В прошлую пятницу по многочисленным просьбам трудящихся мы повторили экскурсию под кодовым названием «Еврейская Самара». Фотографические впечатления от этой прогулки вы найдете в этом репортаже.

Начинаем сразу с главного. С синагог. Большой хоральной, но заброшенной, и маленькой, но действующей. Обе они расположены на улице Садовой по разные стороны от Ленинградки.

Затем идём через сквер Высоцкого, где вспоминаем песни Владимира Семеновича, связанные с еврейским вопросом.

Следующая  точка — дом Каргиной-Чаковского, что на Молодогвардейской. Из этого тандема нам интересен второй персонаж. Член самарской еврейской общины, купец первой гильдии Матвей Чаковский.

Он построил первую в городе народную баню на Предтеченской (напротив нынешней галереи «Виктория»), препятствовал проникновению в еврейскую общину марксистских идей, а его внук Александр стал знаменитым на весь Союз писателем.

Затем идем к маленькому Сиону — улице Чапаевской. Тут нас опять настигает купец Чаковский. В принадлежащем ему доме № 138 до революции располагался еврейская молельня, а позднее — училище. Потом продвигаемся к улице Куйбышева. Здесь действующие лица — Анетта Басс, купцы Боберманы и Лев Львович Зелихман.

Потихоньку на город опускается мгла, но даже она не может скрыть от наших глаз еще парочку весьма интересных объектов. Это и фахверковый дом на улице Фрунзе, построенный для самарского адвоката Осипа Гиршфельда, и первая самарская синагога на Чапаевской, здание, затерянное внутри двора и внешне похожее на небольшой коттедж. И только звезда Давида на фасаде выдает его культовую направленность.

Успеваем мы посидеть и на лавочке на Ленинградке, напротив еще одних звезд Давида, что на доме Нуйчева, а финальным рассказом становится повествование о легендарном самарском юродивом Пине Гофмане.

Последняя точка экскурсии — ТЦ «Опера», точнее, его крыша. Здесь экскурсанты насладились красотами ночной Самары с высоты птичьего полета и под приятные звуки скрипки. Ну и без традиционного розыгрыша призов тоже не обошлось.

Призы предоставлены:

Информацию о следующей экскурсии от «Другого города» ищите здесь.

Фотографии: Дария Григоревская

В эту пятницу, которая пусть и не выпала на 13-е число, вам будет страшно. Ну не всем, конечно, а лишь тем, кто отважится отправиться на нашу «страшную» экскурсию.

Она будет состоять из нескольких ингредиентов: массовые расстрелы, самосожжение, тяжкое членовредительство, несколько терактов и других интересно-кровавых моментов из многовековой истории Самары.

Естественно, не обойдется без приятных сюрпризов.

Начало экскурсии: 21 июня в 19:00

Точка сбора: Куйбышева,112 (пересечение с Льва Толстого)

Длительность экскурсии: 2-2,5 часа

Стоимость участия: 350 рублей

Льготные цены:

— для пенсионеров — 100 рублей

Для этой экскурсии имеется возрастное ограничение 18+

К сожалению, действует ограничение на количество участников — 35 человек. Поэтому торопитесь приобрести билеты.

Следите за нашими публикациями в Telegram на канале «Другой город», ВКонтакте и Facebook

27 июня на фасадах домов, которые реставрируются силами волонтеров и редакции “Другого города», появились метки, наспех нанесенные черной краской прямо по белоснежной грунтовке.

Такие же надписи (криво выведенное баллончиком слово «свекл») «украшают» половину города — они есть на стенах жилых домов, административных зданий, дверях магазинов, заборах, на сиденьях в общественном транспорте. Выглядят, мягко говоря, совсем некрасиво. 

Когда мы увидели «свеклу» на 38-м доме по улице Льва Толстого, кроме естественного желания оторвать руки, залить краску в горло и прочих заманчивых вариантов линчевания неизвестных вандалов у каждого из нас возник вопрос: «Зачем?»

Одно дело, когда у молодых людей переизбыток энергии и недостаток ума и все это приводит к разбитым стеклам, сожженным кнопкам в лифтах и прочим разрушениям. Но когда человек тратит деньги на краску, порой немалые, чтобы просто оставить подобие “автографа”, это вызывает вопросы.

Как выяснилось, наш “художник” не слишком прячется. Даже, наоборот, тщательно документирует результаты своих вылазок и публикует отчеты о проделанной работе в социальных сетях. Мы связались с ним и постарались выяснить, чем руководствуется человек, сознательно портящий стены.

Встречаться лично Свёкл (таково прозвище «героя») отказался. Испугался — мало ли, мы сильные и злые. Но согласился ответить на вопросы письменно. Пообещал быть честным.

Таинственный овощ

 — Основной вопрос, возникающий у 99% населения при виде меток (как, кстати, это называется): «Зачем?» Что это значит и почему ты пишешь в одном месте с определённым старанием, а иногда ограничиваешься наскоро оставленной надписью?

— Я пишу свое имя на стенах, как бы показывая: «Здесь был Свекл». Конечно, это вызывает эмоции у проходящих мимо людей (чаще всего негативные), но если бы не было отклика, затея не имела бы смысла.

Старание часто зависит от ситуации вокруг объекта моей деятельности. Время суток, плотность человеческого/автомобильного потока, настроения — все это, несомненно, влияет на результат — надпись или масштабный рисунок.

Значение — вполне ясно: Свекла. Я веган, мне импонируют корнеплоды.

 — То есть это никакой не вызов системе вроде сознательного нарушения “чистоты существующего порядка”, не бунт или протест? Но если осознаешь, что большинству это не нравится, то, может, найти другой способ?

— Грубо говоря, это как игра в кошки-мышки. Нас ловят — мы убегаем. Однако сейчас такое время, что графитосы бывают «кошками», при встрече дают такой отпор, который запомнится надолго.

Про другой способ. Да, у нас практикуется, помимо классического граффити, стикеры, постеры. Однако наиболее сильный отклик получают работы с баллона.

 — Минутку. То есть основной смысл в охоте? Кто-то получает адреналин, прыгая на веревке с моста, а ты просто оставляешь на стенах метку? Кстати, как ты сам называешь свое дело?

— Граффити. Адреналин, безусловно, присутствует. Его получение входит в состав так называемого пути, пути от дома до места. Однако теперь на главный план выходит результат. Место, размер, качество, проходимость днем и прочее.

 — Не слишком дорогой способ получения адреналина?

— Цены на краску поднялись, но ребята находят более бюджетные способы показать себя. Днем мы работаем, ночью выходим на улицы.

 — Но ведь это слава не такая уж и настоящая. Твоего имени никто не знает, кроме кучки граффитчиков. Ну и насчёт поимки, есть реальные случаи?

— Черный PR — тоже PR! Народное признание — вот ради чего многие приходят в эту сферу. Лично мне не важно, что скажут: «Так вот кто весь город засрал (можешь использовать «засвеклил»)» или «Вау, как красиво». Суть в том, что разговор заводят о моей персоне. Несомненно приятно.

Поимки были. На своей памяти помню 3 раза. Отделался легко, так как спокойно объяснил свою позицию, концепцию. Крутили пальцем у виска и отпускали.

Слова — вот главное оружие. Если ты, разумеется, не красишь думу. Однако в некоторых случаях сработает. Если слова не помогают — сникеры потуже и побежал.

Взялся за краску я лет в 13. Рисовал на стенах. Потом связи (задержания — прим. ред.) с тогдашней милицией. Думал завязать. Как видишь, не вышло.

Тут нет такого, что все графитосы имеют художественное образование. Кто-то химик, кто-то в школе, кто-консультант в магазине «Детский мир».

Показать себя, игра с «запрещенными» действиями, самореализация — вот что толкает на улицы.

Выпускник художественного училища

 — Собственно, о самих работах. Просто метки “свекл” не надоедают?

— Неумелый графитос у нас именуется как той, чикокер, чикарь. Я сейчас стараюсь делать качественно, открыто заявляя, что я тот самый чикарь. Прикрепляю стишки собственного сочинения, высмеиваю свой непрофессионализм.

Еще был один момент, когда я делал довольно-таки людное место. Пришел парень, в рубашке, с пакетом. Прохожие оборачивались, когда увидели, что я начал красить. С одним мужчиной у нас случилась полемика на тему: «А нужно ли?» В итоге я как человек с художественным образованием объяснил почему и для чего я делаю. Я сделал несколько набросков, поэтому не ясно было, что буду делать. Может быть, дельфина, может быть, тигра, а может быть СВЕКЛ. Граффити — хороший тренинг общения.

 — Художественное образование — это в смысле творчества или на самом деле?

— Академия имени Петрова-Водкина окончена с отличием.

 — Тогда почему все ограничивается метками? Ты мог бы, как Бэнкси, писать на стенах что-то более вызывающее, с каким-нибудь месседжем?

— Мне нравится другой ажиотаж. Мне нравится, когда люди ядом плюются, когда я слышу, что еще одну стену испортил. Стрит-арт практиковался кем-то ранее, но не более.

Есть Бэнкси, был Паша 183. Это уровень, все будут сравнивать уже с имеющимися звездами. Мне нравится та ниша, которую я занял. Тем более что я оставляю разного рода сообщения около моих кусков. В каждом из них я стараюсь язвительно подчеркнуть, что я той.

 — Сложно представить, что у граффитчика родственники остаются в неведении о подобном увлечении.

— Родные знают. Не поддерживают, но и не препятствуют, понимая, что я так и так найду способ порисовать.

Романтик и моралист

 — По исписанным фасадам домов на Льва Толстого стало понятно, что усилия других людей тебе безразличны. Но где Свекл не будет оставлять метки? Хотя бы церкви, детские сады, дома престарелых?

— Я моралист. Вышеперечисленное тобой не рассматривается как объект деятельности.

 — Как приходит в голову мысль разрисовать то или иное место? Может, есть “любимые” районы?

— Я романтик. Написал стих, подготовил листок, сделал набросок.

— Обычно я не подхожу к делу ответственно, однако был день, когда подошел. Взял палку, валики, краску и поехал делать Ленинградскую. Когда я шел к месту, полицейские смотрели на меня крайне пристально. Добравшись, я принялся красить. Чертовски интересное занятие — бесконечно наблюдать за огнем, водой и тем, как стены окрашиваются.

Самая моя долгая работа заняла полтора часа. Ты только представь, полтора часа ни единого сотрудника!

Любимого района, по сути, нет. Везде интересно отметиться. Так, я предпочитаю центр. Чем больше стен, районов, городов будет отмечено, тем лучше!

Моей идеальной жертвы не существует. Днем я катаюсь по разным районам, гляжу на стенки. Какие приглядятся — станут жертвой!

Нет мест, что вызывали бы у меня негативные эмоции. Скучно метить разве что рекламные щиты, однако скучно — это не значит, что я не сделаю.

 — Есть у вас между собой конкуренция? Перебивать метки, например. Как ты реагируешь на такое? Особенно когда закрашивают?

— Меня закрашивали разве что ребята из ЖКХ. Для них у меня будет интересная акция.
Так, конкуренция имеется, однако важно не лезть на рожон и поддерживать хороший контакт со всеми.

 — Сейчас законодательство устроено таким образом, что за испорченный фасад должен отвечать собственник. Это разумно? Или они лишь случайные жертвы твоей игры с полицией? Кстати, как теперь после появления ДНД? Стало сложнее?

— Почти как в русской рулетке, фасад испорчен не потому, что у меня с владельцем дома терки, а потому, что место видное.

ДНД на моей памяти не сделали ничего серьезного. Останавливали школьников ночью да алкашей. Иногда они проявляют инициативу в задержании, но не дальше 25 метров.

 — Кроме граффити, твоей все-таки темной стороны, есть «добрый» Свекл, который помогает нуждающимся, верит в какие-то светлые идеалы, любит свой город?

— Все, что идет вопреки правилам, грубо говоря, аморально.
Я не считаю себя асоциальным типом, так как некоторые люди прутся с того, что и как я делаю.

Когда я не рисую, я перевожу бабушек через дорогу, уступаю место ветеранам, достаю котят с деревьев (без шуток!). И я не кичусь содеянным вне своего образа. Чисто человеческие порывы.

Я люблю Самару. В ней из минусов разве что ряд дорог. С точки зрения граффити, в Самаре очень много просматриваемых зон. Взять ту же набу. Это прекрасно.

Как таковые минусы аналогичны и другим городам. В зависимости от города выстраивается стратегия «игры». У нас спокойнее, в мегаполисах поагрессивнее.

И еще, верно сказано, что Самара — это бигвилл!

Художники, создающие образы городов недалекого будущего для фантастических фильмов, обычно представляют улицы полностью исписанными граффити. Обычно так передается образ неблагополучия и криминальной среды. С другой стороны, мы всегда отличаем, хоть и качественно созданное архитекторами изображение той же улицы или здания от реального именно потому, что ни одному архитектору не придет в голову добавить граффити на свою работу.

Как бороться с этим явлением, тоже пока не ясно. Метки и рисунки появляются и в беднейших районах стран третьего мира и на центральных улицах европейских столиц. Даже на полицейских участках появляются метки, и если раньше любой рисунок на фасаде вызывал бурю негодования, то теперь есть работы, которые признаются произведениями искусства.

Это, разумеется, не касается меток нашего героя. Наспех нанесенные буквы “свекл” — это по сути те же самые традиционные “Здесь был Вася”. Как в детстве многие рисовали в учебниках и писали на партах, так и Свекл, видимо, так и не вырос из 13-летнего подростка. Та же попытка привлечь к себе внимание, то же стремление оказаться в “тусовке” и быть признанным среди других подростков. Это не плохо и не хорошо — в каждом из нас периодически “играет детство”. Видимо, нужно не проходить мимо, когда кто-то портит фасад, а вызвать полицию. Дать ребятам побольше внимания, как они и хотят.

Фрол Веселый, самарский художник:

“Я начинал свою карьеру как художник с граффити, это были трафаретные граффити на социальную тематику. Это было где-то в начале и середине 2000-х.
Граффити, как социальный протест, я поддерживаю. Также моя поддержка тем ребятам, которые делают его на той же Безымянке. Потому как иной раз это единственный способ переформировать среду и сделать ее чуть менее агрессивной к человеку.

Граффити как просто желание заявить о себе… на мой взгляд теги — это художественный онанизм”.

Сейчас в это трудно поверить, но самое культовое заведение Самары «нулевых», бар «Сквозняк», появился ещё, когда президентом РФ был Ельцин, губернатором области — Титов, а мэром – Лиманский. То есть, во времена почти былинные. И все полтора десятка лет, которые существует «Сквозняк», его главным лицом является арт-директор бара Наталья Дымова. Она терпеть не может давать интервью, но для ДГ она поступилась своим принципом и поговорила с Андреем Кочетковым о рождении «Сквозняка», безумном концерте «Ленинграда» в 2000 году, появлении группы D’Black и перспективах заведения.

— Как созрела ситуация, в которой появился «Сквозняк»?

— Не было в городе такого заведения вообще. И почему бы его было не создать? Главными действующими лицами в начале были Дмитрий Толузаров, Сергей Михеев, Олег Завалишин и Рашид Мухутдинов. Они занимались всякими экстремальными видами. «Сквозняк» нужен был для того, чтобы где-то собираться друзьям по интересам. Вместе выпивать, слушать хорошую музыку, смотреть спортивные видео. Им интересны были сноуборд, лыжи, виндсёрфинг.

— Это как-то связано с движняком на Красной Глинке?

— Красная Глинка позже появилась. Но это связано было с их увлечениями, со спортом. Рашид Мухутдинов вообще путешественник. Он совершал неимоверные какие-то такие путешествия по маршруту Джека Лондона, например.

Покупались головы животных, они варились… Это достаточно трудоемкий процесс. Все делалось своими руками.

— Концепт рождался в муках или нет?

— Когда чего-то хочется, все очень быстро получается. Идеи все аккумулировались сами по себе. Все это придумывалось самими. Единственное, этот интерьер… Был в «Джунглях» бар в стиле вестерна. И там увидели интерьер с головами животных. И когда у вот этих четырёх ребят возникла идея создать бар, они обратились к Жене Кудинову, нашему тату-мастеру, и к моему мужу Илье Дымову. Для того, чтобы как-то это оформить и дать бару блюзовое решение.

Покупались головы животных, они варились… Это достаточно трудоемкий процесс. Все делалось своими руками. Женя Кудинов привнес очень много. Потому что он тогда активно был увлечен мотоциклами. Очень харизматичный был молодой человек. Художник, татуировщик. Очень много рисунков, которые можно в баре увидеть, им сделано. Это привнесло особый колорит. И мы – первый бар, непосредственно в котором расположен тату-салон. Может быть, такое только где-то за рубежом есть.

— А содержательное наполнение как возникло?

Мы, во-первых, работали несколько в другом режиме. С часа дня. И у нас был очень хороший повар Александр Гуров. Пил, правда, много, но творил чудеса. И у нас была полноценная кухня. Говорят, что он готовил яичный коктейль, который похмелье снимал в течение двух минут. Причем любую стадию. Готовили всякие вкусности. Он пек пироги, делал рульки, десерты… Приезжали не последние люди города к нам на обед. А это о чём-то говорит. То есть Александр был действительно гений.

А потом где-то с пяти часов начиналась движуха.

После пятой или шестой песни кто-то Шнуру из зала что-то крикнул такое… Он поставил гитару, сделал шаг в зал, врезал по мордасам, тут же врезали ему. И Шнур с бланшем уже пошел на сцену доигрывать песню.

— Как в баре появилась живая музыка?

— Начиналось все не с групп, а с тапера Ярослава Сапожинского, который поигрывал у нас на рояле, создавал фоновую музыку. Он сам из Тольятти. Очень талантливый музыкант. Потом он привел Дмитрия Филатова, который пел. Таким образом, в «Сквозняке» постепенно начала создаваться группа D’Black. А название D’Black придумала вообще я. Потом еще присоединились к ним музыканты. И появилась группа D’Black, которая пользовалась чудовищным успехом. И раз или два в месяц мы приглашали кого-то, какую-то группу извне.

— Какой был первый запоминающийся привоз?

— Первая группа, у которой у нас получился знаковый концерт, – это «Ленинград» в 2000 году. Для меня было вообще дико, когда зашло несколько невменяемых людей, не выговаривающих вообще половину слов, потому что они были настолько пьяны… Я говорю: «А вы вообще можете играть?» А мне говорят: «Всё будет».

После пятой или шестой песни кто-то Шнуру из зала что-то крикнул такое… Он поставил гитару, сделал шаг в зал, врезал по мордасам, тут же врезали ему. И Шнур с бланшем уже пошел на сцену доигрывать песню. А Ромеро ходил со своими маракасами пьяный по столам по залу.

То есть это была вакханалия. Для меня, закончившей музыкальное училище и воспитанной на интеллигентной, классической музыке, это было жуткое дело.

У нас был еще бильярдный зал в старом «Сквозняке». «Ленинград» после концерта туда пошли, сломали там стол для настольного футбола. Я была в ужасе, так как чувствовала дикую ответственность. И я встала и говорю: «Пока вы мне не почините этот стол, я вас отсюда не выпущу». И они починили стол.

Эту историю до сих пор Шнур помнит. И мы сейчас это всё обсуждаем каждый раз, когда я вижусь с ними.

А ещё Шнур зажигалкой хвалился. У него был обычный BIC пластиковый. Шнур говорит: «Это Кустурицы». Я говорю: «Что, подарил что ли?» А он: «Нет, я с…ил [своровал]».

Потом была масса всяких концертов. Мы старались выбирать какие-то такие группы и личности, которые могут как-то заинтересовать народ. Чтобы не было похоже на что-то другое, новое. Безумные совершенно вещи, эпатажные.

Приезжала группа «Сливки». Выступала она где-то в «Звезде», а потом музыканты пришли в «Сквозняк». Вышла из их состава на сцену девушка и начала петь в микрофон не свои песни, а стандарты блюзовые или фанковые.

— А если перечислить?

— Markscheider Kunst, «Ленинград», Billy’s Band, «Серебряная свадьба», «БадлоV», Гребенщиков, Чистяков, «Кирпичи», «Фруктовый кефир», Spb Ska-Jazz Review, Spitfire, Pep-See, Blues Cousins с Левоном Ломидзе. Все практически блюзовые команды. Кузьмин, Никольский… «Я и друг мой грузовик», «Джа дивижн», Инна Желанная, «Умка и Броневичок», Захар Май, «Станция мир», Лера Гехнер из Петербурга, уникальная джазовая певица…

— 5’NIZZА вы же первый раз привезли в Самару?

— Да, приехали молодые два зеленых парня и сделали крошечные татуировки, прежде чем выступать…

Ещё случались спонтанные концерты. Например, приезжала группа «Сливки». Выступала она где-то в «Звезде», а потом музыканты пришли в «Сквозняк». Вышла из их состава на сцену девушка и начала петь в микрофон не свои песни, а стандарты блюзовые или фанковые.

Был концерт БГ после «Звезды». Они тоже после концерта пришли в «Сквозняк». И вылезли на сцену точно так же. БГ каверы американские и английские пел.

Здесь было то, что всех музыкантов прямо пропирало. Они даже не собирались, вылезали все на сцену: «Хочу спеть». То есть это действительно так было, никто никого не упрашивал. Тем более, им никто не платил никаких денег. Просто настолько атмосфера способствовала такому проявлению, что всем хотелось сыграть.

— Если к публике перейти, кто эти люди были?

— Это были байкеры, архитекторы, художники… Даже школьники. Потому что, как мы выяснили, к нам приходили вообще начиная лет с пятнадцати, оказывается.

Люди не дураки же, они выбирают там, где им хорошо. Поэтому я думаю, что если нам это удавалось делать ранее, то мы будем продолжать это делать и дальше.

— Вы, по сути, были первой клубной площадкой в городе, ориентированной на живую музыку. Потом появился «Подвал»?..

— Да. Но руководители «Подвала» очень часто бывали у нас, практически каждый день два Сергея с женами приходили. Даже рождение «Подвала» проходило в «Сквозняке», можно сказать. С консультацией от бизнес-идеи до конкретного воплощения.

— Тьма заведений закрылось, открылось и снова закрылось за эти 16 неполных лет…

— Что-то создавать – это очень сложно. И мне очень жаль всегда, когда люди тратят очень много времени, сил, своих идей, эмоций, живут с этим. А потом это уходит в никуда. Видимо, нет самого главного чего-то, что есть у нас. Потому что понятно, что время вносит свои коррективы, что проблемы возникают, время идет, люди взрослеют, меняются интересы, какие-то факторы разные бывают… Но я могу сказать точно, что той атмосферы, которая была и, я надеюсь, будет в «Сквозняке», нет нигде. Это невозможно повторить. И это самое главное.

Люди не дураки же, они выбирают там, где им хорошо. Поэтому я думаю, что если нам это удавалось делать ранее, то мы будем продолжать это делать и дальше. Просто, может быть, надо внести какие-то коррективы.

— Как можно охарактеризовать «Сквозняк» в трёх прилагательных?

— Уникальный, культовый, самый крутой.

— А существительных?

— Треш, угар и безумие.

— Тогда уж и глаголах…

— Покоряет, просвещает, двигает.

Фото — Анар Мовсумов

ДГ продолжает рубрику «Цифровая летопись», где мы рассказываем о событиях, чувствах и сетевых находках уходящей недели в фотографиях.

Понедельник, 10 августа

Тем, кто не был на «Метафесте», ДГ предлагает взглянуть на фестиваль глазами фотографа Саши Ивановой. Подробнее

Возле ТЦ «Вертикаль» появился новый экстрим-спот. Подробнее

Вторник, 11 августа

В Жигулевском заповеднике построили жилье для барсуков. Подробнее

Анастасия Кнор рассказывает о том, как из-за городской бюрократии ДГ не смог запустить в Самаре экскурсионный трамвай. Подробнее

Среда, 12 августа

ДГ продолжает рубрику добра, в которой публикует истории животных, мечтающих оказаться в ваших ласковых руках. Подробнее

Мастер по изготовлению шарнирных кукол Елизавета Бабенко рассказывает о своей работе, куклах и их истории, а также о том, какими навыками должен обладать настоящий кукольник. Подробнее

Четверг, 13 августа

ДГ сводил волонтеров «Том Сойер Феста» в гости к Вячеславу Вершинину и Вере Закржевской — людям, которые самостоятельно восстанавливают свои дома в историческом центре Самары. Подробнее

Американский профессор урбанистики Джон Гилдерблум приехал в Самару с лекцией про обновление городов, а также посетил стройку «Том Сойер Феста». Подробнее

Самарский книжный магазин разместил странные объявления на улицах города. Подробнее

Опубликовано фото памятника женщине, который будет установлен в Самаре. Подробнее 

Джон Гильдерблум, профессор урбанистики из Америки, приехал в Самару с  амбициозным заявлением: лицо города можно полностью преобразить. По его словам, для этого достаточно последовательности из десяти шагов — одним тотальным заштукатуриванием всего, на что грунтовка ложится, тут не обойдешься.

Джон предлагал преобразить городское пространство изнутри. И верить в то, что такое возможно и вполне выполнимо, очень хочется.

Всё начинается в усадьбе Толстого, прямо во дворе среди этих всем знакомых деревянных домиков. И хотя до официального начала мероприятия ещё остаётся пятнадцать минут, сотрудники Литмузея, проходя среди посетителей гуськом и согнувшись вдвое, уже выносят из усадьбы расписные скамеечки – простых складных стульев на всех явно не хватает.

Аудитория берёт не только количеством, но и разнообразием: тут и студентки из архитектурного, и представители творческой интеллигенции в летах (и в романтических седых кудрях), и серьёзные дяденьки-бизнесмены. Один из них подходит ко мне и говорит: «Вот тебе визитка, скинь мне фотографию, где я в кадре. Ну и вообще, с мероприятия, наверное, тоже скинь парочку, – и, поразмыслив и явно засомневавшись, что посыл дошёл до адресата, внятно и по слогам добавляет: — Фот-ку».

За столиком сидит скучающий и грустный молодой человек в очках и чёрном оверсайзовом пиджаке, за его спиной с проводами возятся всё те же бравые литмузеевцы. Намечаются какие-то проблемы со звуком, микрофон хрипит, будто прощаясь со всеми навсегда, и молодой человек выглядит действительно печальным. И тут появляется он, Джон Гилдерблум, и озаряет всё светом своей типично американской улыбки.

— Кто из вас читал мою книгу? – громко и счастливо вопрошает он у зала, а в давших положительный ответ кидается фирменными футболками. Лица у сидящих потихоньку начинают проясняться, и даже у печального обладателя слишком большого пиджака появляется надежда в глазах.

Позже выясняется, что он тут находится в качестве переводчика. Его стиль перевода лично я бы охарактеризовала как меланхолично-задумчивый. Может быть, меланхолия была навеяна отсутствием хоть какой-нибудь техники, способной усиливать громкость издаваемых переводчиком звуков. Пусть микрофона и не было, Джона это не смутило ни на минуту – с высоты своего двухметрового роста он вещает громогласно и уверенно. Грустному парню в конце концов вручают мегафон. Зал рукоплещет.

Семейство Джона родом из Голландии, и Амстердам, по всей видимости, любимейший его город. Он верит, что и из Самары может получиться маленький и тёплый европейский городок, в хорошем, разумеется, смысле. И столкновение с суровой российской действительностью его не пугает. Своей целью Джон видит борьбу с бедностью и создание таких городов, в которых было бы приятно и счастливо жить.

Его прадед, переехав в Америку, ещё во времена Гражданской войны боролся за равноправие белых и цветных, и любовь к справедливости, красоте и комфортной для всех жизни, очевидно, передалась Гилдерблуму по наследству. Он разработал концепцию из 10 шагов к обновлению города, применив их в студенческом городке в США.

1. Сердце города

Наличие так называемого исторического центра, в котором благодаря совместной работе властей и горожан сохранено и лицо, и душа деревянных и каменных строений прошлых столетий. Гилдерблум при этом не исключает гармонично вписывающихся в городской пейзаж высоток, то есть не тех, что сплошь из карбамида и пластика. Размышляя об этом пункте, Джон почтительно восхищается работой «клуба Тома Сойера», как он именовал самарских волонтёров. С улыбкой американец добавляет: «Прагматическая сторона вопроса здесь играет немаловажную роль – в такой город приезжают просто толпы туристов».

2. Использование всей площади дома

В абстрактной модели самого лучшего города на Земле его жители используют всю площадь своих домов для того, чтобы с комфортом на ней расположиться.

«Вот у вас в Самаре я видел множество замечательных подвалов, — говорит Джон. – Но то, что я увидел внутри, удивило меня. То есть ровным счётом ничего я там не увидел, а это могли быть прекрасные апартаменты для хороших людей».

На предложение Джона облагородить самарские подвалы, создав в них уютные квартирки для мастеров и их Маргарит, дедуленька из толпы с обманчиво миловидной наружностью неожиданно начинает возмущаться: «Вот приехал он, посмотрите, к нам в Россию и критикует! Всё критикуют и ругают, а сам что хорошего ты мне сделал?» И, не справившись с всё нарастающим негодованием, дед быстро покидает двор усадьбы, сжимая в руках тоненькую газету с таинственным названием «Гибридная Россия».

3, 4. Дороги и пешеходная зона

Объединим в один пункт две такие болезненные для самарцев темы – дороги и дорожки для транспорта, тротуары и пешеходные улицы для тех, кто сегодня на своих двоих. Кстати, большинство людей в зале, поддавшись обаянию оратора, согласились пересесть на велосипед раз и навсегда, даже не зная ещё, что это сократит их расходы на 25 процентов.

«Развитие обширной пешеходной зоны позволит вам обзавестись кучей новых знакомых, привычка ходить пешком продлит жизнь, а езда на велосипеде сделает вас хорошим любовником», — подмигивает толпе Джон. Зрители смущенно хихикают.

5. Озеленение

Воздух этого города перманентно «окислороживается» зелёными насаждениями, часть из них горожане посадили самостоятельно в своих садах или двориках, назвав каждый ясень или берёзку в честь своих примечательных родственников. Кругом молодо-зелено, и даже не приходится ходить на рынок, ведь ты растишь сорт любимых томатов у себя на подоконнике — сплошная экономия.

6. Расширение жилой площади города

Площадь, освоенная горожанами и приспособленная для комфортной жизни, становится всё больше. Город расползается во все стороны, привлекая всё новых приезжих, а при условии, что хотя бы пять предыдущих пунктов уже плотно внедрены в жизнь этого мегаполиса, горожане образуют то, что Гилдерблум называет «соседства» — группы активных и деятельных граждан, которые в состоянии и взаимодействовать с властью, и самостоятельно менять и улучшать город.

Иными словами, «Фестиваль Тома Сойера» должен стать для горожан явлением обычным и повально массовым.

7. Технологии

Если точнее, использование технологий, позволяющих слезть с нефтяной иглы. Ветряные мельницы, солнечные батареи, вторичная переработка отходов и многие другие замечательные вещи, придуманные десятилетия назад.

8. Толерантность

Городская среда, которая, как родной и близкий человек, просто примет тебя таким, какой ты есть. Только представители разных национальностей, конфессий и прочих ориентаций смогут создать уникальное лицо города, в который будет приятно приезжать и возвращаться.

9. Стрит-арт

Пункт, напрямую вытекающий из предыдущего. В дружелюбной и гостеприимной городской среде креативные люди чувствуют себя лучше и увереннее, что непременно грозит городу наводнением из множества проектов, помогающих делать город красивее, чище и безопаснее.

10. Зелёное мышление

Всё это в совокупности приводит жителей к способности к «зелёному мышлению». Российский менталитет сломан, на всех без исключения улицах красиво и безопасно. К этому уже приблизились в Луисвилле, Амстердаме и других городах, которые хороши и для своих, и для приезжих. Джон верит, что и у Самары есть большой потенциал.

Конечно, никакого секретного пути для того, чтобы всё это внедрить в нашу российскую действительность, Джон Гилдерблум не придумал. Потому те, кто ожидал от него волшебной инструкции, последовательности конкретных действий, которые бы разом взяли и изменили всё, стали пыхтя пробираться между деревянных стульчиков и расписных скамеечек ещё к середине лекции.

Но таких было немного. Остальные слушатели спорили о том, что здесь всё это невозможно, говорили что-то о нерушимом щите коррупции, о нефтяной игле, пронзившей сердце каждого, о знаменитых наших дорогах. Кто-то оценил всё услышанное как собрание прописных истин, кто-то справедливо рассуждал об обмене опытом. Но в глубине души всё равно надеялись, что Джон прав. И что большие дела действительно начинаются с малых.

Текст, фото: Ксения Лампова

Фото обложки и на стройке «Том Сойер Феста»: Анар Мовсумов

Анастасия Кнор поговорила с инженером-строителем Генрихом Вайнгартеном о монолитном бетоне на площади Славы, который заменили на красную плитку. Оказывается, срок службы предыдущего покрытия — 40 лет. И делали его на совесть. Так что он бы ещё служил и служил. Во много раз дольше, чем покрытие нынешнее.

Сначала было слово. А потом появились фотографии. Точнее, сначала была история, рассказанная мне замечательным инженером-строителем, признанным экспертом по качеству бетона Генрихом Вайнгартеном. Мы разговаривали про власть и раболепство, и в качестве примера прозвучала такая история:

«В конце 90-х годов вокруг Белого дома задумали сделать новое покрытие на площади из монолитного бетона. Александр Латкин тогда был руководителем областного Департамента строительства. Он говорит: «Нужна твоя поддержка, идем к Титову. Меня с пристрастием опрашивают, я бойко отвечаю. Титов говорит: «А вы можете дать гарантию этому покрытию на 40 лет? Я говорю: «Учитывая мой возраст, я могу дать гарантию даже на 50 лет (Генриху Вайнгартену на тот момент было 60 — прим. авт.). Главное, удачно ответить».

Эта милая история дала мне повод полюбопытствовать о том самом прежнем покрытии нашей площади Славы, которое так любили роллеры, скейтбордеры и велосипедисты. И как всегда получилось потрясающее открытие.

Вот так облезло выглядела площадь Славы в середине 90-х годов. Там были уложены бетонные плиты, изготовленные в 70-х годах на заводе ЖБИ-2. По воспоминаниям Александра Латкина, из некоторых плит уже торчала арматура, и даже были случаи детского травматизма. Поэтому губернатор Константин Титов решился на глубокую реконструкцию всего покрытия площади. Была дана команда подобрать такой материал, который прослужил бы не меньше 25 лет, а то и все 40. После долгих консультаций, совещаний и экспертных советов была выбрана технология монолитного бетона.

На тот момент «законодателями мод» на рынке высокопрочного бетона были американцы. Они применяли уникальные добавки, которые увеличивали стойкие свойства бетона. Первоначально специалисты Департамента строительства Самарской области обратились к заокеанским специалистам. Александр Латкин вспоминает, что на техническое задание залить 3500 квадратных метров монолитным бетоном, американцы ответили отказом. Поэтому самарские специалисты разрабатывали свою технологию укладки.

Покрытие площади Славы близко по сути к покрытиям на аэродромах. Главное отличие в толщине и верхнем слое. Глубина заливки на площади Славы составила примерно 40 сантиметров с верхним защитным слоем в 10 сантиметров. На фотографиях видно, как идет процесс вязки арматуры и заливки бетоном подготовленного ложа.

Всё же американцы оказались полезны в этой стройке, потому что именно у них закупили специальные добавки, которые повышали прочность верхнего слоя. И в финале было проведено вакуумирование бетона. Объясню: когда бетонное покрытие залито, на него накладываются специальные маты, которые принудительным образом откачивают воду из жидкого бетона. Он намного быстрее сохнет и, таким образом, приобретает более высокую прочность. После того, как монолитная плита была залита, её нарезали на квадраты 2х2, а швы залили велотермом, специальной мастикой. Это было сделано для того, чтобы исключить проблемы с деформацией покрытия.

Главным достоинством новой площади стало то, что она получилось абсолютно ровной. При укладке больших плит и даже меленьких плиток могут образоваться зазоры, волны, неровности. Здесь же получился единый монолит площадью более трех с половиной тысяч квадратных метров. Бетон отшлифовали, и он буквально приобрел свойства зеркальной поверхности.

По технологии уход за этим покрытием должен был производиться 1 раз в 5 лет. Надо было шлифовать верхний слой, а также следить за швами. Как рассказывали мои эксперты, сама плита могла выдержать любую нагрузку: хоть танк по ней пускай, но на стыках мастика не показывала таких же свойств, поэтому за ней требовался обязательный уход.

Когда я стала узнавать, что же случилось с прежним покрытием площади Славы, то мне сказали, что разрушить его не смогли, хотя и пытались. Новое покрытие — плитку —  положили поверх старого, сделав подушку из песка. А монолитный бетон, на который Вайнгартен дал гарантию 50 лет, будет служить надежным основанием для дальнейших экспериментов и реконструкций последующих губернаторов.

В прошлую пятницу волонтеры «Том Сойер Феста» на несколько часов побросали кисти, шпатели и молотки и отправились на «Прогулку со смыслом» по улице Молодогвардейской. Для вдохновения, для того, чтобы увидеть, к чему может привести желание сохранить Самару. И чтобы узнать: они не одни.

ДГ посвятил эту прогулку красоте и ценности старого города, а её ключевыми точками стали два древних дома, которые сегодня никак нельзя назвать таковыми. Потому что хозяева отреставрировали их и вдохнули новую жизнь, сохранив и прошлое.

В общем, это был день открытых дверей.

 Дом номер 1: ул. Молодогвардейская,  6

Хозяин: Вячеслав Вершинин

Двухэтажный дом Вершининых, 120 лет назад бывший особняком купца Поташина, видела едва ли не вся Самара. Деревянные расписные ворота, ошкуренный до блеска кирпич, белого цвета дерево, прислоненное к боковой стене фасада, – сразу видно, здесь живет кто-то заботливый и креативный.

Видели-то все, а вот бывали внутри и слушали рассказы из уст хозяина не многие. Участникам «Том Сойер Феста» повезло вдвойне: Вершинин — гостеприимный человек и хороший рассказчик.

— Я выкупил в этом доме две квартиры 9 лет назад и переехал сюда с семьей, — рассказывает Вячеслав, окутанный мягким вечерним солнцем. — Получилось так, что весь дом оказался наш. И мы, конечно, этому радовались, но и было из-за чего тревожиться.

— Дом был в очень плохом состоянии. После пожара на втором этаже прогорела крыша, треснули перекрытия. Во дворе был еще один сгоревший дом — мы его разбирали и вывозили по частям. За 8 лет вывезли 28 КамАЗов мусора!

Соседи крутили пальцем у виска: «Зачем ты все делаешь? Нас все равно скоро снесут!» А я решил: не буду слушать, буду делать. И заразил соседей: они начали делать ремонт во дворе. А в соседнем дворе одна семья недавно тоже начала восстанавливать дом — выкупили подвал, первый этаж. И очень скоро мы с ними вместе будем сажать за домом сад – я выкупил соседские сараи.

Дом Вершинина-Поташиных сегодня напоминает творческую мастерскую: много света, картин, разных декорирующих штуковин, цветы и скульптуры.

Прямо на первом этаже, в «сердце» дома – огромная арка. Здесь когда-то был двор, и через неё проезжали на санях и бричках к конюшне – она была в глубине двора.

— Когда мы расчистили пожарище, сделали арку частью дома, тем самым расширив пространство, — продолжает Вячеслав внутри дома. Его слушают с открытыми ртами, но в глаза не смотрят – все 20 голов волонтеров восхищенно озираются по сторонам.

— На первом этаже была квартира с евроремонтом. Мы его весь разломали, потому что не любим евроремонт и даже его боимся – слишком звучит официально. К сожалению, от предков удалось сохранить немногое – полы и старинные перекрытия, вот эти вот балки. С ними мы хорошо поработали – покажу попозже, в другом доме.

Интересно то, что многое, что так здорово смотрится в доме Вершининых, – вторичные материалы. Например, плитку в холле первого этажа увезли из банка – там меняли пол, и она оказалась не нужна. Оконные рамы стояли в санатории «Волжский утес» – их вытащили из-под молотков. Симпатичная мебель на втором этаже досталась от прежних хозяев – её пока не выбрасывают, вид она не портит.

— Поскольку на втором этаже разруха была полнейшая, мы сломали все, сделали перегородки – получилось несколько комнат, санузел. А вот по этим ступенькам можно подняться в комнату под крышей – там у меня долгое время была мастерская, а сейчас меня оттуда потихоньку выдавливает дочь.

Экскурсия из главного дома плавно переходит в другой, маленький. Он тоже принадлежал семье Поташиных — деревянная изба, обложенная кирпичом. Вершинины выкупили его недавно, тут поселилась мама Славы.

— Проходите в обуви, — кричит волонтерам женщина. – Наши полы не пачкаются.

Дом очень светлый – стены выкрашены в белый. Главная достопримечательность – полы, которые остались со времен постройки. Вершинины хорошо над ними поработали – смотрятся лучше всякого паркета и очень приятные на ощупь.

— От прошлых владельцев здесь остались линолеум, пенопластовые стены и потолки. Мы все оторвали ради интереса – на потолке обнажилась лепнина. Мы её, конечно, подчеркнули. Полы – это доски из лиственницы, очень толстые, 7 сантиметров. Мы по ним прошлись рубанком, отшлифовали и покрыли восковым маслом. Теперь живем и радуемся.

А по соседству маленькое помещение – это флигель, там жил конюх. Тут было все прогнившее, кроме дубовых перекрытий. Мы их оставили. Стены будем белить. Отреставрировали проем над дверью – будет комната для медитаций.

Когда уже всё осмотрено, Вячеслав говорит о том, что очень всем рад. А особенно рад тому, что, кажется, он встретил единомышленников. Ведь то, что делают волонтеры на «Том Сойер Фесте» очень здорово.

— Я буду рад, если моя экскурсия по дому поможет найти соратников и вдохновит вас найти себе уголок  в старом городе и начать его сохранять. Очень тревожно, что город исчезает… И вы вселяете надежду на то, что не исчезнет.

—  А как обезопасить свой дом от захвата властей? – задают Вершинину главный вопрос. – Ведь страшно сохранять – потратишь полжизни на ремонт, а потом придут дяди и снесут всё ради постройки очередного небоскреба.

— Первое, что надо сделать, —  всем жильцам оформить под домом землю, приватизировать, — отвечает Вершинин – Немногие знают, но её сейчас передают собственникам квартир совершенно бесплатно. Правда, всё это сложно и долго. Лично у меня никаких проблем с оформлением земли не было – заплатил за работу юристу, 8 лет — и всё оформлено.

Но вы только представьте: сотка земли в старом городе стоит 1 миллион рублей. А оплата услуг юриста — 50 000 рублей. Это посильные деньги, особенно если скинутся несколько семей. И тогда дяди не придут. Я вот хожу сейчас по домам, рассказываю людям об этом, а они даже не знают, что так можно делать. И, чем больше людей мы проинформируем, тем больше шансов на то, что старый город мы сохраним.

Напоследок Вершинин делится идеей будущего забора. Он не хотел, чтобы то был высокий частокол, как многие любят. А от низкого толку мало. И вот придумал собрать по городу двойные старые двери и сделать забор из них.

— Столб-двери, столб-двери. И все они, когда нужно, будут открываться. И можно будет делать день открытых дверей.

 Дом номер 2: Галактионовская, 91

Хозяйка: Вера Закржевская

Дом дизайнера Веры Закржевской – хороший и грустный пример того, когда жильё отреставрировано, земля в собственности, а дядя все равно приходит.

Дом расположен в одном из кварталов, которые власти планируют «расчистить под строительство социального жилья» компанией СОФЖИ. Ещё в 2010 году он был памятником архитектуры, а уже в 2014 из реестра памятника его вывели. Быстренько признали аварийным и теперь велят жильцам самостоятельно снести.

Мастерская Веры Закржевской расположена на первом этаже дома. Она светлая, уютная, со старинной мебелью. С порога видно – за домом ухаживают. И аварийностью здесь не пахнет.

— Раньше это была коммуналка, я её выкупила, — рассказывает Вера. — Всё мы здесь снесли. На первом этаже оборудовали интерьерную мастерскую. Я нашла старый стол, которому больше ста лет. Он был покрашен черной краской – мы её всю ободрали, долго реставрировали, месяца три. Стульчики нашли, старинные шкафы – всё тут поставили. А ещё я в нишах кирпичных стен держу миниатюрки – увидела такое в магазинчике в Париже. Очень интересно смотрится.

— Перекрытия здесь все родные, мы сохранили балки, они отлично вписались в интерьер. По ним видно, что здание хорошее и крепкое.

Вера рассказывает, что ухаживает за домом. Она в него вросла, вкладывает всё время и все деньги. И никак не может поверить в происходящее.

— Здесь коммуникации все новые, всё укреплено. Даже в подвале хорошие стены и полы… А нам говорят: «Сносите!» Причем земля у меня в собственности, но это никого не волнует. Я, конечно, сносить ничего не собираюсь. А собираюсь судиться. Уже сужусь.

Из мастерской Вера ведет волонтеров на второй этаж. Здесь жилые комнаты. Чисто и красиво. В белом потолке старинные деревянные балки, приведенные в порядок.

Третий этаж – крыша, которую Вера переделала в веранду, убрав скат и поставив несколько стен.

С крыши хорошо видно, как застройщик потихоньку подбирается к дому Закржевской, снося на своем пути недавние памятники архитектуры.

Вера взволнованно рассказывает, как проводилась экспертиза.

— К нашему дому примыкает 89-й дом. Одна из его стен – это наша стена. Отчего-то комиссия не заметила этого. А ведь если наш дом снести, то как тот будет стоять? На трех стенах?

Впрочем, основания, на которые ссылается экспертная комиссия, признавшая дом аварийным, тоже абсурдные. Граффити во дворе дома, какая-то неновая труба, отсутствие окон в одном из домов…

— Конечно, у дома есть изъяны, — кивает Вера. — В глубине двора люди не ухаживают за своим домом. Но все равно до аварийности ему далеко. Архитектор Дмитрий Храмов смотрел мой дом, поглядел результаты экспертизы и сказал, что это фальсификация, там по каждому пункту все сделано неверно. И потому мы сейчас в суде пытаемся доказать, что дом крепкий и пригоден для проживания. Что будет – не знаю. Но не сдамся.

Эта «Прогулка со смыслом» расстроила и одновременно окрылила участников «Том Сойер Феста». Да, восстановить дом – это большой труд и немалые деньги. Много препон: бумаги, согласования, уговоры-переговоры. Много страхов: на твой дом может кто-то позариться, и жизнь превратится в борьбу. Но это стоит того. Самара стоит того.

А это — видеоверсия прогулки:

Фотографии: Анар Мовсумов, видео: Даниил Гудков

Следите за нашими публикациями в Telegram на канале «Другой город» и ВКонтакте

Греческий скульптор Пигмалион однажды сделал такую прекрасную статую, что влюбился в нее. Как и любой древнегреческий творческий человек, Пигмалион обладал очень тонкой душевной организацией, что причиняло невыносимые страдания, ведь любовь к холодной статуе оставалась без ответа. Согласно мифу, Афродита не выдержала бесконечных вздохов мастера, сжалилась над ним и оживила статую. Да так удачно, что та не просто полюбила своего создателя, но даже родила ему троих детей.

Мастер по изготовлению шарнирных кукол Елизавета Бабенко, живущая и работающая в Самаре XXI века, тоже очень любит свою работу, но предпочитает, чтобы ее творениями восхищались и другие люди. Это ей действительно удается, ведь, глядя на ее произведения, испытываешь и восхищение, и другие приятные чувства. А как иначе, если Елизавета поставила своей целью не просто делать красивые куклы, а добиться скульптурного сходства, максимально приближенного к человеческому телу.

Как закалялся полиуретан

Путь ныне известного мастера, чьи работы жаждут заполучить коллекционеры по всему миру, начинался 9 лет назад, когда Елизавета начала серию экспериментов по созданию идеальной, с ее точки зрения, куклы. Обычные шарнирные куклы, типа знаменитых деревянных икеевских фигурок, ее категорически не устраивали, как и статичные изваяния. Кроме любимой лепки, Елизавете пришлось освоить несколько инженерных специальностей и начать долгую серию экспериментов с материалами, чтобы добиться идеального сочетания красоты, прочности и подобия человеческого тела.

— Я по образованию художник. Занималась рекламой, рисовала для игровых, типа берсерков и тому подобного, — рассказывает Елизавета, размахивая какой-то заготовкой. — Однажды у меня возник вопрос. Я приставала к людям, чтобы они поставили руку вот так, нагнулись вот так, еще чего изобразили. В общем, достала всех. Начала искать что-то похожее (показывает икеевскую шарнирную деревянную куклу), но лучше. Это не соответствует моим требованиям ни в каком месте, нет никакой детальности и не похоже на человека.

— Потом в голову что-то пришло, я стала смотреть кукольные форумы. Там были всякие барби, не-барби и все такое. А затем мне кто-то кинул ссылку на японскую шарнирку, я такая — а-а-а! И, короче, всё. Начала искать, что как, что куда и откуда все берется.

Три года изучения японских туториалов, форумов и собственных экспериментов. В качестве основного материала был выбран полиуретан, в то время не слишком известный в России, но еще немало сил ушло на то, чтобы его качество соответствовало требованиям Елизаветы.

— Пришлось осваивать профессию постижера, потому что куклам нужны парики. Слава богу, я до этого увлекалась макияжем, но все равно пришлось заниматься, чтобы все это прорисовывать. Вообще, пришлось осваивать несколько профессий.

Куклы или скульптуры

Не стоит лукавить и говорить, что первое, что бросается в глаза при посещении квартиры-мастерской, это инструменты и увеличительные стекла. На самом деле сразу смотришь на голых кукол, сидящих на полочке рабочего стола. И если к обычным куклам применимо определение “без одежды”, то к творениям Елизаветы Бабенко больше подходит слово “обнаженные”. Грубая заготовка с формами femme fatale сидит рядом с куклой-мужчиной, созданной с максимальным вниманием к мельчайшим и не очень деталям.

— Я изначально хотела, чтобы кукла была похожа на скульптуру. Добиться этого, сохранив подвижность оказалось не так просто, — говорит Елизавета. — Над мужиком я работала в Эрмитаже. Пришла со стеком, обосновалась, там все эти китайцы-японцы рядом. А вот из Русского музея меня выгнали, заявив, что у них все работы можно проводить только с разрешения, а когда я сказала, что никакие работы не провожу, они попросили убрать острый инструмент. Это был стоматологический шпатель. В общем, прогнали меня, а я, типа, вдохновляться пришла!

Несмотря на уже впечатляющий масштаб работы по изготовлению самого тела, отдельного восхищения заслуживают волосы кукол. Елизавета делает парики из шерсти ангорской козы, очень мягкой и совсем не похожей на синтетические заменители, продающиеся в магазинах для постижеров. Чтобы добиться аутентичности, волосы куклы должны быть тоньше и нежнее, чем даже настоящие человеческие.

— Официально моему бренду 5 лет. Изначально я хотела дать возможность заказчику возможность заказать куклы по их пожеланиям. С волосами, какие они хотят, глаза, макияж, бла-бла-бла. Затем пришла мысль делать тела, какие они хотят. Кому-то нравятся худенькие, кому-то пухленькие или вот такие (показывает на пышногрудую куклу). Потом начали мужиков просить.

— Фишка в том, что они маленькие. Народ обычно считает, что они 50 сантиметров и больше, поэтому фотографирую их так, чтобы был виден масштаб. Какие они маленькие, как все пролеплено, какие тонкие ручки, пальчики.

Елизавета показывает голову пупса, называя ее “няшная Ляля”. Детское лицо с пустыми глазницами не слишком привлекательно, но Елизавета заверяет, что с глазами будет все по-другому, и достает из пакетика комплект глаз. Детское личико моментально становится действительно милым и “няшным”, но в самый неподходящий момент один глаз вываливается.

— Тут еще много работы, надо все подгонять, обрабатывать! — Елизавета откладывает голову пупса и показывает на Flickr свои работы. — Меня вообще постоянно уносит от кукольной темы в скульптуру. У кукол все упрощенно, а мне хочется передать анатомичность, всякие мелкие детали.

Деликатные вопросы

Если об устройстве двойного шарнира Елизавета может рассказать небольшую лекцию, то на вопрос о цене, конкурентах и клиентах она отвечает с максимальной уклончивостью. Например, о выставках и других мастерах города художница ухитрилась сказать так:

— Я каждый раз удивляюсь, когда меня находит кто-то из Самары.

А затем долго пытается найти деликатную формулировку, объясняющую столь малый интерес в родном городе и стабильный спрос в Москве и Санкт-Петербурге.

— Самара меньше, чем Москва, потребности проще. Мне не нравится слово “провинция”, но город ведь действительно не такой большой. Среди среднестатистических потребностей граждан я со своими куклами действительно выбиваюсь, кажусь странной. Мои работы оценивают другие коллекционеры, у которых есть опыт и понимание ценности.

— Мне достаточно сложно охарактеризовать заказчика, потому что это люди совершенно разные. В среднем это, наверное, достаточно молодые дамы, которые любят такие классные штуки. Например, кто-то из них круто шьет. И куклы смотрятся в этих одеждах потрясающе.

Насчет вопроса «Зачем?». Кто-то собирает картины. Зачем, спрашивается, собирать картины? Вот и куклы то же самое. Просто для того, чтобы любоваться.

— Кстати, про куклу с грудью, талией и бедрами — поклонниками таких форм кукол являются мужья моих клиенток. Вообще, в Европе мужчины тоже коллекционируют кукол, и это не считается чем-то зазорным, а наоборот, этим гордятся, показывают новинки коллекции. Это же красиво и круто. А у нас еще жив стереотип, типа, куклы, ля-ля-ля, детство в одном месте. Хотя ситуация меняется.

Коллекционный набор

— Есть базовые модели. Есть коллекционные. У коллекционных есть история. Например, у девицы с белыми волосами. Там мистическая история, связанная с Викторианской эпохой. В детстве она пережила гибель родителей, после чего потерялась в пространстве и времени. Каждому персонажу я прописывала историю. Там, в общем, трагично все.

— Прежде чем создать коллекцию, у меня случается история, когда я так… — Елизавета шепчет. — А-а-а! Надо делать!

Насчет массового производства по готовым мастер-моделям она делает огромные глаза и яростно мотает головой,

— Нет такого — сделать сто экземпляров! Не-не-не, это не тот случай. Это все равно ручная работа. Все шлифуется, отливается, вытачивается. Чисто технически нет возможности делать очень много. Теоретически есть возможность отдавать на аутсорс, но тогда не будет возможности контролировать качество, а я та еще дотошная девица и очень за всем этим слежу и переживаю.

Интимные подробности

Найдя так называемый “сисёшник”, оказавшийся на деле кукольным бюстгалтером, и надев его на одну из героинь, Елизавета рассказывает о том, как непросто делать анатомические особенности кукол.

— У вас приличное издание, поэтому постараемся не шокировать. Когда я лепила мужчину, все записи о нём в своем блоге прятала под “кат”, под закрытый список, потому что не все оценят и не всем интересно, что там у него внизу. Это какой-нибудь “Давид” Микеланджело не совсем одет и вполне даже гордится своим достоинством и внешним видом. У шарнирных кукол вообще обычно акцент на подвижность в убыток деталям, а мне хочется передать все элементы.

Дотошность Елизаветы касается не только тел, но и одежды кукол. Например, чулки-сеточка и кружевное белье у графини из мистической истории спрятаны под роскошным платьем. Для каждой куклы есть комплект белья, наряды. У некоторых на ногах даже педикюр.

Для фотосессий у Елизаветы есть целый набор миниатюрной мебели, и это вовсе не привычные игрушечные диванчики и комодики, а дорогие экспонаты из дерева. Если уж приходится продавать свои творения, то это должно быть сделано качественно. Не все люди могут позволить себе фотосессию у профессионального фотографа, а куклы позируют перед объективом, чтобы всё вместе — фото, упаковка, история и сама кукла стали уникальным и дорогим экспонатом в коллекции.

Расставание

Вопрос о расставании с готовой куклой тоже оказывается довольно интимным. Колоссальный объем работ, начиная от лепки и изготовления мастер-формы и заканчивая макияжем, прорисовкой ресниц и глаз, может занимать до двух лет. Работа сродни ювелирному делу, и потому каждая кукла становится очень близка мастеру.

Но у каждой куклы должна быть своя жизнь. Прекрасные дамы, хранящиеся в коробках, со временем станут красоваться в специальных витринах у покупателей. Для Елизаветы изготовление куклы — это творческий процесс, для ее клиентов — скорее, больше игра.

Пушистая Киса-Юша (произносится только вместе) осторожно обнюхивает коробки с головами, ногами и туловищами, а Елизавета показывает очередную мастер-форму, которая живет у нее в холодильнике. Небольшая квартирка полностью подчинена призванию хозяйки, а ведь есть еще и мастерская, где происходит отливка из полиуретана.

Коробки, кейсы, небольшие контейнеры полны лиц и кистей, на столе разложены шпатели и прочие инструменты. Художница по образованию и кукольный мастер по призванию, Елизавета Бабенко творит под светом увеличительного стекла в небольшой самарской комнатушке, занимаясь любимым делом и радуя своими произведениями искусства коллекционеров и просто неравнодушных по всему миру.

В конце беседы Елизавета показывает свою первую вылепленную фигурку. От простого к сложному, не останавливаясь и постоянно экспериментируя, как и положено настоящему художнику.

Фото: Анар Мовсумов

После непродолжительного перерыва наши «Прогулки со смыслом» снова в строю. По многочисленным просьбам в эту пятницу мы повторим экскурсию под кодовым названием «Самара еврейская».

В ходе «Еврейской прогулки со смыслом» мы увидим бывшие и нынешние самарские синагоги, узнаем о юродивом, ставшем городской легендой, пройдемся по еврейскому кварталу, а в финале поглядим на красоты ночной Самары с крыши ТЦ «Опера».

И, конечно, будут приятные сюрпризы!

Начало экскурсии: 14 августа в 19:00

Точка сбора: киоск «Печать» (пересечение улиц Ленинградской и Садовой).

Длительность экскурсии: 2-2,5 часа

Стоимость участия: 400 рублей

Льготные цены:

— для пенсионеров — 100 рублей

К сожалению, действует ограничение на количество участников — 35 человек. Поэтому торопитесь приобрести билеты.

Следите за нашими публикациями в Telegram на канале «Другой город», ВКонтакте и Facebook