Мы продолжаем проект по истории Безымянки. И речь пойдет не столько о производственной и трудовой славе промышленного узла, сколько о традициях и историях этого «второго города». Вместе с командой МТС мы готовим фотовыставку по истории Безымянки. И будем очень рады, если вы поделитесь с нами своими историями и фотографиями. Сегодня наш герой — врач высшей категории, детский ортопед Евгений Валентинович Ковалев.
Почтовый ящик 208
Моя семья всю жизнь живет на Безымянке. Все мои с завода «Прогресс». Вот, посмотрите, фотография 1951 года. На ней мама — начальник химической лаборатории. А папа у меня был ни много ни мало главным металлургом «Прогресса». У него и медали есть, и ордена. Он присутствовал при запуске ракет с космонавтами и даже был несколько раз в Кремле на торжественных банкетах, посвященных успешным полетам в космос. Понятное дело, не в основном зале, где сидело правительство, генеральные конструкторы и космонавты, а в соседнем, где исполнители.
Родители в 1936 году закончили Свердловский технический институт, тот, в котором попозже учился Ельцин. Получили направление на авиационный завод в город Смоленск.
Война началась, и буквально дней через пять их отправили в эвакуацию. Погрузили на платформы, вместе с оборудованием. На станках буквально спали в дороге. В Куйбышеве начали организовывать будущий завод «Прогресс». Он тогда назывался «почтовый ящик 208». Рядом строился завод №18, который перевезли из Воронежа, он был почти зеркальный нашему заводу. Родителей поселили на дебаркадере, который стоял под Ульяновским спуском. На дебаркадере был здоровый зал ожидания, и отец рассказывал, как там стелили матрасы, и все вповалку там спали. Ему там очень нравилось, потому что рядом продавалось жигулевское пиво. Оно сразу всем очень понравилось.
Каждое утро родители пешком шли на железнодорожный вокзал, там садились на специальный поезд, который вез их на завод. А уже осенью 41 года, когда завод начал давать продукцию, работали в цеху неделями, не выходя за территорию. Мама еще как-то ездила в город, а отец нет.
В 1948 году им дали квартиру на Кирова, 44. Это дом напротив ДК на площади Кирова, загородка перед ним красивая, ажурная. Наш дом строили пленные немцы, впрочем, как и дом напротив, через Физкультурную, от завода Фрунзе. И дом № 46 по Кирова тоже строили немцы. Я их видел. С утра немцев приводили конвойные, они работали, потом им привозили обед. Особенно их жалела моя бабушка. У неё во время войны пропал сын, Николай. Как потом выяснилось, он всю войну просидел у немцев в плену. Он ей рассказывал, как им кидали еду немецкие женщины, когда их вели на работы. И бабушка этим немцам тоже всё время выносила еду – как бы оплачивала добро. То заворачивала бутерброды, то печенье какое.
Возле стадиона «Крылья Советов», ближе к железной дороге, был в войну блошиный рынок. И там к бабушке всегда подходили цыганки и гадали. Я помню, ей все говорили, что твой сын жив, и он обязательно вернется. Может быть, всем там говорили одно и тоже… И не у всех сыновья приходили…
«Какое секретное производство?»
А дядька мой пришёл. В 49 году. Американцы его освободили, англичане передали нашим, а наши отправили его в Маньчжурию на три года работать на железной дороге. Оттуда он приехал уже с женой и с ребёнком. Поселили их в бараке наискосок от нынешнего Кировского рынка, где тогда был стадион «Восход». Дядю Колю мой отец сгоряча хотел устроить на завод «Прогресс». Начальник отдела кадров ему говорит: «Ты что, с ума сошёл. Он же у тебя в плену был, какое секретное производство?»
Тогда отец устроил его на Безымянскую ТЭЦ. Труба, которая видна отовсюду, вот он её строил. Вечером работал, а днём учился в строительном институте. Отец платил за его учебу, это небольших денег тогда стоило. Он закончил институт, пошёл работать в 11 трест и строил дальше Безымянку.
Могилы с красными геройскими звёздами
Рядом с нашим домом по Физкультурной стоял дом от завода №18, там жили одни летчики-испытатели. У нас в медуниверситете есть профессор Маковецкая Галина Андреевна, её отец был Героем Советского Союза и жил в соседнем доме.
Мой одноклассник по 120 школе Валера Казаков тоже был сыном Героя Советского союза. Он рассказывал, как отец получил свою золотую звезду. В пятидесятых годах они испытывали какой-то тяжелый бомбардировщик. Команда большая — 12 человек. И вдруг там что-то вышло из строя, и самолет пошёл в пике. Казаков был командиром экипажа и приказал всем прыгать. Сам тоже стал катапультироваться, но у него заклинило люк. Он, рассказывал Валера, себе все ногти вырвал, пытаясь освободиться. Но не смог, и каким-то чудом выровнял машину и посадил её. Как только посадил, его тут же в Москву, в определенное место, начали допрашивать. Несколько часов пытали с пристрастием. Всё, думает, сейчас посадят. И вдруг приходит офицер и кладет на стул новую форму. Он смотрит, а там на погонах вместо звезд подполковника звезды полковника. Он оделся, его посадили в машину и привезли в Кремль. И там Никита Сергеевич Хрущёв вручил ему звезду Героя Советского Союза. За то, что машину не погубил и людей спас.
Много на безымянском кладбище на Металлурге могил с красными геройскими звёздами. Целая аллея. Кто погиб, кто своей смертью умер.
«Волга» красавица, с оленем
На втором этаже нашего дома были три квартиры, которые работали как заводская гостиница. В ней останавливались Кожедуб — трижды Герой Советского Союза, Покрышкин — трижды Герой Советского Союза. Здоровые такие мужики! Я спускаюсь по лестнице, смотрю — они, герои. Мы же их всех в лицо тогда знали. Я замер, рот открыл, а они меня по голове потрепали, и вниз спустились. За самолетами приезжали на завод.
Почти у всех летчиков-испытателей были машины «Волги», во дворе стояли здоровые гаражи. Валера Казаков как-то мне говорит: пойдем покатаемся, отец в командировку уехал. А у них «Волга» красавица была, с оленем! Мы гараж открыли, он машину выгнал, и мы поехали. А страшно, нам лет по 14. Он из двора выехал, повернул на Победу и задними колесами заскочил на бордюр. Нас тряхнуло, мы перепугались и назад. Заезжаем во двор, а возле ворот гаража уже стоит друг отца, полковник, тоже летчик-испытатель. Ему отец дал ключи и просил присматривать за машиной. Он нас и увидел из окна. Говорит: идите сюда. Мы подошли, он размахнулся, и как Валерке по уху даст! Потом ко мне развернулся, и мне по другому уху. Чтоб неповадно было.
На заводах тогда огромное количество людей работало – больше 150 тысяч. Представляете, шли трамваи по проспекту Кирова на мост, так вот люди даже на крышах сидели.
Я попал в тот период, когда Никита Сергеевич Хрущев решил преобразовать школы из обычных в школы с производственным обучением. Мы учились 4 дня в неделю, а во вторник и в пятницу ходили работать на завод.
Там нам преподавали азы рабочих специальностей, устройство станков, сопротивление материалов, показывали, как затачивать резцы. А в 11 классе мы на заводе работали всю первую четверть. Нам платили деньги. В первую получку мне выдали 56 рублей. Моя будущая жена, с которой мы жили в одном доме и учились в одной школе, тоже работала на заводе. Она числилась фрезеровщиком 2 разряда, а я токарем 2 разряда.
Оттиск руки Гагарина на лбу
И вот как-то мы пришли на завод, это был сентябрь. Наши мужики из цеха куда-то собираются. Куда, спрашиваем? Терешкову с Быковским встречать. А там между заводами был аэродром. (Оттуда летали преимущественно на Байконур и в Москву. А вместе с ними жены начальников за колбасой. Ну это так, к слову). Подходим к забору, там охранник с ружьём, не пускает. Ребята наши поднажали, ворота раскрылись, и мы прошли на территорию. Прилетают два бомбардировщика. Спускается Терешкова в синем костюме, за ней Гагарин, Титов, Николаев и Каманин, который тогда был командиром этого отряда. Народ сразу к ним бросился, их растащили пo кучкам. Они подпрыгивают, кричат, — они же маленькие все, космонавты. Мы с приятелем покрутились вокруг, — не пробиться, — и пошли домой.
Тут он ко мне прибегает, кричит, — «пошли скорее, сейчас космонавты будут съезжать с моста». Ехали они на первую просеку. Мы побежали туда, к «Шанхаю». На пересечении проспекта Кирова с Физкультурной гастроном был, мы его «Шанхаем» звали.
Люди на столбах, на деревьях висят — ждут. Несется ПАЗик милицейский оттуда, из-за моста. В нём сидят Терешкова и Быковский. У Терешковой тогда фингал под глазом был. Она же буянила перед самым приземлением. У неё, видно, и теперь это проявляется (смеётся).
Юрий Гагарин в Куйбышеве. Фото из личного архива семьи Мурысевых.
То есть сразу после полёта они прилетели в Куйбышев. А Гагарин и Титов, видимо, встречающие. Терешкову народ пропустил, а идущую следом «Волгу» люди уже блокировали. Чёрная «Волга» остановилась, люди вокруг напирают, давят. Я очутился прямо у машины. Стекло задней двери открыто, и у меня голова прямо туда просунулась. Посередине сидит Гагарин, справа от него Титов, слева Николаев, а спереди Каманин злой. На водители кричит: «Почему остановились?» Тот говорит: а как я поеду? Люди машину приподняли на руках, задние колёса вращаются на весу, только свист стоит. На меня снаружи давят, я в заднее окно чуть не по пояс влез. Тогда Гагарин мне на лоб руку положил и начал толкать обратно. Он говорит: «Сейчас тебя раздавят, уворачивайся». Я кое-как выскользнул наружу, машину по приказу милиции опустили на землю, и она рванула вперед. Люди как пули в разные стороны полетели. Оттиск руки Гагарина на лбу я еще долго чувствовал, гордился.
Приехали инженеры
Когда начинают говорить городские с каким-то пренебрежением в отношении Безымянки, я этого не понимаю. Ведь раньше люди мечтали работать на заводе «Прогресс» или на заводе Фрунзе. Потому что были большие зарплаты, всегда платили премии, за выслугу лет. Не сравнить с тем, что было в центре.
И потом, какие люди приехали туда! Самара она есть Самара — деревня, можно сказать. А приехали инженеры, рабочие самой высокой квалификации. Вот у меня тесть эвакуирован был из Москвы, завод назывался «Дуглас». Он был слесарем, потом уже здесь закончил институт и стал начальником инструментального цеха. Работал от зари до зари, так же, как и мой отец. 64 года трудового стажа, представляете!? Завод работал в три смены. Он две смены проводил на заводе, а потом встречал ещё третью. Домой приходил не раньше 9 вечера. Спал немного, и в 6 утра туда опять.
Съехались на эту Безымянку Смоленск, Москва, Воронеж, Рига, Белая церковь (это под Киевом). Это были самые образованные люди. Безымянка после войны была чистым и культурным местом. Особенно сквер Калинина по выходным. В воскресенье там гуляли нарядные люди, обязательно играл духовой оркестр. Попозже стал выступать эстрадный оркестр. Клуб «Родина» от 18 завода организовал джаз-оркестр, причём такой солидный. Тут мужики в шахматы играют, там пиво потихоньку попивают, на эстраде парочки танцуют. Вокруг детей полно, тоже чистеньких и нарядных. Безымянку всегда «умывали» к 22 апреля, дню рождения Ленина. Все заводы выгоняли на коммунистический субботник своих сотрудников, и они мели, деревья сажали, красили бордюры, каждую пылинку прибирали.
«Все, хватит, я в колонию»
Ну, конечно, хулиганья на Безымянке тоже хватало. Шпаны очень много было. На них управой были дружинники. Комитеты комсомола от заводов назначали ответственных, и по улицам ходили толпы дружинников, разгоняли разные сомнительные компании. Даже в нашей 120 школе (еще до того, как она стала английской) было много хулиганов. Причем как: если старший брат сидит, за ним средний садится.
Как сейчас помню одноклассника Петю Хорина. Он до пятого класса у нас доучился и говорит: «Все, хватит, я в колонию». У него к тому времени старший и средний братья сидели. Причем, чтобы к братьям в колонию попасть, ему надо было «сесть» обязательно в Москве.
И вот ребята со двора потом рассказывали. Он поехал туда, прошел на стадион, где играла команда ЦСКА. Был такой футболист Альберт Шестернев, и Петя у него спер олимпийский костюм. Его тут же схватили и отправили в колонию, чему он был несказанно рад.
У нас во дворе много таких ребят было. Половина пошла в институт, половина в тюрьму. Но мы тогда никакой опасности не чувствовали, понимаете? Вся среда была органичной. Каждый выбирал по себе.
Любимые места – дворец Кирова и стадион «Крылья Советов». Мы там торчали постоянно. Зимой на каток ходили. Каток был в среду, в субботу и воскресенье. Все мои друзья раздевались в нашей квартире, а подружки дома у моей жены, — мы жили в соседних подъездах. И уже на коньках, чтобы там не толпиться на стадионе, мы переходили Физкультурную. А назад так: коньки снимали и шли в носках. В шерстяных. На них накапливались такие ледяные «бобышечки», мы домой приходили, они таяли. Мама ругалась, полы протирала за нами.
В город мы ездили в основном с мамой. Отец город не любил, говорил: «церковная Самара». Выезжал только в театры – родители очень их любили. А мы с мамой к праздникам обязательно ездили в кондитерский магазин на Ленинградской. Наберем там конфет «Куйбышевских», «Белочки», карамели всякой — вкуснотища!
Мой отец причастен к изготовлению памятника Кирову. Они делали форму для отливки фигуры. Отца поставили ответственным за это дело, как главного металлурга. Потом готовую форму отправили в Питер, и там отливали скульптуру, по-моему, на «Кировце» (Петербургский тракторный завод, — прим.ред.) Когда мы в первый раз с отцом пошли смотреть уже готовую скульптуру, я засмеялся и спросил: «Папа, а ты по своей ноге, что ли, делал ногу Кирова?» Дело в том, что у отца одна нога была кривая, такая особая посадка. А если вы обратите внимание, Сергей Миронович Киров стоит в сапогах, и левая нога его тоже немного кривоватая.
Про Безымянку я всегда говорю с уважением — это моя родина. И там было всё хорошо, пока жили заводы. У них были и ясли, и детские сады, и всякие клубы, и стадионы, — всё для сотрудников.
Следите за нашими публикациями в Telegram на канале «Другой город», ВКонтакте, Facebook и Instagram
