В преддверии майских праздников, которые традиционно проводятся на загородных участках в обнимку с маринованной свининой, ДГ попросил Ирину Якоби вспомнить пару-тройку прохладных дачных историй.
В середине 90-х, когда мои родители вдруг купили дачный участок (в живописном месте недалеко от озера и огромной помойки на берегах этого самого озера), в Самаре еще и не пахло «мерленами» и «кубатурами», а у людей в карманах – лишними деньгами. Поэтому наша дача (а также дачи наших соседей по массиву) стала для меня самым ярким жизненным примером того, как можно сделать конфетку из… любой попавшейся ерунды.
Садовая лавка наших соседей представляла собой прикрученный к табуреткам кусок деревянной двери. Емкость для воды – огромную чугунную ванну. Флоксы и петунии мы растили в клумбах из автомобильных шин, а малину подвязывали плёнкой из запоротых видеокассет с «Судным днём».
Идти в сланцах через помойку к автобусной остановке было не очень круто, зато для запасливых дачников она часто становилась неким аналогом халявной «комиссионки» или там книжной полки для буккроссинга… Короче, добавляла, так сказать, уюта в местные, так сказать, особняки.
Так, однажды на помойку вдруг попали целые горы катушек конфетных оберток и новых коробок для продукции самарской шоколадной фабрики. После чего еще с полгода все окрестные дачники топили печи Дедами Морозами, желавшими им «Счастливого Нового года!» с картонных боксов для подарочных наборов-ассорти.
А гордостью моего отца была настоящая дачная плита, которую он смастерил из выкинутой кем-то на обочину жизни старой газовой плиты, отмыв ее до слепящего блеска и лишив всех внутренностей.
В отсек печки запихивались дрова и желтые советские газетки со статьями про трудовые подвиги трактористов, брошенные на даче еще предыдущими хозяевами (вместе с ковром с оленем и тельняшками в репьях). Все это добро поджигалось, печная дверца закрывалась, и огонь цивилизованно шпарил прямо из конфорок, подогревая кастрюлю с водой для макарон. Прямо как дома! В то время как соседи по даче, сидя на лавке из двери, валандались с костром, заложенным в земле кирпичами — неудачники!
Даже богатый (украшенный ковром с оленем!) второй этаж нашего загородного дома на самом деле не был вторым этажом. Его сделали из чердака. Винтовую лестницу наверх составили из деревянных досок, тоже потасканных откуда придется.
Лестница у папы получилась красивая, всем на радость… Но слегка кривоватой вышла родная дочь. Потому что уже через пару месяцев после введения лестницы в эксплуатацию я сверглась с неё, считая башкой каждую из 15 ступенек. И приземлилась плашмя на первом этаже, приняв на грудь таз с малиной, которого лишилась в полёте, но внизу счастливо обрела вновь.
Земля на нашей даче была такой, что по-человечьи на ней росли только яблоки, укроп и наши позвоночные грыжи. Несмотря на то, что мама наизусть учила газеты для дачников с поучительными стихами в заголовках («Не валяй-ка дурака – купорос лей на жука!»). Поэтому нашу фазенду мы решили превратить в место вальяжного отдыха.
Для этого папа вооружился мешками с цементом, лопатой, железной волей, крепнущим отчаянием и принялся бетонировать веранду под скамейки возле дома, а также длинную дорожку из одного конца дачи в другой – к туалету (сделанному из сарая).
В одиночку бетонировать веранды и дорожки в 30-градусную жару, по выходным, после недели работы и трёх десятков лет жизни, оказалось весьма сомнительным удовольствием. Отец проклял всё.
Арсенал его ненормативной лексики пополнился самыми невероятными оборотами, от которых плакали и просились к маме 50-летние сантехники. На руках выросли мозоли, в сердце — ненависть ко всему живому, но своей идеи превратить наши скорбные шесть соток в оазис, вызывающий завистливые вздохи всего садово-дачного товарищества, он не бросал. И через несколько недель торжественно приступил к последнему, самому главному — парадному куску будущей дорожки.
Он ровнял ее и приглаживал, как любимую женщину. Он следил, чтобы ни единая волна не пошла по идеальному бетонному полотну. Чтобы ни единый бугорок на тропинке не омрачил радости идущего по ней в туалет. Чтобы ни один гнусный камешек не торчал из неё, доставляя душевные муки понаехавшим на шашлык перфекционистам…
И, когда стемнело, при свете фонаря гордо показал нам плоды своего каторжного труда. Дорожку — гладкую и ровную, как щека первоклассницы, как бедро баскетболистки, как…
И триумфально пошел спать.
В шесть утра мы проснулись от странных звуков.
Наша кошка Даша вернулась в дом с ночной прогулки… громко цокая лапами по линолеуму, как молодой конь! Загнав ее в угол возле мисок, мы обнаружили, что все её четыре конечности густо покрыты слоем засохшего цемента.
…А на папиной идеально ровной дорожке.
Выглаженной и вылизанной.
Выстраданной и вымученной.
Без единого бугорка и камешка.
Идут вдаль четкие кошачьи следы.
А потом обратно…
А потом поперек…
А потом пошли, пошли, пошли… И свернули в крыжовник.
В общем, так и осталось.
Фотография Владимира Салапонова 
Фотография Александра Шадрина 
«Троянский конь», художник Андрей Верещагин
