В Самаре был похоронен ученый Иван Кирилов, который считал себя русским Колумбом и искал путь в Индию. В субботу в Орске ему открыли памятник, а в Самаре широкая общественность о нем мало что знает.

Андрей Макаров прилагает усилия к исследованию места захоронения Кирилова, которое имеет для Самары большое значение. 

В 1737 г. Пасха пришлась на 10 апреля (по Юлианскому календарю), а 16 апреля была Светлая суббота. В тот субботний день в немногочисленных храмах небольшой Самары с утра совершили праздничные литургии, а затем народ собрался в центре города, у церкви во имя Святителя Николая Чудотворца. Здесь же были построены войска. Хоронили Ивана Кирилловича Кирилова. Впервые со времени основания поселения в Самаре предавали земле тело человека, масштаб личности которого далеко превосходил ничем не приметную провинциальность маленького городка.

И.К. Кирилов (фамилия его традиционно пишется с одной «л») (1695 (по другим сведениям, 1689) – 1737) был ученым-географом, картографом и историком, одним из основоположников российской географической науки, родоначальником российской экономической географии, государственным деятелем. Жители Оренбуржья считают его отцом-основателем Оренбургского края. Происходивший из незнатной семьи, Кирилов стал типичным представителем новой, петровской России, одним из тех, кого А.С. Пушкин назвал «птенцами гнезда Петрова».

С 1727 г. Кирилов занимал должность обер-секретаря Сената, участвовал в организации экспедиций на Чукотку и на Камчатку, составил первое систематическое экономико-географическое описание России — обширный трактат «Цветущее состояние Всероссийского государства», а также «Атлас Всероссийской империи» и «Атлас Российский».

В 1734 г. Кирилов представил императрице Анне Иоанновне проект Оренбургской экспедиции — учреждения по управлению и хозяйственному освоению огромной территории Заволжья и Южного Урала, поддержанию политических и экономических отношений с соседними кочевыми народами и с государствами Средней Азии, прокладыванию сухопутного торгового пути в Индию. Возможно, строя такие планы, Кирилов видел себя русским Колумбом, тем, кто, в отличие от испанского путешественника, все-таки должен был найти путь в Индию.

Принятый правительством план Кирилова стал основой новой юго-восточной политики России. 1 мая 1734 г. императрица назначила Кирилова начальником Оренбургской экспедиции, наделив его широкими властными полномочиями военно-политического, экономического и административного характера.

Составляя проекты в отношении Средней Азии, Бадахшана и Индии, Кирилов плохо представлял себе не только эти отдаленные территории, но и более близкие заволжские земли, не отдавал себе отчета, что прежде проникновения в Центральную Азию ему придется выстраивать отношения с коренным населением Южного Урала и кочевниками степей, так что первоначальные его планы во многом оказались авантюрными.

Несправедливое обращение с башкирами вызвало их восстание, начавшееся в 1735 г., которое Кириловым и его помощником полковником А.И. Тевкелевым было жестоко подавлено. Это темная страница в деятельности ученого.

В августе 1735 г. Оренбургской экспедицией заложена крепость в устье реки Орь — современный город Орск. Позднее по проекту Кирилова было основано еще порядка 20 крепостей (в том числе Борская, Бузулукская, Тоцкая крепости) и форпостов, положивших начало созданию оборонительных линий вдоль берегов рек Самары и Яика (Урала), а также ряд заводов, началась разработка минеральных богатств края.

Первоначально штаб Оренбургской экспедиции находился в Уфе. Но в связи с продолжавшимися волнениями башкир Кирилов посчитал удобным руководить обустройством нового края из Самары, куда в конце 1736 – январе 1737 г. он и перевел свой штаб. В это время Иван Кириллович был уже болен, чувствовал себя плохо. По сообщению Петра Ивановича Рычкова, ведавшего в экспедиции бухгалтерией, а впоследствии известного ученого, Кирилов страдал «чахотной болезнью» (в XVIII в. таким названием, наверное, мог быть обозначен широкий круг внутренних заболеваний). В марте 1737 г. Кирилов пригласил в Самару для составления таможенного тарифа для азиатских товаров отца П.И. Рычкова — Ивана Рычкова.

К Пасхе Кирилов, вероятно, был уже очень слаб. Об обстоятельствах его кончины мы знаем именно из сообщения Петра Рычкова: умер Кирилов в Самаре 14 апреля 1737 г. и 16 апреля «в церкви Николая Чудотворца с надлежащею церемониею погребен». Таким образом, делами Оренбургской экспедиции Кирилов руководил неполных три года и по кончине был похоронен ни в каком другом месте, а именно в Самаре. По сведениям, собиравшимся в середине XIX в. краеведом Южного Урала Руфом Гавриловичем Игнатьевым, в день погребения все находившиеся в Самаре войска стояли у церкви в строю под командой Тевкелева; «гром пушек и ружейные залпы возвестили Самаре и всему созданному Кириловым в такое короткое время краю, что земля приняла тело усопшего раба Божьего болярина Иоанна».

Церковь Святителя Николая Чудотворца, в пределах которой похоронили Кирилова, была одной из самых старых в Самаре и, возможно, являлась приходской для переехавшего в Самару штаба Оренбургской экспедиции, о чем говорилось в статье, опубликованной в ДГ. На первом известном плане Самары, который датируется примерно 1732 г., то есть является современным описываемым событиям, Никольский храм вместе с Троицким обозначен между «дворцом» (вероятно, двор воеводы) и «артиллерийским магазином» (склад).

Теоретически Никольский храм должен присутствовать на первых известных панорамных изображениях Самары — 1636, 1703 и второй половины 1730-х гг. Причем третий рисунок был выполнен именно участником Оренбургской экспедиции — художником английского происхождения Дж. Кэстлем.

Упоминание о самарской Никольской церкви имеется и в трактате Кирилова «Цветущее состояние Всероссийского государства». Завершение составления трактата относится к 1726–1727 гг., но опубликован он был гораздо позднее на основе трех позднейших редакций. В третьей редакции, представляющей собой значительную переработку первоначального текста Кирилова и условно называемой в науке волковской, возможно, кем-либо из сотрудников Оренбургской экспедиции (после Кирилова учреждение стало называться Оренбургской комиссией) было сделано уточняющее добавление (вставка) о Самаре. В этой вставке приведены весьма подробные сведения о самарских постройках: «Церковь Николая Чюдотворца каменная, соборная и одна приходская и два монастыря, мужской и женской; канцелярия и воевоцкой дом деревянные…Ныне в том городе оренбургского командира дом и прочаго строения канцелярия, сарай, служительские казенные домы, школы немалым число построены». При этом указывалось, что Самара отныне приписана к Симбирской провинции Казанской губернии.

На основании содержания этой записи-вставки легко, как представляется, установить время ее создания. Сведения о наличии в Самаре дома начальника Оренбургской экспедиции (комиссии), а также немалого количества недавно построенных казенных домов поднимают нижнюю границу датировки текста до 1737 г., поскольку известно, что в начале этого года в Самару был переведен штаб экспедиции, а преемником Кирилова на посту начальника учреждения выдающимся российским государственным деятелем и историком Василием Никитичем Татищевым (возглавлял Оренбургскую комиссию с мая 1737 г. по май 1739 г.) для нужд комиссии со 2-й половины 1737 г. в Самаре было развернуто значительное строительство. Решив до завершения постройки Оренбурга оставить штаб комиссии в Самаре, Татищев, по сообщению Рычкова, построил в Самаре канцелярию, командирский дом, гостиный двор, магазины «и другие публичные строения». На основании же информации о наличии в Самаре двух монастырей устанавливается верхняя граница датировки вставки — 1738 г., когда был упразднен один из двух самарских монастырей — мужской Спасо-Преображенский. Причисление Самары в составе Симбирской провинции к Казанской губернии относится, вероятно, к 1737 г. То есть сведения в записи-вставке даны по состоянию на 1737–1738 гг. (к этому же времени относится рисунок Самары Кэстля).

Важно то, что в записи-вставке представлено первое документальное свидетельство о Никольской церкви как о каменной постройке. И по хронологии оно приблизительно совпадает со временем кончины в Самаре и погребения в этой церкви самого Кирилова.

Вполне возможно, что возведение Никольского храма в камне приходится уже на время строительной деятельности в Самаре в 1737–1738 гг. Татищева. Но поскольку известны описания Самары 1636, 1669 и 1722 гг., хотя, по единодушному мнению историков, и неточные, в которых отмечается наличие в городе каменных церквей, то можно предположить, что ко времени кончины Кирилова Никольский храм уже был каменным, и начальник Оренбургской экспедиции был погребен уже в каменном здании. Возможно, еще несколько раньше, в конце 1736 г., добротность, исполненность в камне Никольского храма (в отличие от рядом расположенного соборного Троицкого храма, который всегда был деревянным) определили выбор его как приходского для штаба экспедиции при перенесении штаба в Самару.

К сожалению, не сохранилось ни устного описания могилы Кирилова, ни ее рисунка, так же как и самой Никольской церкви. Причина плохой сохранности письменных источников по истории Самары XVI–XVIII вв., в том числе по истории древних самарских храмов, — гибель архивов в многочисленных пожарах. Где конкретно в Никольском храме и как был погребен Кирилов, теперь мы можем только гадать. Но, кажется, все-таки кое-что сказать об этом можно.

По сообщению краеведа Р.Г. Игнатьева, сведения о месте погребения Кирилова он получил (вероятно, в 1880-х гг.) через епископа Самарского и Ставропольского Серафима (Протопопова) (на кафедре в 1877–1891 гг.), которые непосредственно были собраны инспектором Самарской духовной семинарии священником Дмитрием Бреевым. Согласно этим сведениям, Кирилова похоронили при древней церкви Николая Чудотворца. Тогда церковь была самостоятельной, но с пристройкой к ней с южной стороны в 1744 г. соборной Казанской церкви она стала придельной. «В новом храме пол закрыл прежде открытое место могилы Кирилова, так что теперь (ко времени сбора сведений. — А. М.) место погребения его находится под храмом церкви Казанской. Что касается надгробной надписи, а также и того, были ли когда делаемы вклады по нем, церковною ли утварью, или деньгами, то не сохранилось никаких сведений. Панихид по нем не совершается».

То есть можно полагать, что в 1737 г. Кирилов был похоронен не в самой Никольской церкви, а возле нее, и если пристроенный к южной стене церкви в 1744 г. Казанский собор своим полом скрыл захоронение Кирилова, то, стало быть, могила находилась с южной стороны Никольской церкви.

В пределах Никольского храма был похоронен не один Кирилов. Так, через 4 года после него, в июле 1741 г., здесь был погребен еще один начальник Оренбургской комиссии, преемник Татищева — генерал-поручик князь Василий Алексеевич Урусов, скончавшийся в Самаре от цинги. Над его могилой была установлена чугунная позолоченная (по другим сведениям, медная, бронзовая, мраморная) плита с надписью и фамильным гербом. Урусов, так же как и Кирилов, был погребен до постройки Казанского собора. В XIX в. могила Урусова фиксировалась в трапезной части Казанского собора (то есть между колокольней и основным объемом храма). Вероятно, здесь могила оказалась в результате перестроек храмового комплекса, а возможно, специально была перенесена в Казанский храм из Никольского.

О могилах Кирилова и Урусова в 1886 г. упоминал, описывая торжества по случаю 300-летия Самары, самарский городской голова Петр Владимирович Алабин: после литургии в Казанском соборе была «отслужена вселенская панихида на могилах в этом храме и близ него существующих по древним правителям города и края: Кирилове и князе Урусове, а также по всем отошедшим в вечность строителям и правителям города и края».

Можно предположить, что вообще при Никольской церкви хоронили знатных людей. О том, что у церкви существовал погост, свидетельствовали, по сообщению Алабина, находки человеческих костей при строительстве в 1864 г. Сретенского придела Казанского собора. (То есть если Никольский придел был северным приделом Казанского собора, то Сретенский — южным приделом.)

По всему видно, что Никольский храм издавна пользовался у самарцев большим почетом. Первое упоминание о нем относится к 1634 г., что хронологически очень близко ко времени деятельности в Самаре воеводы Бориса Михайловича Салтыкова (1626 – конец 1633 г.), одной из самых колоритных фигур в перечне самарских воевод. При Салтыкове в Самаре был выполнен уникальный в своем роде литературный памятник — список «Повести о Варлааме и Иоасафе», о чем говорилось в статье, опубликованной в ДГ.

***

Среди множества вопросов, возникающих при изучении истории самарской рукописи, есть, конечно, и такой: «Случаен ли был выбор заказчика создать роскошно иллюстрированный список именно этого произведения — «Повести о Варлааме и Иоасафе»?»

Считается, что в основе «Повести…» лежат некие переработанные буддийские традиции, в частности, легенды о жизни царевича Сиддхартхи Гаутамы Шакьямуни — Будды, происхождение которого связывается с Индией. Некоторые исследователи полагают, что, наоборот, буддийские тексты испытали влияние христианской легенды. Согласно другой гипотезе, «Повесть…» возникла в Центральной Азии, в частности, в Иране, независимо от индийских сказаний. Еще одна гипотеза связывает сюжетную канву сочинения с историей распространения христианства в Нубии — северо-восточной Африке. Согласно всем версиям, действие легенды происходит в «Индии», однако в античности и Средневековье «Индиями» часто называли не только ту страну, которая расположена на полуострове Индостан, но разные страны, расположенные к востоку или юго-востоку от Европы.

Как бы то ни было в отношении происхождения «Повести…» и ее сюжета, для Руси Индия тоже всегда представлялась экзотической восточной и одновременно южной страной.

Основанная на юго-восточных рубежах Российского государства Самара и вообще самарское Заволжье в XVII – начале XVIII в. были тем краем России, откуда шел прямой путь в Центральную Азию и Индию. Еще в XVIII в. купцы, проезжавшие из России в сторону Средней Азии, последним русским пунктом на этом пути считали Самару. (Известно, что в 1468 г. вниз по Волге, мимо будущей Самары, плыл первый из русских людей, отправившийся в путешествие в Индию, — Афанасий, сын Никитин). Воротами в Центральную Азию и Индию вполне могла осознаваться Самара прибывшим сюда на воеводство из Москвы в 1626 г. Салтыковым. Ну, а 110 лет спустя Кирилов сделал Самару центром осуществления своих амбициозных планов, конечной целью которых была Индия.

***

Судя по новостным блокам в Интернете, буквально несколько дней назад, 29 августа 2015 г., в Орске в связи с отмечаемым 280-летием города открыли памятник И.К. Кирилову.

Скульптура изготавливалась по найденному орскими краеведами в ходе подготовки к созданию памятника единственному известному на сегодняшний день изображению Кирилова.

И.К. Кирилов

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Самарцам тоже есть что исследовать в связи с памятью Кирилова, деятельностью в Самаре Салтыкова, историей самарской рукописи: при явной скудности письменных источников многократно возрастает актуальность археологических раскопок на месте, где находилась в Самаре церковь во имя Святителя Николая Чудотворца. Ведь эта церковь или то, что от нее оставалось в сильно измененном виде, просуществовало вплоть до середины XX в. Отыскание хотя бы признаков фундамента Никольского храма (как придела Казанского собора) позволило бы определить время его строительства. Тогда разрешились бы многие вопросы самарской истории первых двух веков существования города. Кроме того, могли бы быть найдены признаки старинного погоста, располагавшегося около Никольской церкви, в том числе захоронения или признаки захоронений Кирилова и Урусова, имена которых, вне всякого сомнения, достойны того, чтобы о них помнили потомки.

Практически накануне «Пластилинового дождя» мы пробрались за кулисы независимого одноименного театра, труппа которого устроила в «Колизее» маленький филиал цирка и танцевальной студии одновременно. 

Самарский «Колизей» — место, в котором былого, воистину гладиаторского размаха торговли ситцем из Турции и бытовой техникой из Китая уже точно не предвидится. Прямо на входе молодой оборванный шалопай стоит, уткнувшись лицом в выцветший камень. Он явно в тупике, бесповоротном и окончательном, и что-то с трудом мычит. В круговую тянутся пустые пластиково-стеклянные киоски, в некоторых всё ещё продают батарейки и фонарики, кое-где поблескивает бижутерия, напоминая о днях минувшего изобилия.

Среди этих пустующих секций мне нужна та, что под номером 19. Она отличается от других – стекло с обратной стороны затянуто зелёной драпировкой, над входом красуется баннер. Вид имеет таинственный. За дверью – закулисье с лицедеями.

Но про закулисье с лицедеями понимаешь только потом, а сначала попадаешь в творческую мастерскую. По стенам развешаны невиданные чудо-рыбины, какие-то часики, катушки, шестеренки и зонтики. Всё этакое викторианское и механизированное, словом, настоящий стимпанк. Около пятнадцати человек самых разных возрастов и наружностей наполняют это пространство. Две девушки разложили по полу фрак и педантично вбивают в него кисточками коричневую краску, ещё две трудятся над желтой накидкой.

— Хох, иди посмотри, нормально? – кричит через всю залу (она, кстати, довольно просторная) очень смешливая миловидная девушка и примеряет только что выкрашенный сюртучок.

— Вот тут с другой стороны фалды ещё подкрась, ты же будешь вертеться, они будут задираться. А зритель сразу такую халтуру заметит, — добродушно отвечает ей мужчина с залихватскими, бодро торчащими усами и сам берёт в руки кисть. —  А подмышка у этой куртки вышла очень выразительная! –шутит он. Позже оказывается, что Хох — это Александр Хохлов, профессиональный художник-оформитель, московский друг «Пластилинового дождя». Пока нет Игоря Шадрина, руководителя студии, в этом творческом хаосе властвует он. Ловко маневрируя меж фанерных досок и кусков брезента, он всем успевает подсказать, как это следует лучше вырезать, сколько тут ещё нужно отмерить, что здесь к чему приделывается, да ещё и попутно находит чистые кисти и канцелярские ножи для всех, кто по недоразумению был ими обделен.

Ещё одна парочка молодых ребят тут же рядом прогоняют одну и ту же композицию, силясь исполнить некое танцевальное па. «Нет, так только Игорь может, он скоро будет», — говорит один другому, и словно в классической пьесе на этих самых словах появляется он. Идейный лидер, вдохновитель и всё такое прочее – режиссер арт-группы независимого театра «Пластилиновый дождь».

— Так, у нас теперь есть огнетушитель! – громогласно возвещает Игорь, энергический такой дядька, с усами поменьше, чем у Хоха, но зато с бородкой — с чем я вас, друзья, и поздравляю! Вы тут что, баллончиком красили? – неожиданно останавливается он и строго озирает всех присутствующих. Впрочем, секунды через три его захватывают другие дела, и они с Хохом вдвоём что-то всем подсказывают и подправляют. После того, как все эксцессы предотвращены, дело доходит и до меня.

— Работа непосредственно перед фестивалем всегда в таком темпе проходит, сколько ни готовься. Мы ещё в декабре начали искать всякую рухлядь для декораций – многое покупали, некоторые вещи знакомые добрые люди приносили, что-то на помойках находили, а что? Вот, бывает, идёшь мимо, а там настоящий раритет лежит. Никому уже не нужный, а нам необходимый. Много мы находили всякого, один раз часы с кукушкой отыскали, разобрали, посмотрели на её «кукукалку», долго выдумывали, как её смастерить. Порой искусство заставляет делать что-то такое, о чём ты раньше и помыслить не мог.

Костяк арт-студии составляют десять артистов – вот где стабильность. Самому Игорю Шадрину помогают двое друзей, которых театр и арт-студия поглотили уже, наверное, навсегда. Каждый сезон набирают ещё десять новеньких – они учатся, практикуются, некоторые остаются здесь надолго, без этих приливов свежей крови ни одна уважающая себя труппа обойтись не может. И эти артисты, конечно, постоянно ищут новые образы, новые идеи и источники вдохновения – а этого не отыщешь без глаза, не замыленного ещё опытом.

— Сама арт-студия существует уже 20 лет. Сначала это был детский театр, но вскоре и молодежь заинтересовалась. Начинали с вещей вполне для этой среды обычных – драматического искусства, взяли зрелищности у цирка, выразительности у пантомимы, жизнелюбия у клоунады. Всего понемногу, от разных жанров, от самых разных слоёв искусства. А потом впервые увидели уличный театр в Нижнем Новгороде, и этим загорелись. Теперь вышли на уровень 7-8 фестивалей в год, а это, знаете, очень прилично.

Репетиция начинается внезапно. Игорь просто хлопает в ладоши, крича: «Убираем здесь всё быстро, начинаем репетировать!», и декорации вокруг сразу меняются. Пять юных девушек, которые только что корпели над костюмами, начинают разминаться, потягиваются и разбирают ходули. Из-под их ног щётками торопливо выметаются всюду разбросанные фанерки и тюбики из-под красок. Зал наполняется хрупкими и быстрыми существами, бегающими на тонких и длинных ножках, и это выглядит сюрреалистично даже без костюмов, Дали бы оценил. А ещё всюду механические чудовища, и не верится, что вокруг этот стеклянно-пластиковый «Колизей», его вроде бы и не существует больше.

— Бюджет для театра – это вещь сложная. Вот нам, допустим, посчитали – для того, чтобы развернуть полноценную площадку в «Струкачах», необходимо уложиться в такую-то сумму денег. Сначала не понимаешь даже, как мы в это будем укладываться, что вообще такое. Всё кажется невозможным, хотя и область выделяет на фестиваль деньги, и город, и гранты удается получать. Но наш бюджет – это всё-таки люди, которые постоянно думают обо всём этом нашем общем деле.

— Мы поездили по многим городам и завели там много полезных знакомств. Многие российские театры приезжают на наш фестиваль вот так запросто, бесплатно, потому что выступить у нас — это теперь уже хороший уровень, у нас всех видно. Маленькие коллективы стремятся сюда, чтобы их заметили. Мы ведь начинали с маленького, такого совсем «куцего» фестиваля, на такой маленькой площадке. А теперь мы выросли, переосмыслили многие промахи. Сейчас нам помогают и московские, и тольяттинские друзья – так что мы со всем справляемся, пусть денег и стало меньше. Их теперь везде стало меньше.

Девушки на ходулях тем временем творят что-то невероятное. Когда сидишь в уголке студии на маленькой деревянной табуреточке, то просто недоумеваешь, как всё это может происходить. Они кувыркаются, с размаху, прямо в ходулях с их высоты садятся на шпагаты – в общем, делают все те вещи, которые могут показаться среднестатистическому гражданину, крепко стоящему на своих двоих, чем-то невообразимым. Их выступление построено на постоянном контакте со зрителем, так что если вы решите посетить фестиваль и посмотреть на выступление его хозяев, вас точно растормошат, и вы непременно удивитесь и засмеётесь – даже если вы патологический зануда.

Текст и фото: Ксения Лампова

Интернет-знаменитости бывают как минимум двух видов. Есть сугубо сетевые вроде блогеров с сверхпышными прическами, фотографирующие акции протеста и котов. А есть те, кто благодаря Всемирной сети стал знаменит и в реальном мире.

Работы Васи Ложкина знает подавляющее большинство россиян. Пусть не все знают самого художника, но его знаменитые коты активно используются всеми — печатаются открытки и майки, ставятся на аватарки и используются в качестве основы для демотиваторов, карикатур и прочего, так сказать, контента.

20 августа 2015 года в «Фейсбуке» появилось сообщение от Васи Ложкина: “Приехал в Самару. Тут страшновато!” Мы, конечно, сделали всё, чтобы с ним пообщаться. И встретились с Васей Ложкиным возле филармонии.

Старые чехословацкие трамвайные вагоны сотрясают исторический центр города, предваряя свое появление дрожью земли и скрипом накренившихся зданий. Знаменитый художник и иллюстратор Рунета немного испуганно смотрит на происходящее, попутно уворачиваясь от чьих-то бесхозных детей, выскакивающих из арок и дворов.

Вася Ложкин, в миру Алексей Куделин, перекрикивает весь этот шум и гам, рассказывая о причинах неожиданного визита в Самару, своих впечатлениях и о своем восприятии собственного творчества.

 Чтобы не было войны!

— Алексей, это первый твой визит в Самару?

— Да. Человек покупал подарок на день рождения, попросил нарисовать для него веселых котиков, я ему сделал. А при доставке что-то не так пошло, может, лак не высох полностью. Пришлось ехать, поправлять. Я уже закончил, так что вечером обратно уеду.

 — На твоем сайте есть информация, что ты стремишься работать в позитивном ключе. Но сейчас столько всего происходит — нефть, газ, доллар опять куда-то полез, в обществе чувствуется напряженность.

— Вообще, лично для моего творчества ничего не меняется, но, как показывают практика и история, во все кризисные времена творчество не только у художников и музыкантов, оно у всех лучше прет.
Но я-то не отражаю действительность в картинах. Я рисую вымышленный мир каких-то там сумасшествий, психозов, галлюцинаций, поэтому — кризис не кризис — у меня вечные темы!

 — А как же знаменитая “Великая Русь”?

— Да это так, скорее перерисовка миллионов других таких же картинок, начиная с ХХ века — в Германии и США такие карикатуры были. Это такая шутка была, притом, на мой взгляд, не очень удачная, поэтому от этой картины я избавился и стараюсь о ней вообще не вспоминать.

 — А еще есть работы, которые Вася Ложкин не покажет в Сети?

— На украинскую тематику. Я их тоже не показываю, потому что тема Украины слишком сильно в Интернете всем взрывает мозг. Вне зависимости от стороны. Даже само слово вслух скажешь — Украина! Набегают — и начинается.

 — В статье на лурке (интернет-энциклопедия) сказано, что Вася Ложкин регулярно удаляет комментарии и вообще может закрыть тему, если конфликт набирает обороты. Не было такого, что собственное мнение приходится подстраивать под чужое, чтобы избежать подобных страстей?

— Нет. Дело в том, что я стараюсь не конфликтовать с общественностью, со зрителем. Провокаторов у нас навалом. А я не занимаюсь провокацией, я стараюсь, наоборот, как-то успокоить.

— Я сужу по интернет-аудитории. Чисто интернет-аудитория озлоблена и разобщена. Все друг с другом ругаются по любым мотивам. Ну, в первую очередь по политическим. Но мои картинки нравятся и тем и другим.

 — Поэтому котики?

— Да, поэтому котики. Чтобы не было войны!

 — Можно зайти в магазин и увидеть открытку с твоими котиками либо наталкиваешься на демотиватор с чужой подписью.

— Я на это никак повлиять не могу, поэтому никак не реагирую. Мне, конечно, немножко неприятно. Ладно, взяли бы, переделали картинку на свой лад для своих каких-то целей, это одно. Но другое раздражает, что тебя в это втягивают и делают тебя соавтором каких-то своих измышлений.

— У меня, например, радикальные взгляды на очень многие вещи, я их просто не высказываю вслух. И есть вещи, которые мне совершенно противоположны и неприемлемы. А меня такие — о, смотрите, это Вася Ложкин. Типа, он с нами. А я с вами даже на одном поле срать не сяду! Вот как выходит. Поэтому мне это не нравится. Но а что я могу с этим поделать?

 — Авторские права, суды?

— Какие авторские права, это же Интернет. Я даже картины не подписываю. Картинка появилась в Интернете — все, она должна жить своей жизнью. Пошла в свободное плавание.

 — Интернет должен быть свободным?

— Да. Кстати, в этом плане мне “ВКонтакте” гораздо ближе, чем Facebook. Потому что он более либеральный, более свободный. Да, там можно встретить каких-нибудь фашистов или исламистов, или каких-нибудь любителей детского порно и так далее, но тем не менее люди сами модерируют, сами регулируют.

Бренд Рунета

Мы выходим с Васей Ложкиным на Ленинградскую. Он сразу направляется к палатке с сувенирами и покупает магнитик “С свитком” для коллекции жены. Сам Алексей собирает колокольчики, и когда он произносит это слово, оно звучит очень умилительно и даже чуточку по-детски.

Вообще, Вася-Алексей удивительно харизматичный человек. Невысокий, закутанный в куртку, в черной кепочке и очках в оригинальной оправе, он похож одновременно и на классического художника, и на скрывающуюся от общественности рок-звезду. Мы доходим до лавочек и садимся, чтобы отдохнуть от окружающего шума. В арке, уходящей в темноту двора, свалены запакованные в пищевую пленку картины.

 — Не хочешь организовать выставку в Самаре?

— Не хочу. Это хлопотный процесс. Чтобы сделать выставку, надо картины, штук сто. Надо зал арендовать, деньги на рекламу, транспорт. И чего? Я должен взять кучу денег, которые мог потратить на еду, на семью все это дело вбухать.

Я в современном искусстве ни черта не понимаю и им не интересуюсь. И отношения к нему не имею. Мне это не интересно

— Ну хорошо, придут самарские, например, люди, поковыряют в носу, скажут: «Прикольно!» И все. То есть развлечь людей, я и так развлекаю. Интернет в каждом доме практически, вот тебе и выставка. Мы и в Москве выставку в январе отменили, решили на попозже ее перенести.

 — Сейчас много современных художников, не ограничивающих себя живописью. Акционисты, например.

— Я так скажу — я в современном искусстве ни черта не понимаю и им не интересуюсь. И отношения к нему не имею. Мне это не интересно. Вот что мне интересно? Например, мультфильм для детей, потому что мы с ребенком смотрим мультики. Или, например, какие-нибудь обновления для Angry Birds.

— А чего там, какие акции-шмакции — это как обсуждать игру по водному поло между Болгарией и Венгрией. Наверняка был такой матч, даже совсем недавно, или хоккей на траве — для кого-то это очень важное событие, но для меня они одного порядка.

 — Как ты определяешь свой стиль?

— Так вот, положа руку на сердце, сказать, что я художник, сложно, потому что рисовать я не умею. С другой стороны людям нравятся мои картинки. Наверное, современное искусство у меня. Я же делаю его сейчас, потому и современное. С другой стороны ничего нового я не делаю вообще. Просто рисую то, что рисуется.

 — Тем не менее Вася Ложкин — это уже бренд Рунета.

— Ну да, да. Ну а почему бы и нет? Пусть будет так. Мне от этого хорошо, мне приятно. У меня вот день рождения на днях был, и мне все письма писали, сообщения, sms. В «ВКонтакте», в «Фейсбуке». Куча народу, которых я вообще не знаю, говорят мне теплые слова. Мне приятно!

 — Друзья реальные и виртуальные. Большая разница между ними?

— На самом деле, конечно, большая. В моем случае огромная. Возьмем «ВКонтакте». Я его завел, чтобы играть в какую-то игру, ресторан какой-то или во что я тогда любил играть. Это во-первых. А во-вторых, там мои личные знакомые — чтобы с ними переписываться. Сейчас туда навалила куча народу, типа “А давай дружить?” А давай. Я этих людей вообще не знаю. И я теперь ленту читаю, как телевизор.

— Интернет много чего дает. Много знакомств появляется всяких разных, и даже друзья у меня появились, с которыми сначала переписывались, но все равно это немножко разные вещи.

 — С приходом популярности ты сильно изменился?

— Да, я более сдержанным стал. Стараешься держать себя в рамках и лишний раз что-то не высказывать. Когда я начинал, на форумах всяких — ой… Я себе много чего позволял. Сейчас стараешься не обидеть. Возникает ответственность — на тебя нацелено много глаз, и поэтому надо вести себя культурно.

 — Как семья реагирует на твою популярность?

— Я же не какой-нибудь актер, у которого сумасшедшие фанатки под окном сидят! Это же все в Интернете. Живьем ничего такого нет. Хотя когда выставку организовали, пришло 5 тысяч человек. Ну да, круто, конечно! Все автографы просят, чувствуешь себя каким-то таким!
Или вот книжку выпустили, сидишь, подписываешь, чувствуешь себя артистом! Но в целом это никак не влияет на семейную жизнь.

Вдохновение и кризис

К нам приближается бродяга. Он выписывает странную траекторию, словно “Омик”, идущий к причалу против течения. Наконец, он замирает напротив Васи, чуть покачиваясь, будто на волнах.

— Чего, чего, чего тебе?

Бродяга протягивает ладонь и шевелит грязными распухшими пальцами.

— Денюжек? Сейчас посмотрим. На. Счастья, удачи, здоровья. Пока!

Бродяга делает какие-то жесты рукой, причмокивает и отчаливает от нас задним ходом. Немногочисленный людской поток подхватывает его и уносит от нас.

 — Есть мнение,что художник должен быть голодным…

— В этой формулировке есть один момент. Там голодным не то, что недоедать, а должна быть жажда творчества.

— Вообще, людям приятно наблюдать за падением другого человека. Вот, например, писатель будет спиваться, будет наркоманить, писать какую-нибудь гениальную чепуху, и все будут говорить: “О, круто!”, а когда он умрет, скажут: “О, жалко. Давайте нам другого, будем смотреть, как он голодает!” Я лично считаю, что мне надо семью кормить, зачем мне голодать?! Да и потом я же сказал, что я не художник, с чего это мне?!

 — Творческий кризис тебе знаком?

— Бывает. Причем такое неприятное ощущение на самом деле, когда ничего не можешь вообще родить. У тебя краски есть, холсты, все-все-все для работы. Время есть свободное, а ничего не рождается.
Я заметил, творчество волнообразно — сначала у тебя пик, тебя прет, всякие идеи, а потом — раз. И вообще ничего. Тишина. Потом опять появляется.

— Вопрос вдохновения никак нельзя стимулировать. Вот я заметил, что ни деньгами, ни угрозами. Конечно, если взять мою семью в заложники и сказать: “Если сейчас ничего не нарисуешь, мы там всех убьем на фиг!”, то, наверное, нарисую. Но на самом деле бывают такие моменты, когда ничего не рисую, довольно часто причем. Чтобы найти какую-нибудь классную тему или сюжет, приходится долго ломать голову. Но нарисовать теперь гораздо проще.

Я всегда хотел быть рок-звездой. Я всю жизнь занимаюсь рок-музыкой. Но так получилось, что последнее время стал писать картины, показывать людям, и людям понравилось

 — Можно сказать, что нашел свою стезю, свое увлечение.

— Можно сказать, да. Во-первых, я никогда не хотел быть художником. Не было даже мысли. Я всегда хотел быть рок-звездой. Я всю жизнь занимаюсь рок-музыкой. Но так получилось, что последнее время стал писать картины, показывать людям, и людям понравилось.

— Сейчас смотришь уже на это и думаешь: “Ну а почему бы и нет, неплохое занятие”. Рисуешь какие-то картинки, котов, обезьян. Клево — людям нравится, мне нравится… Но, к сожалению, это не навсегда. Это сейчас модно, а пройдет какое-то время и появится какой-нибудь другой Вася Ложкин.

 — Нет ревности между увлечениями, живописью и музыкой?

— Нет, там немного другое. В музыке ведь коллективное творчество. Здесь я один делаю произведение. Полностью, целиком я, в одну харю. А с музыкой целый ансамбль это делает. Сочинишь песню, приходишь, и ее начинают доаранжировывать, допиливать, докручивать, доверчивать другие люди. С одной стороны это хорошо, с другой стороны ты начинаешь за целый ансамбль отвечать.

— Хотя сейчас пишу альбом в одно лицо. Хожу на студию к чуваку в Ярославле, мы с ним садимся: тын-дын тын-дын, что-то такое! Может, что получится.

 — Для того, чтобы добиться подобной известности, откуда надо начинать? Есть мнение, что все равно необходимо перебираться в Москву.

— Да откуда угодно. Это великая сила Интернета. Когда у меня выставка первая случилась, я к тому времени был уже достаточно известным, и народу пришло до фигищи, потому что они все это видели в Интернете, а не наоборот. Потом ведь люди, которые смотрят мои картинки, живут в других странах. В Израиле, в Германии, в Украине, в Казахстане — Интернет дает возможность быстрее донести свое творчество до зрителя.

 — Использовал SEO, продвижение, контекстную рекламу, прочие блогерские приемы раскрутки?

— Никогда! Я, кстати, из ЖЖ так и ушел, когда там началась эта движуха. Какой-то там “социальный капитал”, какая-то хренатень, топы, рейтинги.

Изначально, когда я рисовал картинки, еще не было интернетов никаких. Я рисовал на бумаге. Окровавленные хирурги отрезают человеку голову, например. Повешу на стену, придут три моих знакомых. Я для них делаю презентацию этой картины

 — Это убило ЖЖ?

— ЖЖ убило не это, а новое руководство, которое заставило технические службы что-то докручивать, доделывать и улучшать. И они до улучшались до такой степени, что им невозможно стало пользоваться, особенно с мобильных устройств. Я последнее время вообще не пользуюсь компьютером, в основном смартфоном, у меня там все. У «Фейсбука» приложение, у «Контакта». Отличные приложения для мобильных — всё ништяк, всё работает. В ЖЖ — это ужас. Это через задницу кариес лечить. Ну и, естественно, ни за какую рекламу нигде ничего я не платил!

 — Просто нужно делать уникальный контент?

— Да, нужно не заморачиваться и делать так, чтобы другим было весело. И потом, я же не ставил себе цели, типа я сейчас буду делать и у меня будет миллион подписчиков. Изначально, когда я рисовал картинки, еще не было интернетов никаких. Я рисовал на бумаге. Окровавленные хирурги отрезают человеку голову, например. Повешу на стену, придут три моих знакомых. Я для них делаю презентацию этой картины.

— Потом то же самое перешло в Интернет. Ну а так сложилось, что мои картинки нравятся многим людям. Я и сам считаю, что неплохо их делаю, они довольно прикольные, некоторые очень даже крутые вещи получились.

 — Как ты начал писать на холсте? Был круг знакомых художников?

— Методом проб и ошибок. Сначала я рисовал на бумаге гуашью. На альбомных листах или вот у меня был рулон желтой такой бумаги, типа оберточной, плотной очень. Вот я отрезал куски и рисовал на них. А потом подумал: а давай попробуем на холсте маслом. Потом с масла перешел на акрил и темперу. Она быстрее сохнет! Масло — это понты такие — типа масло, классика, все дела.

— Ну и еще прикольный момент — поставил мольберт, набрал красок такой, хо-хо! Я еще думал берет на себя надеть, шарф такой, сесть напротив чего-нибудь и там кистью во все стороны: «Я так вижу мир!»

Я не знаю ничего о настроениях общества. Вот почитаешь «Фейсбук», кажется: все, кирдык всему, мы скоро умрем! Там закон новый приняли, там санкции, там Украина! Мы уже на грани! А когда ты живешь в обществе и в этот узкий сегмент не лезешь, то жизнь, в общем-то, продолжается.

 — Кроме музыки и живописи и колокольчиков есть какое-то хобби?

— Какие у меня могут быть увлечения, когда моя работа, можно сказать, и есть хобби? Я рисую картинки, я бренчу на гитарке, куда еще дальше?

 — Можно сказать: Вася Ложкин — счастливый человек?

— Да. Чего-чего, а сказать, что я несчастен, я никак не могу. У меня все хорошо. У меня есть жена, ребенок, есть где жить, есть любимое занятие. Что еще надо для жизни?

 — Настроения в обществе влияют на твое настроение?

— Я не знаю ничего о настроениях общества. Вот почитаешь «Фейсбук», кажется: все, кирдык всему, мы скоро умрем! Там закон новый приняли, там санкции, там Украина! Мы уже на грани! И все такие: а-а-а, мы умрем, все сдохнем на хрен! А когда ты живешь в обществе и в этот узкий сегмент не лезешь, то жизнь, в общем-то, продолжается. Настроения, конечно разные, но люди живут и живут, шар крутится-вертится.

О зрелости и молодости

К нашему импровизированному причалу пытается подойти целая флотилия молодых людей с грязным и лохматым чуваком во главе. Метров с пяти он начинает подавать сигналы: “Мужики, помогите до дома вернуться!” В руках в качестве обоснования необходимости помощи табличка: “На палатку и дорогу до Владивостока”, за спиной гитара.

— Не, не, мы уже дали тут одному.

— Меня бесят музыканты эти уличные. Они разные бывают, но в целом меня это раздражает. Во-первых, у меня там в голове своя музыка играет, или я вот люблю какую-то определенную музыку. Но я не высказываю свое раздражение, у каждого свои взгляды, но когда сидит там в жопу пьяный, а второй подходит и говорит: «Помоги музыканту!», хочется ответить: «Вы что, инвалиды?»

— Если музыкант, то ему обязательно нужно помочь? А почему, например, не учителю? Или врачу не надо помочь? Или вот этот чувак — с какой стати, откровенно говоря? Какой-то хрен с горы: “Мне надо доехать до Владивостока!” А мне-то что? У него там мама болеет? Вот ему просто делать не хрен.

— Я сужу как взрослый человек. Старый стал.

 — Нет зависти к молодым?

— Нет. А к чему? К музыке? Ну вот выступали мы на «Доброфесте» в Ярославле, вышли, три человека похлопали. Потом выходит после нас группа Anakondaz. Я такую группу даже не слышал, а все такие: “О-о-о! Ура!“

— Тут не в зависти дело. Музыка — это дело молодых. Рок-музыка, если говорить об этом. В нашем случае — это увлечение для какого-то узкого круга людей. Другое дело, когда ты понимаешь, что в свое время ты очень многое потерял на алкоголе, наркотиках, еще на какой-то хренотени. Можно было по-другому распорядиться. Грустно немножко становится. А когда смотришь на молодежь, которая чем-то увлекается, то, наоборот, радуешься за нее.

Философия Васи Ложкина

На Ленинградской все холоднее. Мы поднимаемся с лавочки и идем в сторону Чапаевской, осматривая вечные леса около ТЦ “Опера”. Вася Ложкин осматривает статуи на фасаде и неожиданно бросается внутрь. Оказывается, ему нужно непременно купить конфеты “От Палыча”, так как, с его слов, “торты эти везде, а конфет нет”. За рассуждениями о необходимости марципана в конфетах и другой начинке переходим на тему выражения убеждений художника через его работы.

— Художник рисует картинку. Когда ты начинаешь ее объяснять словами с точки зрения: “Я борюсь за мир во всем мире” или в жизни у меня что-то произошло и так взбудоражило, я выражаю свой протест. Это, мне кажется, не совсем художник, это какой-то политический акционер.

 — Нет стремления тоже что-то выразить?

— Ну я глуповат просто! Мне сложно умничать , мне слова-то сложно в предложения складывать, что еще я могу выражать?!

— Мне дано рисовать. Может быть, пройдет лет десять, буду писать. Дачу я купил, бороду отрастить не проблема, надо будет купить печатную машинку. Сесть, и роман, 400 страниц вступления — все, как положено.

По мне, так лучше сделать завтра, чем сегодня. Не получилось — и хрен с ним. Легче надо к жизни относиться

— Хотя вышли две книжки, я как писатель типа! Но там история какая произошла: из издательства в Питере пристали — давай выпустим, что ты там в блогах публиковал. Я им: «Да вы че, да вообще?» И потом, сколько я видел, когда блогеры пытаются издавать свои на бумаге, такая тоска зеленая, что не стоит, мне кажется, этого делать. А тут: «Мы все сами сделаем, мы тебе денег дадим!”.

— Они сами все сверстали, все отредактировали, картиночки поставили. Единственно, что я ездил в магазин “Дом книги” на Арбате, там была встреча с читателями, сидел с умным видом, подписывал. Вот вся моя писательская деятельность.

Правила жизни

Мы прошли по Чапаевской, свернули обратно на Льва Толстого. Потом сели в машину и проехали к набережной, к памятнику Засекину. Пиво Вася не пьет, а потому мы промчались мимо “Дна” прямиком к Полевому спуску.

Известный художник Рунета Вася Ложкин смотрел на Волгу, которая ему показалась вовсе не такой уж и широкой по сравнению с той, что течет через его родной Ярославль. На пустынной набережной практически не было людей, и только особенно морозостойкий гастарбайтер таскал какие-то коробки, вжав голову в плечи, пытаясь укрыться от холодного ветра.

Напоследок захотелось узнать о правилах жизни Васи Ложкина, как это принято в дорогих глянцевых журналах.

— Я отношусь к жизни и работе, как испанцы какие-нибудь. Вот есть японцы, которые день и ночь на работе херачат, едят лапшу в офисе, чтобы достичь чего-то. Ну и жизнь проскакивает мимо. По мне, так лучше сделать завтра, чем сегодня. Не получилось — и хрен с ним. Легче надо к жизни относиться. И не принимать близко к сердцу всякую фигню, которую в Интернете пишут.

Следите за нашими публикациями в Telegram на канале «Другой город» и ВКонтакте