Сегодня редакция «Другого города» порадует вас чем-то необычным. Чтобы перевести дух и немного отвлечься от самарских новостей, мы предлагаем вам узнать, какие материалы несамарских СМИ вдохновили журналистов ДГ.

Евгения Новикова, журналист:

— В начале недели «Медуза» выпустила текст по теме, которую современные СМИ по разным причинам не любят лишний раз поднимать. Речь о последствиях принятия «пакета Яровой», в частности — о борьбе с «вредными движениями», где слишком много злоупотреблений.

История уволенного из-за христиан-пятидесятников преподавателя — лишь одно из многочисленных свидетельств того, что в России сегодня легко быть атеистом, но все труднее быть неправославным.

Андрей Артемов, краевед, экскурсовод:

— Благодаря кинотрилогии «Гоголь. Начало» многие россияне вспомнили, что Николай Васильевич — это не просто усатый дядька с портрета в кабинете русского и литры, но и автор хоррор-повестей. На этой неделе журнал «Арзамас» покопался в наследии классика и отыскал девять алогичностей и несостыковок в его произведениях. Если вы хотите узнать, как на Украине появились гномы из «Вия» и откуда арбузы в средней полосе России («Мертвые души»), обязательно прочтите этот материал.

Максим Федоров, журналист:

— Короткая история о том, как в Липаково, что в центре Архангельской области, по улицам бродят волки и убивают всех: собак, женщин и мужчин с ружьями. На улицах электричества нет, поэтому после пяти вечера здесь видно только то, что помещается в световом пятне карманного фонарика.

Деревня не пустеет. Люди живут здесь дальше. Запирают на ночь сторожевых собак в клетках, чтобы волки не достали. Сами по вечерам не выходят на улицу.

Это напомнило мне родной Железногорск — закрытый город под Красноярском, где я прожил 18 лет. Железногорск стоит в низине, окруженный тайгой. Летом на автобусные остановки выходят медведи и задирают местных. Это случается нечасто, но случается. В Железногорске закрывают продуктовые магазины, заводы, повышают цены и сливают плутониевые отходы в единственное озеро. А люди продолжают там жить.

Кстати, на новогодние праздники я поеду в Железногорск. Видимо, такой у нас менталитет — жить с волками. Без этого не можем.

Наталья Фомина, шеф-редактор:

— РИА-новости 4 декабря неожиданно сообщили, что более половины родителей школьников делают уроки за своих детей. Меня это здорово повеселило прежде всего потому, что у меня, слава богу, больше нет никаких детей-школьников, а то помню, как сын-младшеклассник на уроке искусства нарисовал нашу семью примерно так: я с красными волосами, губами и ногтями валялась в траве с бутылкой в руке, а его отец и сестра как бы парили рядом, все при таре. Я очень разволновалась на родительском собрании, убеждая учительницу, что мальчик пошутил, и на обратном пути заглянула в гастроном, купила пива, чтобы хоть как-то. Первым, разумеется, человеком, которого я увидела, обернувшись от прилавка, была сынова учительница. Такие дела.

Следите за нашими публикациями в Telegram на канале «Другой город», ВКонтакте и Facebook

В четверг, 29 ноября, состоялась презентация проекта «Дворовой конструктор». Авторы идеи рассказали представителям районных администраций о новом инструменте для создания общественных пространств.

Не только для детей

Конструктор разработала группа специалистов, которая занимается разными типами проектов в сфере урбанистики, градостроительства, благоустройства и архитектуры. Одно из ее подразделений — междисциплинарная команда «Код города», которая работает в Самарском политехе.

Проект включает набор модулей, которые можно по-разному комбинировать и дополнять. Количество сценариев не ограничено — конструктор может быть местом посиделок на двоих или площадкой для работы летом, или огромной инсталляцией — городком, где интересно играть детям.

Основной модуль конструктора — металлический куб. Самый большой имеет размер 2,40 х 2,40 х 2,40 метра. Самый маленький — 40 х 40 х 40 сантиметров. Основанием для модулей могут быть деревянные настилы или террасы.

В числе преимуществ проекта — вариативность модулей, небольшая стоимость и легкость воплощения, которое под силу и местным производителям. Вариант конструктора, который представили архитекторы на презентации, обошелся всего в 128 тысяч рублей.

— Комплекты могут быть одновременно самодельными и профессиональными. Кровельные, прозрачные и полупрозрачные элементы, зелень — все это можно использовать, чтобы обжить объект и сделать его уникальным, — пояснил завкафедрой инновационного проектирования Сергей Малахов.

Повод для знакомства

Важно, что при создании общественного дворового пространства на основе конструктора соседи начинают общаться, это их объединяет.

— Частью проекта стало социологическое исследование, результаты которого показали: прежде чем создавать какой-либо тип благоустройства, надо наладить коммуникацию внутри двора, увеличить доверие между жителями. Конструктор выполняет эту задачу, позволяет людям сообща выбирать, как обжить двор, — рассказала профессор кафедры инновационного проектирования Евгения Репина.

Концепцию разработали на субсидию, которую получила автор идеи Анастасия Кнор.

— Этот проект может сделать маленькую революцию в Самаре, и я хочу, чтобы он стал основой благоустройства нашего города. Он современный, нестандартный и удобный для жителей, — сказала она.

По сути, единственный вопрос, который возник у слушателей после презентации, касался техники безопасности. Проектировщики уточнили: функциональное назначение конструктора для технических сертификатов еще предстоит тщательно продумать, но это не детская площадка. Конструктор должен стать удобным местом для всех жителей двора.

Идея стала продолжением городского проекта благоустройства «Твой конструктор двора». Его представляли на фестивале «Дерево», который проходил летом в Загородном парке.

Фото Евгения Нектаркина

Следите за нашими публикациями в Telegram на канале «Другой город», ВКонтакте и Facebook

Через несколько лет Мария Шестерикова может попасть в подборку Esquire «10 молодых журналистов, за которыми нужно следить». В самарской «Комсомолке» она публикует сторителлинги, с которыми ездит по стране и выигрывает федеральные конкурсы по журналистике.

Максим Федоров поговорил с 21-летней журналисткой о том, что осталось в тени успеха: харассмент в 18 лет, чернуха в самарских СМИ ради трафика, расширение моральных границ и возможная эмиграция.  

Намотанная на столб «приора» и харассмент

— В мае 2016 года ты ушла из «Самарских известий». Ты могла пойти в любое издание. Опиши ситуацию, когда решила устроиться именно в «Комсомолку».

— Тогда популярность набирали «Большая Деревня» и «Другой город». В БД я бы просто не смогла работать. Они делают много крутых текстов и проектов, но это все не мое. С ДГ я пыталась сотрудничать, когда еще писала в «Самарских известиях», но тоже не мой формат.

У меня был один главный критерий – работать в федеральном СМИ. В Самаре таких два – «Аргументы и Факты» и «Комсомольская правда». Все понимают, что «АиФ» уже не тот, поэтому выбрала «Комсомолку».

Я сказала Роме Арсенину [бывший главный редактор «Самарских известий» – прим. авт.], что ухожу. Было много скандалов, но меня отпустили.

— Какие скандалы?

— «Самарские известия» постепенно умирали. Это было понятно всей редакции. Чтобы хоть как-то оживить газету, Рома пробовал все варианты. Я ему говорила, что некоторые темы лишние, об этом лучше не писать. Но у него было свое видение. Получилось, что мы и так конфликтовали, а тут я еще ухожу в самый трудный момент.

Олег Нечаев [бывший корреспондент «Самарских известий» – прим. авт.] уговаривал остаться, говорил: «В «Комсомолке» ты будешь писать о том, как олень перебежал дорогу». Я спокойно отвечала: «Да, буду» – и продолжала оформлять документы.

Сейчас мы с Ромой общаемся. Обид не осталось.

— В «Комсомолку» тебя взяли без проблем?

— На собеседование я пришла с огромной папкой своих публикаций. Алена Самарина [главред «Комсомольской правды Самара» с 2012 по 2017 годы – прим. авт.] посмотрела мое портфолио и посадила обзванивать спикеров. Я должна была спрашивать, какие книжки они берут с собой в отпуск. В «Самарских известиях» я была редактором отдела образования, а тут посадили на телефоне.

Потом меня стали отправлять на репортажи, и я быстро втянулась.

— Когда устраивалась в «Комсомолку», ты же понимала, что там много новостей о ДТП, криминале и прочем таком?

— Мне было 18. Я ничего не знала, кроме «Самарских известий». Хотела попробовать новое. Конечно, я понимала, что придется писать обо всем. Такие новости дают трафик. Когда «приору» трижды намотало на столб, это читают.

— Да, читают. Но зачем это писать?

— Задача такого издания, как «КП» — удовлетворить интересы большого числа людей. Что поделать, если ДТП, криминал и оголившиеся женщины интересуют читателей больше краеведения, например? Но и для интеллектуалов тоже пытаемся работать. Мы осознанно делаем много контента не ради трафика. Это качественные, достойные материалы. Про историю любви Максима Горького в Самаре вот писали.

СМИ в топе ливинтернета стараются писать обо всем. «Другого города», «Большой деревни» в топ-3 нет. Вы принципиально не пишете чернуху, работаете на более узкую аудиторию.

— Значит, ты ставишь трафик выше контента?

— В Самаре – да. Может быть, у нас появится издание, которое будет соблюдать баланс. Но пока это невозможно.

— Иногда «Комсомолка» выдает чисто женские тексты: когда девушки КП на каблуках измеряли глубину ям на дорогах или велодевичник. Это специально закос под женское издание?

— Когда девушки в красивых платьях и на каблуках измеряют глубину ям, это читают не девушки (смеется – прим. авт.). Велодевичник – это вообще не наш проект, мы просто там участвовали. Мы не хотим превращать КП в женское издание. Просто стараемся необычно подавать тему и расширять аудиторию.

— Я не зря затронул женскую тему. За последние два года у тебя было много поездок: «Иволга», Грушинский фестиваль, разные медиафорумы. В это же время мы все узнали о харассменте. Ты не боишься?

— Нет. Мне неприятно, когда пристают после отказа. Со мной были случаи, когда люди на высоких должностях не понимали слова «нет». Когда я была младше, терялась и не могла быстро сориентироваться, как выйти из такой ситуации.

— Не называя должности человека и места, где это происходило, опиши один такой случай с тобой.

— Мне было 17-18 лет, я уже официально работала журналистом. Этот человек был старше меня больше чем на 10 лет. Мы встретились, поговорили о деле, попили кофе. Я человек эмпатичный, быстро иду на контакт, и мне нравится общаться. Но иногда люди неправильно это воспринимают.

Беседа за кофе переросла в приставание: пытался потрогать за руку, колено. Я сопротивлялась, но человек не переставал. Когда к тебе пытаются залезть под юбку, впадаешь в ступор. Я растерялась: не знала, как остановить его и боялась уйти, потому что «вдруг сделка сорвется».

В итоге той ситуации я свела все к шутке, и вроде бы мы разошлись мирно. Но потом он поставил условие: не придешь еще раз на встречу, откажется сотрудничать. Конечно, ничего, что он хотел, не было.

— Сейчас ты научилась такие действия пресекать?

— Настолько дикая история со мной была лишь однажды. Сейчас отказаться проще, и виноватым себя не чувствуешь. Я четко вижу границу, где харассмент, а где шуточное приставание. Если бы меня потрогали за попу на корпоративе «Медузы», я бы не стала просить, чтобы главного редактора уволили.

Эвтаназия, Путин и БДСМ-вечеринка

— Ты пишешь в самарских СМИ уже пять лет. За это время были тексты/задания/темы, от которых ты хотела отказаться или отказывалась?

— Иногда не хочется писать про жену самарского олигарха Ксению Царицыну и намотанные на столб «приоры». С большими текстами такого не было. Я стараюсь придумывать темы сама и поэтому кайфую, когда пишу.

— Есть история, от которой ты отказалась, а спустя время ее подхватили в другом СМИ и сделали из этого «бомбу»?

— Таких историй было много, но они так и не становились «бомбовыми» текстами. Обычно люди, которые звонят, пишут, жалуются в СМИ – истерики. Иногда можно из их рассказа вытащить крутую историю, но чаще всего это тягомотина.

— Ты написала про дом престарелых в Орловке. Проникновенная история о том, как там живут и доживают. Когда ты поделилась этой публикацией на своей страничке в фейсбуке, ты написала: «Немного грущу, что в России запрещена эвтаназия». Как это сочетается?

— Сейчас в России два варианта старости: либо ты живешь дома, и тебе помогают родственники, либо ты доживаешь в доме престарелых. Там у тебя есть дистанционные внуки, за тобой следят, лечат. Но в доме престарелых я не встретила хотя бы одного счастливого человека. Там люди хотят побыстрее умереть.

— Поэтому так радикально – сразу эвтаназия?

— Это добровольный выбор человека.

— Кстати, про выборы. На «Студенте года» отметили твои репортажи с выборов губернатора и президента. В текстах ты топишь за честное голосование, за наблюдателей. Но у тебя вообще нет текстов про митинги, которые были в это же время на улице.  

— В основном, митинги проводит Навальный. Но я его не поддерживаю. Не потому что он оппозиционер. Просто не разделяю его взглядов. Мне кажется, он ведет нечестную игру.

— Про что ты никогда не напишешь?

— Иногда мне кажется, что мои моральные границы слишком размыты.

— Допустим, в Самаре устроят закрытую БДСМ-вечеринку, и в тебе скажут сделать репортаж. Ты пойдешь туда?

— Без проблем. Дело не в теме текста. Я соглашусь на любое задание, где не нужно врать. Ни за какие гонорары я не буду идти против себя и лгать.

— В этом году ты была лауреатом премии ОНФ. Лидер ОНФ – Владимир Путин. У тебя как журналиста, который топит за честные выборы, не возникает внутреннего конфликта?

— А как Путин противоречит честным выборам? Результаты выборов подделывают местные избирательные комиссии, которые хотят выслужиться.

Я попала на конкурс ОНФ с текстом про слепую девочку. Она не могла безопасно выйти из дома. И пока я не написала о ее проблеме, власти не реагировали. А конкурсы и премии пришли потом. Главное, что текст помог человеку.

Крутые журналисты и будущее

— Три российских СМИ, которые нужно читать каждый день.

— «Медуза», Euro News и «Комсомольская правда».

— Три самых крутых журналиста в России прямо сейчас?

— Марина Ахмедова из «Русского репортера», Андрей Колесников из «Коммерсанта» и Петр Маняхин из «Батенька, да вы трансформер».

— В этом году ты получишь диплом бакалавра. Останешься в Самаре или пойдешь дальше?

— Не знаю. Но мне точно нужен диплом магистра. В журналистике есть должности, на которые нельзя поступить без магистратуры.

— Ты хочешь стать редактором?

— А вдруг.

— Многие сейчас эмигрируют. Что должно произойти с тобой или в России сейчас, чтобы ты переехала за границу?

— Я думала переехать ненадолго. Образование за границей намного качественнее. Почему бы не попробовать? Но пока это лишь мысли.

— Ты хорошо ушла от ответа. Но все же, что должно случиться, чтобы ты эмигрировала?

— Если бы повторился 1991 год: дефицит продуктов, голод, безработица, нестабильность. Если бы началась война.

— А то, что происходит сейчас, терпимо?

— Терпимо.

Почитать тексты Марии Шестериковой в «Комсомольской правде» можно здесь.

Автор фото обложки: Светлана Маковеева

Следите за нашими публикациями в Telegram на канале «Другой город», ВКонтакте и Facebook

Стационарное отделение хосписа камерное, маленькое – четыре палаты, ординаторская, просторный коридор, чтобы было где развернуться человеку с ходунками или на коляске. В хосписе не страшно, не пугайтесь. Здесь тепло и пахнет мандаринами – потому что скоро новый год. В общей комнате накрыт стол, конфеты-бараночки, красивый виноград, яблочное варенье варила сама Ольга Васильевна.

Ольга Васильевна Осетрова, главный врач, наливает себе кофе с молоком и спокойно говорит о том, о чем говорить необходимо. Но многие боятся.

Не терпите боль!

За 2018 год в области паллиативной медицины произошли колоссальные изменения к лучшему, и полученный нами грант будет тоже способствовать этому. На федеральном уровне выпущена дорожная карта, в которой обеспеченность наркотическими анальгетиками введена в критерий работы региональных минздравов.

Меняет ли это ситуацию? Да!

Если в прошлом году всего 16% пациентов, по расчетным данным, получали неинвазивные формы (таблетки, пластыри — прим.ред.) наркотических обезболивающих последний месяц жизни, то в 2018 их число выросло до 56%.

Или вот другая статистика, по лечебным учреждениям: во второй медсанчасти 88% пациентов получают наркотические анальгетики, а в седьмой городской больнице –  всего 9%. Но пять лет назад эти девять процентов были у всех!

Работа по гранту будет посвящена, в том числе, тому, чтобы девять процентов превратились в восемьдесят — везде. Продолжим вести образовательную деятельность, мы ее начали в 2012 году. Будут лекции – именно в тех поликлиниках, где есть проблемы. Напечатаем буклеты – и для врачей, и для пациентов.

Существуют методические указания по обезболиванию для врачей поликлиник на семьдесят страниц, а мы хотим, чтобы это был один лист формата А4, содержащий все самое важное.

В паллиативной помощи отсутствие боли – это базовая потребность. И нужна «шпаргалка», в которую врачи будут заглядывать для своей уверенности. Хочется, чтобы наш буклет стал для доктора путеводной нитью.

Сделан буклет и для пациентов — «Боль терпеть нельзя», где собраны базовые рекомендации, информация о побочных эффектах и о том, как с этим справляться, наши телефоны, телефоны нашего министерства здравоохранения, Минздрава России и Росздравнадзора.

Одуванчик и весы

Для меня любимые образы в паллиативной помощи – это одуванчик и весы. Жизнь так хрупка, но всегда прекрасна – и поэтому одуванчик. В хосписе не бывает мелочей, и поэтому – весы. Даже волос нарушает равновесие! В помощи человеку нет неважных вещей. Запах, улыбка, цвет стен, цветы на картине, порог при входе в палату, складочки на простыне, близко ли тумбочка, как стоит чашка – ручкой ли к пациенту? Сможет ли он дотянуться?

И если жена пациента говорит, что её волнуют всего две вещи: не будет ли мужу больно, и как она перенесет его уход, мы отвечаем: боль снимем и вам тоже поможем, обращайтесь, если будет плохо. Так и делаем. Снимаем боль и помогаем потом. Это и есть решение самого насущного, что нужно человеку.

24/7

Вчера мне позвонила начмед больницы, просила взять под наблюдение молодую женщину, 32 года, маленький ребенок. Спрашиваю: а в чем проблема? Она говорит: обезболивающие, конечно, мы можем выписать, но там нужна постоянная поддержка семье.

В президентском гранте прописан еще один существенный аспект нашей работы – круглосуточное консультирование. Это важный международный принцип паллиативной помощи – 24/7.

О его существовании мы узнали на своем собственном горьком опыте. Когда, например, ты в пятницу вечером разговариваешь с женой пациента, и всё хорошо, и вы прощаетесь со словами «обнимаю вас», в понедельник утром звонишь и спрашиваешь: «Танечка, ну как вы?», а она отвечает: «Ольга Васильевна, сейчас похороны, я не могу говорить», то твоя травма не меньше, чем боль там. Ты понимаешь, что вел пациента и его семью, поддерживал на подходах к пропасти, а когда пропасть неминуемо случилась, позволил им туда лететь совершенно одним. Без страховки.

Страховка чаще всего телефонная, хотя бывает, что и собираешься и едешь сам. И в субботу, и в воскресенье. Едешь, потому что это надо и тебе тоже. Необходимость связи не только в рабочее время – очевидна. Если ты оказываешь помощь по-настоящему.

Президентский грант помогает делать это.

Сложный шаг

Масса людей направление в хоспис не берут, а в помощи нуждаются. В первую очередь – в консультировании. Почему они не берут направление? Это трудно. Все же знают, что такое хоспис. Но люди хотят получить ответы на свои вопросы. Они не наши пациенты, но можем ли быть им полезными? Да.

На сайте хосписа указаны круглосуточные телефоны, будет дежурить один из наших четырех врачей, и можно будет в любое время обратиться – по телефону или в формате сообщения. Любые вопросы: по боли или какие-то психологические – как лучше сказать о диагнозе и прогнозах, как сообщить ребенку о том, что мама тяжело больна, или об этом не стоит вообще говорить.

Что будет хорошего еще

В заявку на следующий грант мы обязательно внесем значительную составляющую нашей работы: помощь родственникам ушедших пациентов. Ведется ли она? Да. Нужна ли она? Необходима! Некоторые люди по году, по полтора постоянно приходят в хоспис, трудно переживают потерю, и ты разговариваешь с ними часами, находишь какие-то утешительные слова; нам есть что вспомнить, над чем посмеяться, о чем поплакать.

Почему они приходят в хоспис? Потому что мы по-настоящему были рядом.

«Тут как в раю»

Вы заметили мужчину, он выходил подышать как раз, когда вы пришли? Он у нас со среды. Знаете, пришел и говорит: «Так счастлив я не был давно. Можно ведь у вас на две недели остаться?» Сегодня он в хорошем настроении. А вчера с трудом из машины вышел.

Трудная ситуация в семье. Был человек бизнеса, не самого крупного, но какие-то деньги за жизнь труда заработал, и когда обнаружилось заболевание, когда стало понятно, что оно распространенное, и онкологи ему сказали, что все возможное уже сделано, он начал искать альтернативные пути исцеления. Как многие люди.

И всегда-то нашим пациентам находится кому «помочь»! Сомнительный курс лечения, за который человек отдал порядка полумиллиона, и таких курсов якобы нужно пять, а лучше — десять. Он говорит: это мои деньги, я сам их заработал и имею полное моральное право тратить их, как захочу, даже если мне это и не поможет. Для семьи ситуация видится несколько по-иному, но первое, чему учишься в хосписе – никого не осуждать.

У него очень сложная боль, её картина постоянно меняется, метастазы повсюду, и мы ему обезболивающие подбираем постоянно. Но здесь он не только ради этого. Чтобы отогреться. Потому что ему здесь – хорошо. «Как в раю», — он говорит.

Красивая медицинская сестра со смелой ассимитричной стрижкой тщательно моет мандарины, раскладывает на беленькие тарелочки и разносит по палатам. «Пациенты, — говорит, улыбаясь, — всегда так удивляются! За что это нам, говорят. Чем мы заслужили? Не привыкли к хорошему». Но тут привыкают.

Фото

Партнерский материал

Следите за нашими публикациями в Telegram на канале «Другой город», ВКонтакте и Facebook