Градозащитники Самары уже несколько лет борются за сохранение здания элеватора. За это время элеватор и его судьба нашли отклик в сердцах не только людей, которые пытаются сохранить историческое наследие, но и художников.
Наше внимание привлекла работа самарского художника Павла Пашкина «Железобетонный самурай». Мы поговорили с Павлом не только про самурая на фоне элеватора, но и про другие его необычные работы, про самарское искусство и возможность заработка на нем.
— В каком стиле вы работаете? Почему именно в нем?
— Точных рамок у меня нет, я сочетаю несколько стилей в своем творчестве. Сейчас я остановился на портретах, жанровых композициях и на абстракции. Портреты требуют очень много энергии, а абстракция — это как медитация для меня. Не сказать, что я прям отдыхаю, это труд, но это труд, сравнимый с лыжной прогулкой, от которой получаешь удовлетворение, радость.
Я, как и все художники, пытаюсь найти что-то новое. Мне нравится делать портреты, привнося в них что-то необычное. Перед тем, как писать, я смотрю на человека и думаю, в каком стиле его лучше представить.
— Вы ведь начали писать картины после работы в сфере рекламы?
— Да, хоть у меня образование и художественное, я на какое-то время отдалялся от арт-атмосферы местной и работал в сфере рекламы и дизайна, но руки просили всегда кистей и красок. Поэтому в 2010 году я решил снова начать писать и через год работы пошел в несколько галерей самарских (сейчас бы я так не поступил). Кураторы мне корректно сказали, что все нормально, но надо больше работать.
Тогда я начал работать в стиле поп-арта, импрессионизма, пробовал разные стили, но всегда меня привлекала абстракция. Даже если я делал какую-то реалистичную работу, в ней все равно был намек на абстракцию. В 2012 году я экспериментировал с геометрической абстракцией, пейзажами и натюрмортами и уже определился в каких-то стилях, но все равно не было какой-то концепции, с чем бы я мог показать свое искусство, и это родилось само собой.
И тут я захотел сделать портрет жены и дочери. Сначала портрет жены, потом дочери. Портрет дочери я уже делал в крупном формате метр на полтора, он всем понравился, и тогда я решил делать в таком формате. В 2018 году я начал участвовать в выставках.
— У вас в картинах можно найти и Пушкина, и гопников. Откуда такие диаметрально противоположные герои?
— Как я говорил, мне по большому счету все равно, кого рисовать. Просто был день смерти Пушкина, а у меня лежал холст, и я пробовал сделать коллаж. И вот я рылся в интернете и нашел эффектную картинку — плакат фильма «Профессионал». В итоге решил совместить Дантеса с образом Бельмондо. Плюс сразу вспомнилась легенда, что Пушкин хорошо стрелял и не умер после дуэли, а уехал жить во Францию.
И весь этот сюжет послужил отправной точкой для эксперимента в цвете. В картине диаметрально противоположные цвета: кровь брызжет — это красный, а спектрально противоположный цвет — зелень, и я их совместил.
— Но это не единственный гопник в ваших картинах, у вас есть и другие представители.
— Вы про «Габена, короля Безымянки»? Здесь скорее мотив ностальгии и фураг. В Самаре в 70—80-х было такое уникальное движение – фураги. Некоторые их ненавидят, некоторые любят. Лет десять назад в Самаре даже был концерт и выпустили диск с фуражскими песнями. Они носили колоритную одежду — не надевали замшу, вельвет и джинсы. Шарф назывался кашне, кепка — бабайка.
И мой одногруппник жил в фуражском районе — на улице Победы, и он сам был в этом образе и движении. Как-то он мне сказал, что у них с братом пять велосипедов и я могу один забрать. Я поехал к ним на район, и меня там встретила компания фураг. У них там была такая тюремная иерархия и свои понятия, и меня познакомили с одним из них – Габеном.
Через много лет я пристрастился к французскому кино, где часто роли исполнял Жан Габен. И через много лет встретил фотографию, где он сидит на корточках. И вот в моей голове соединились эти ностальгические образы, благодаря которым и появилась эта картина. Это не заявление – это идея.
— Среди самарских образов наше внимание привлёк «Железобетонный самурай». Расскажите, почему самурай и почему на фоне элеватора?
— Это такой образ градозащитника – это образ, которого не хватает городу. Считайте, что это как супергерой, только тема супергероев мне не близка, Марвел там, я это плохо знаю, а тема самураев… Я вообще воспитан на фильмах Куросавы, на сериале «Сегун», на фильмах Такеши Китано, мне очень нравится японская культура и атмосфера.
И поэтому я выбрал самурая, он такой злой. У меня вообще была идея, чтобы он пугал людей своим одним взглядом. Чтоб люди боялись.
— А что самурай делает у элеватора?
— Здесь присутствует элемент стеба. Самурай на фоне элеватора в Самаре — как это вообще может произойти? Здесь сочетание несочетаемого. Я много таких вещей делаю, у меня есть похожие фрагменты с Евгением Евстигнеевым на самарской набережной (картина «Хорошо»).
Элеватор – это просто спорное такое место соприкосновения.
Композиция картины отсылает к работе Пикассо «Девочка на шаре». Я ее не повторял, но если говорить о соразмерности, цветовой гамме, настроении, размере, я взял многое оттуда.
— Как вы относитесь к борьбе за здание?
— Я, естественно, за то, чтобы оставить элеватор, сделать из него что-то полезное. Я совершенно против этой дурацкой застройки города домами, жильем каким-то странным, которое никому не нравится, но от безвыходности люди его берут, потому что лучшего нет, другого ничего нет.
Я против застройки, против того, как там решили «под элеватор» сделать круглые дома, бочки какие-то, человейники замаскировать под элеватор. Это все и подтолкнуло меня к созданию картины.
Еще один момент — мой отец работал в хлебной сфере, инженером на элеваторе. Но на другом — старом, дореволюционном.
Я приходил к нему на работу в конце 80-х, даже начале 90-х годов, из его окон был виден этот новый элеватор. И, конечно, я даже не думал, что будут такие проблемы, снос. Мне казалось, что он будет работать постоянно, функционировать. А сейчас он заброшен и, конечно, надо что-то делать, чтобы его не взорвали.
Я этой своей картиной и пытаюсь сказать об этом. И многие, кто смотрит ее, например Дмитрий Мантров, председатель союза художников – он как раз увидел в этой картине проблему похожих зданий: когда здания сносятся, а город теряет лицо.
— Кстати, о градозащитниках: видела у вас портрет Армена Арутюнова. Но рядом изображения Степана Работягина, который Стив Джобс, и Курта Кобейна. Как вы отбираете героев для портретов? И почему именно они?
— Степана мне заказывал фанат Стива Джобса, но он уехал в Петербург, связи потерялись. А я тогда уже портрет начал и решил продолжить, сделал его, дополнил надписями, назвал его Степан Работягин — как вольный перевод.
Не скажу, что герои моих картин – это мои кумиры, просто вспышки. С той же Нирваной – да, мне нравится группа, но Курт Кобэйн не какая-то икона для меня.
Просто мне понравилась его определенная фотография, и я решил через нее процитировать Энди Уорхола, но с абстрактными формами.
А Армен оказался у меня на картине в рамках проекта галереи «Вавилон». Мы писали портреты знаковых людей нашего города, которые читали лекции в галерее. Я нарисовал портрет 40 на 30 сантиметров, он довольно камерный, немножко не в моем стиле.
Но я решил попробовать сделать серию таких работ. Туда вошли Армен Арутюнов, Илья Сульдин, Дмитрий Вырапаев и Евгений Дробышев. Хотел даже дальше продолжить серию, но проект завершили и устроили выставку.
— Как в Самаре вообще обстоят дела с выставками, и есть ли спрос на искусство?
— Вы знаете, спрос на искусство есть, но рынок очень не развит. Вообще в России, и в том числе в Самаре. Коллекционеры делятся на тех, кто старой школы, которые коллекционируют работы как раритеты, и тех, кто коллекционирует именно имена.
Но не хватает арт-менеджеров, которые занимались бы коммерческим искусством. Понятно, что это не такое прибыльное дело, как например, подавать одежду или еду. Но есть же страны, где арт-рынок по прибыльности на втором месте после сельского хозяйства.
Не хватает арт-ярмарок, на которые люди приходят именно с намерением купить работы, а художники – их продать.
— Ну а как же знаменитое «художник должен быть голодным»?
— Мне кажется, не нужно буквально понимать это выражение. Нужно истолковывать правильно значение – художник должен быть голодным до зрелищ, голодным до творчества и вдохновения. Художник не должен думать, где взять денег.
Самарские художники вообще не жируют, а многим не удается заниматься чистым творчеством, потому что на рынке популярностью пользуются салонное искусство и «интерьерка».
Сегодня они для того, чтобы заработать, делают то, что покупается, а то что останется потомкам в музеях делают в свободное время. Я тоже этим грешу. То есть я делаю портреты на заказ.
— Как обстоят дела за рубежом? Ваши работы выставлялись в Риме – там художникам проще заниматься творчеством?
— Я сам начал писать в заграничные галереи. Некоторые не отвечали, некоторые просили баснословные суммы за выставку – около 4 тысяч евро за 10 дней, в Вене, например.
И тут мне написали из итальянской галереи, причем находящейся в центре Рима. Сумму назвали для них чисто символическую – сейчас точно не помню, но точно раз в десять меньше, чем предложения раньше.
И подход у них такой, чисто итальянский – говорят «садись в машину и приезжай с картинами». Я посмотрел на уровень этой галереи: мало того, что она в центре, так там и уровень выставок высокий – это значит, что в галерее хорошие кураторы-профессионалы. Работы разнообразные, интересные.
Я хотел даже на разведку туда съездить, потом, если понравится, может быть, сделать персональную выставку, на которую они меня раскручивали. Но потом случился ковид, работу я отправил – «ДавЫда Новобуянского», но сам так и не доехал посмотреть. В итоге картину выставили, но посмотреть на нее пришло мало людей из-за ограничений.
Новобуянский – это Дэвид Боуи в такой русской рубахе с орнаментом в виде британского флага, играющий на гуслях.
Я придумал легенду, что Боуи путешествовал по Советскому Союзу из Владивостока в Москву. И вот так ему понравилось, что он решил остаться, переехать в Новый Буян и стал ДавЫдом Новобуянским.
— Чего не хватает Самаре, чтобы стать городом искусства, как то же Рим?
— А Самара и так город искусства, другое дело, что не хватает координирования какого-то и менеджмента в этом направлении. Спрос на художников есть, но только первого эшелона, которым рада любая галерея, а молодым художникам альтернативных течений некуда себя деть.
Должны проводиться арт-ярмарки, аукционы, должны появиться галереи, которые выставляют художников не по 10 дней, а по полгода. Чтобы одну картину продал, ее заменили, и выставка дальше идет.
Самара – город-миллионник, но я по пальцам могу пересчитать все галереи, которые у нас есть, где можно выставляться. И я понимаю, что им проще взять знаменитого художника, чем раскручивать молодого.
Но чем больше будет галерей, тем больше у них будет заинтересованности в том, чтобы найти что-то новое и необычное для выставок.
— Но сейчас можно спокойно развиваться в соцсетях и, не выставляясь в галереях, быть довольно успешным художником. Нужны ли вообще такие галереи тогда?
— Нужны, потому что работы нужно смотреть вживую, чтобы видеть их размеры. Маленьким работам, может, и подходит формат соцсетей, но например мои картины большеформатные и теряют в масштабности, если их сфотографировать.
Вот почему вы обратили внимание на Пушкина? Это маленькая работа, формата 50 на 70 сантиметров, она формата соцсетей, на фото смотрится хорошо. Встретив ее на выставке, вы могли бы даже не заметить ее рядом с большими картинами.
Так что соцсети – это скорее хорошее дополнение, а галереи – необходимость.
Соцсети это всего лишь инструмент, который художники используют как умеют, потому что это тоже отдельная профессия — продвигать художника в сетях, в этом и есть проблема что каждый художник должен обладать набором необходимых навыков продвижения себя как бренда.
Встретиться с художником можно будет 2 декабря в галерее «Новое пространство», где он выступит со-куратором выставки «Между светом и тьмой».
Следите за нашими публикациями в Telegram на канале «Другой город» и ВКонтакте
