом, самостоятельно покупая билет и волнуясь, что из-за большой очереди меня, велосипедного, оставят до следующего рейса.

«Омики» уже тогда все были старые, скрипучие, пропахшие почему-то луком и ещё какой-то застоявшейся гадостью — вспоминаешь это всё и чувствуешь, что это какой-то рассказ Максима Горького о дореволюционной России, а не времена, когда уже существовали компьютеры. Там были два салона на уровне палубы с дерматиновыми сиденьями. Два трюма, далеко не всегда открытых. Палубные галереи, на которых я всегда предпочитал стоять как можно ближе к носу, даже если шёл небольшой дождь. Перила у них были какие-то странно невысокие — опираться на них локтями означало согнуться чуть ли не пополам и упереть свою задницу практически в окно палубному салону; никого это, впрочем, особо не смущало. Иногда приходилось ездить на корме — но это было удовольствие так себе. На некоторых «Омиках» можно было забираться на крышу кормовой пристройки и сидеть на ящиках со спасжилетами. На некоторых даже удавалось залезать в спасательные шлюпки, хотя, по странности, не на всех эти шлюпки были. Но основное моё место всегда было — палубная галерея, в самом носу, чтобы волну резало где-то прямо под тобой. «Омики» не шли ни в какое сравнение с «Ракетами» и «Метеорами» (на которых тоже было поезжено изрядно — вплоть до нескольких часов в ближайший Ульяновск со шлюзованием на Волжской ГЭС между Тольятти и Жигулёвском), но волну они поднимали достойную. И вода у их носа всегда кипела и пузырилась — когда я был совсем маленький, то искренне верил, что именно так делается лимонад. Очень уж было похоже: светлая холодная вода и множество пузырьков.

Эстетика той речной жизни — это последние остатки чего-то истинно волжского. Доживающие свой век дебаркадеры и причалы старого образца, с резными вычурными элементами постройки — и с обязательной ветошью на просушке, чьими-то гордо развевающимися подштанниками, лениво рыбачащими дедами неопределённого пола, какими-то фантастическими дворнягами и котами. Ржавое железо, металлические и пеньковые канаты, хрустящий песок, густая красная краска на противопожарных щитах, тёмная зелёная на стенах. Отметки уровня воды, никому и никогда не понятные, но всегда очень интересные. Контролёры, матросы, мотористы, знакомые в лицо важные капитаны в каком-то радикальном отрепье, не всегда трезвые и не всегда корректно выражающиеся, но всегда одетые теплее, чем того требует погода. Речники. Профессионалы.

Вокруг плавало и ходило невообразимое количество всего. Баржи с толкачами никто особо не считал за суда, достойные упоминания. Всё, что было меньше «Омика», принималось к сведению лишь в двух случаях — если было скоростное (те же «Ракеты», «Кометы», «Метеоры») или если было необычное (какие-нибудь гордые катера, похожие на военные или пожарные). «Омик» пересекал дорогу и время от времени бодался за место на реке с конкурентами, особо никого не стесняясь. Постоянно ходили речные теплоходы — местные двухпалубные «Эстония» и «Карелия» (один из которых стал потом «Петром Алабиным»), пришлые трёх- и четырёхпалубники, по внешним обводам которых нормальные пацаны легко отличали иностранную постройку от отечественной. Во всём многообразии были представлены нефтеналивные танкеры, сухогрузы, какие-то неведомые транспортные многоэтажные суда, сцепки из двух или трёх крупногабаритных барж. Да ну чего там, даже плоты ещё гоняли по Волге время от времени — те самые, с домиками и кострами.

А потом — крупный скрипучий песок вокруг пристаней, громадные глыбы усиливавших берег валунов; неизбежные полуразложившиеся консервные банки, в которых приносится и забывается наживка; обрывки лески, в которой запуталось всё, что только можно. И никакого пластика на берегах, кстати. Железо, дерево, песок. Иногда бумажный мусор и крайне редко — целлофановые пакеты, которые тогда многие совершенно серьёзно стирали для многократного использования.

Ивы и грязный прибрежный лес вокруг Самары всегда пахли сладко и горячо приванивали; на песке всегда оставалась прибитая прибоем кромка высохших водорослей, в которых попадались то упущенный рыбаками поплавок из натурального пера (белый снизу, красный сверху, длинный, гнутый и неказистый), то всё та же вездесущая старая леска.

«Омик» коротко гудел и, неистово скрипя провешенными вдоль причала старыми шинами-амортизаторами на средневековых цепях, уходил дальше.

А мы шли куда-то к себе на турбазу, не понимая, как это всё, чёрт возьми, было классно.

Хотя, конечно, если найти у Наталии Айги то место в «Богомазе», где Владимир Маслов вспоминает СВОЁ детство на Волге, довоенное, с деревянными лодками, масляными лампами и дикими островами, то НАШЕ детство, наверное, тоже покажется какой-то бессмысленной ерундой. Ну, или она просто пишет много лучше, чем моя память держит картинки из тех лет.

Фото: Алексей Авдейчев, Александр Попов

Следите за нашими публикациями в Telegram на канале «Другой город» и ВКонтакте

Когда вы идёте по пятнадцатому микрорайону в безлунную ночь в зауженных джинсах, а последняя модель айфона надрывается рингтоном на мотив It’s Raining Men, hallelujah, ваше чувство страха перед тёмными проёмами арок в панельных домах абсолютно нормально и рационально.

Но мы стесняемся признаться, если испытываем страх замкнутого пространства, заходя в лифт, пересиливаем себя, оказавшись на большой высоте. Фобий, которым подвержен житель большого города, очень много, разобраться со своими страхами самостоятельно не всегда под силу, а идти за помощью зазорно.

В последнее время к психологам стали обращаться чаще и уже без того стыдливого чувства «как бы никто из своих не узнал». Но психиатр и психоаналитик по-прежнему считаются у населения врачами для совсем запущенных случаев.

ДГ поговорил с Алексеем Фомкиным, психологом-консультантом, кандидатом педагогических наук, чтобы разобраться, какие страхи преследуют жителей больших городов, откуда они берутся и как с ними бороться.

— Алексей, какие самые распространенные страхи (фобии) у горожан и с чего всё начинается?

— Для начала давайте определим, что такое фобия (от греч. φόβος – страх). Это симптоматическое устойчивое переживание чувства сильной и излишней тревоги, которая постепенно перерастает в иррациональный неконтролируемый страх.

Жизнь горожанина априори содержит много опасностей: насыщенность событиями, необходимость принимать решения, высокий темп, недостаток времени создают опасность эмоциональной перегрузки, и в этом смысле фобия как симптом может быть своеобразным способом защиты.

Как правило, этот страх возникает в определённых ситуациях или в присутствии (ожидании) некоего объекта или события. Важная характеристика фобии – её навязчивый характер. Человек не может логически объяснить себе причину этого страха и постепенно начинает избегать ситуаций, которые, как ему кажется, могут спровоцировать приступ тревоги.

Жизнь горожанина априори содержит много опасностей: насыщенность событиями, необходимость принимать решения, высокий темп, недостаток времени создают опасность эмоциональной перегрузки, и в этом смысле фобия как симптом может быть своеобразным способом защиты.

Начинается с тревоги, но только нужно помнить, что тревога в целом — явление нормальное, в некотором смысле естественный ответ психики на определённые воздействия, как правило, на новые или неизвестные обстоятельства.

Представители старшего поколения в нашей стране в массе довольно высоко тревожны. Здесь влияние от войны до обычной нестабильности в жизни. Из-за ожидания того, что всё время может что-то случиться, повышенное желание контролировать всех и вся.

Самый простой пример – знакомство с новым человеком у нас всегда вызывает тревогу. Вопрос о количестве тревоги и в том, создает ли она препоны для нашего нормального функционирования. Конечно, существуют факторы, провоцирующие тревожность. Это может быть неблагополучное детство, авторитарное воспитание и чрезмерные требования к ребенку – отсюда ужас несоответствия, повышенная тревожность родителей.

В принципе представители старшего поколения в нашей стране в массе довольно высоко тревожны. Здесь влияние от войны до обычной нестабильности в жизни. Из-за ожидания того, что всё время может что-то случиться, повышенное желание контролировать всех и вся. Этому «помогает» и телевизор, который все время запугивает людей по любым поводам. Враги и там, и здесь…все мы ими окружены и вот-вот всё рухнет.

— По данным Всемирной организации здравоохранения, у каждого четвертого жителя Земли выявляется какое-нибудь психическое отклонение. Боязнь открытого или замкнутого пространства, темноты, высоты относятся к этому или речь о чем-то более серьёзном?

— Думаю, речь идёт о всём многообразии психических расстройств. На мой взгляд, сегодня очень распространена агорафобия, боязнь открытого пространства, всё чаще идущая под руку с панической атакой. Многие терапевты считают, что это в принципе одно и то же.

Культ успешности подстёгивает боязнь бедности.

У социально активных людей часта боязнь перелётов – аэрофобия, а также клаустрофобия, которую могут провоцировать и остановки в туннеле, и застревание в лифте, застревание в пробке.

То, что мы толчёмся в очень небольшом пространстве города, может провоцировать бактериофобию – боязнь заражения крови, соприкосновения с поручнями, людьми.

Культ успешности подстёгивает боязнь бедности.

— Депрессия имеет отношение к фобиям?

— Депрессия и фобия – разные вещи. Конечно, в психике конкретного человека они могут соседствовать, но прямой связи между ними нет. К типичным (основным) симптомам депрессии относятся подавленное настроение, не зависящее от обстоятельств, в течение длительного времени (от двух недель и более); ангедония — потеря интереса или удовольствия от ранее приятной деятельности; выраженная утомляемость, упадок сил, характеризующиеся стабильностью данного состояния (например, в течение месяца). Как видно, фобии здесь нет.

— Как понять, что с тобой что-то не так?

— Ну, конечно, почувствовать. Человек, как правило, хорошо ощущает, когда что-то меняется в психике, но не всегда может точно определить, насколько серьезны эти изменения.

Однозначно бить тревогу нужно тогда, когда фобия, тревога, страх начинает мешать обыденной жизни: заставляет ограничивать себя, свои действия, желания…Если человек хочет пойти в театр, но из-за тревоги оказаться с большой толпе он останавливает себя и не остаётся дома.

— За последние сто лет Самара пережила два переименования, превратилась из купеческого города в индустриальный центр, а после распада СССР вновь ищет своё место. Насколько подобная ситуация сказывается на жителях?

— Здесь главный вопрос — в идентичности городского жителя.

Идентичность – база, стабильность, какая-то понятная картина себя, мира и своего места в мире. Когда картина рушится или резко меняется, человек начинает сильно вибрировать, переживает стресс, и, конечно, вероятность возникновения фобических расстройств вырастает.

— Заразны ли фобии?

— Я бы не преувеличивал опасность заражения. Всё-таки психическая болезнь – не вирус, который может к вам перепрыгнуть! Но, конечно, определенные механизмы заражения существуют.

Опасность заражения есть в группах подростков, они вообще поддаются сильно групповому давлению – влиянию собственной группы.

В семье повышенная тревожность одного или двух родителей передаётся детям, результаты этой передачи будут индивидуальны в каждом случае.

Что касается толпы — чем меньше рефлексии, тем больше опасность индукции. В толпе самосознание индивидов значительно снижается, поэтому она и может быть охвачена определенной эмоцией, в том числе и страхом. Здесь опять надо понимать, о какой толпе речь.

Безусловно, опасность заражения есть в группах подростков, они вообще поддаются сильно групповому давлению – влиянию собственной группы. Фактически они меняют родительскую группу, в которой выросли, на группу сверстников. Меняют ценности, отношения на иную модель. И им страшно, они тревожны и поэтому часто агрессивны, особенно когда они в группе. Такой подросток дома будет не таким, как в группе сверстников.

— Насколько может исказиться восприятие окружающей действительности у человека, который не сопротивляется своим страхам? Может ли это сделать человека опасным для окружающих?

— По поводу сопротивления страхам. Мне кажется, это не очень корректная формулировка. Важно не бороться, а осознавать и работать со страхом и собственной тревогой. Чем выше уровень рефлексии человека и его способности соприкасаться со своей эмоциональной сферой, тем выше защита от страха, тем страх более контролируем и понятен.

Точнее я бы сказал так: страх порождает агрессию. Когда страх не осознаётся, он переворачивается, он вытесняется, и начинает работать механизм козла отпущения. Ищутся группы, люди, на которых перекладываются все возможные ужасы.

Фобическую природу имеет и национализм. Это попытка разделить наши — не наши. И не наши очень опасны, они демонизируются.

В начале ХХ века перед революцией было такое массовое помешательство, которое сегодня выглядит комично. На полном серьёзе считалось, что евреи на своих богослужениях пьют кровь христианских младенцев. Это всерьёз обсуждалось…

Сегодня такими козлами отпущени» становятся маргинальные группы типа геев, например. Той же природы спекуляции на детской проблематике и и традиционном детоцентризме: дети как самые незащищенные (якобы). Дети страдают от геев, педофилов и тому подобного зла. Конечно, это провоцирует возникновение страхов.

Фобическую природу имеет и национализм. Это попытка разделить наши — не наши. И не наши очень опасны, они демонизируются.

— Можно ли избавиться от страхов самостоятельно? Например, от боязни высоты, прыгнув с парашютом?!

— В когнитивной психологии есть определенные способы преодоления, как правило, связанные с определенной тренировкой – заставлять себя делать то, чего боишься, многократно, рефлексировать об этом, и в конечном счёте вырабатывается рефлекс и человек получает возможность контролировать свой аффект и управлять им.

На практике люди часто ищут более простые способы. В частности, обратиться к бабкам и экстрасенсам, которые произведут какие ритуальные манипуляции и освободят от страха.

С психоаналитической точки зрения страх, особенно фобический – это симптом, отражение некоего внутреннего конфликта. корни которого в бессознательном. Поэтому эффект будет временным, уйдёт один страх, его место займет другой. Важно понимать, что победить фобию психологическими способами – это нелёгкий труд, может быть, многолетний.

На практике люди часто ищут более простые способы. В частности, обратиться к бабкам и экстрасенсам, которые произведут какие ритуальные манипуляции и освободят от страха. В принципе если человеку это помогает, то почему нет. Конечно, я не говорю о крайних формах шарлатанства.

— Есть ли какая-нибудь профилактика, чтобы не “заразиться”?

— Профилактика: внимание к себе и своим чувствам. Внемли себе. И, конечно, методы релаксации, расслабления, которые каждый выбирает по себе. Может быть и медитация, но с ней нужно аккуратно. Прогулки на природе также отличны, чтение и т. д.

— Приходилось ли вам самому бороться со страхом?

— Из фобий, которые мне знакомы, это аэрофобия. С этим пришлось долго работать, возникла она у меня в зрелом возрасте. В юности, когда я работал в Мариинском театре и объездил с ним почти полмира, естественно, на самолёте, ни о чём таком я и не помышлял. А с возрастом, когда, вероятно, появилась способность оценить угрозы, стало страшно.

Есть у меня и боязнь высоты. Хотя это страх не уровня фобии, но высоту я чувствую… и как-то переживаю!