Историк Михаил Ицкович изучил выпуски газеты «Коммуна» столетней давности и выяснил, какова была информационная повестка Самары в октябре 1919 года.
Пролетарий, на коня!
Октябрь 1919 года – время наибольших успехов белых армий Деникина в наступлении на красную Москву. Самара от Южного фронта далеко, но тоже прифронтовой город, здесь штаб Туркестанского фронта. Поэтому командующий фронтом Михаил Фрунзе выступает на заседаниях городского Совета, анализируя военную обстановку в целом. Как сообщает «Коммуна» 12 октября, причину успехов Деникина Фрунзе видит в кавалерии, которая слабо развита у красных.
Спустя шесть дней, 18 октября, на первой полосе газеты появляется объявление от имени Самарского губернского военного комиссариата: «На коня, лихие каваллеристы!» (так в тексте). Военком Н. Серебренников приглашает самарцев – рабочих и красноармейцев, имеющих опыт службы в кавалерии, – вступить в отборный кавалерийский отряд для борьбы с Деникиным. Мотивирующий текст отличается литературной образностью формы и классовой выдержанностью содержания: «Шашка пролетария-бедняка должна отразить дворянскую шпагу, заносимую над сердцем Рабоче-Крестьянской России».
Владельцев самих шашек, равно как и кавалерийских винтовок и карабинов, военком приглашает сдавать своё оружие «для вооружения кавалеристов». Коммунистам обещают взамен выдать оружие другого образца, а остальным гражданам – не преследовать за то, что нелегально хранили оружие раньше, если сдадут его в указанные сроки. Что касается лошадей для кавалеристов, то их, как следует из опубликованного ниже приказа, мобилизуют у всех гражданских советских учреждений. В однодневный срок всех годных для верховой езды лошадей предписано привезти на Ильинскую площадь, с обещанием заплатить за них.
Ещё ниже – список большевиков, мобилизованных губернским комитетом партии на Южный фронт (69 человек). А 29 октября «Коммуна» публикует письмо рабочего железнодорожной станции Абдулино Николая Красильникова: его 14-летний сын Михаил самовольно ушёл в Красную Армию вместе с проходившим воинским эшелоном. Отец вроде бы гордится таким поступком сына, но переживает, что это «вредно может отозваться на его организме», и просит красноармейское начальство водворить сына на родину. Однако оговаривается, что, если присутствие Михаила в армии «принесёт какую-либо пользу для дела революции», то «в добрый час», только не мешало бы проинформировать родителей о местонахождении сына.
«Анархо-монархисты»
Другой важный инфоповод федерального значения осенью 1919 года – террористический акт, устроенный 25 сентября ультралевыми противниками большевиков (анархистами и левыми эсерами) в здании Московского горкома партии в Леонтьевском переулке. В октябре о взрыве много пишут в самарской прессе, публикуют гневные резолюции с требованиями беспощадного красного террора, например: «За одного нашего вождя должны погибнуть от меча трудящихся тысячи ненавистников Советской власти» (12 октября). Но сам теракт в это время приписывается белогвардейцам, на след реальных организаторов ЧК вышла лишь в начале ноября.
Между тем, деятельность Всероссийской организации анархистов подполья (ВОАП) включала в себя не только индивидуальный террор, но и пропаганду идеи всеобщего восстания против «комиссаров». Антикоммунистические листовки ВОАП с подобными призывами, под названием «Где выход?», распространяются и в Самаре, и «Коммуна» неоднократно вступает в полемику с их авторами, доказывая, что борьба против большевиков играет на руку лишь Колчаку и Деникину. Причём критика направлена даже не столько против «идейных» анархистов, сколько против «черносотенцев и белогвардейцев», которые «под маской и под флагом анархистов ведут свою провокаторскую грязную работу», как пишет 1 октября один из руководителей местных коммунистов Мендель Хатаевич. Но и сами анархисты, с его точки зрения, виноваты в этом, так как из-за организационной рыхлости, отсутствия чёткой структуры в их ряды проникают всякие подозрительные элементы. Хатаевич требует от самарских легальных анархистов отмежеваться от «анархистов подполья», угрожая в противном случае суровыми карами.
Похожую линию проводят в своей резолюции красноармейцы Энской (очевидно, имелась в виду 1-я) отдельной стрелковой бригады красных коммунаров. Бригада относилась к частям особого назначения (ЧОН) – вооружённым отрядам, состоявшим из коммунистов. Её бойцы, судя по номеру «Коммуны» от 12 октября, убеждены, что антикоммунистические листовки – «дело рук не настоящих анархистов, работающих с Советской властью и ведущих свободно и открыто свою агитацию, а скорее анархо-монархистов и контрреволюционной своры». Кстати, похожий термин – «анархо-деникинцы» – впоследствии будет употреблён газетой «Правда» применительно к организаторам взрыва в Леонтьевском переулке.
Граммофон-агитатор
В октябре 1919 года главная политическая тема местного масштаба в самарской прессе – предвыборная кампания в городской Совет и сами выборы, начинающиеся 25 октября. «Начинающиеся» потому, что выборы проходили по иным принципам, нежели сейчас: в депутаты избирали представителей не по территориальному, а по производственному принципу – от предприятий и учреждений, а также профсоюзов. В результате процесс выборов растягивался на несколько недель, в течение которых в «Коммуне» публиковались списки кандидатов и отчёты о предвыборных и выборных собраниях.
В регламенте проведения выборов, опубликованном 8 октября, отмечается, что «лица, известные как заведомые враги и противники Советской власти, правом избирать и быть избранными в Совет не пользуются». Чётких критериев, кого считать «заведомым врагом», не прилагается. При этом политическая жизнь в красной Самаре в 1919 году протекает в условиях всё ещё существующей «советской многопартийности». Так, на крупнейшем предприятии города, Трубочном заводе, как сообщается в «Коммуне» 31 октября, выдвинуты три партийных списка: большевиков, меньшевиков и социал-демократов интернационалистов. Однако в большинстве других мест списки иных партий, кроме РКП(б), не выставлены, и вся палитра политического самоопределения кандидатов исчерпывается сокращениями «ком.», «соч.» и «бес.», то есть коммунист, сочувствующий и беспартийный.
Следует понимать тонкую разницу между сочувствующим и беспартийным: сочувствующий – это такой беспартийный, который не состоит формально в коммунистической партии, но сочувствует ей. А «просто» беспартийный – это тот, кто демонстративно заявляет о своей нейтральности, что в условиях Гражданской войны уже выглядит почти как оппозиционность, поэтому нередко коммунисты сетовали, что под «беспартийным» флагом маскируются меньшевики, эсеры и другие оппоненты большевиков.
Местный избирком озабочен явкой и бичует несознательных граждан, которые говорят: «Голод и нужда задавили, не до выборов нам и не до Совета». От имени избиркома в «Коммуне» от 18 октября им разъясняют, что чем активнее они будут в обустройстве своей жизни, тем скорее удастся покончить с хозяйственной разрухой. Журналист Фалькевич 31 октября идёт ещё дальше, утверждая, что за ходом выборов в местные Советы в России внимательно следят рабочие и крестьяне в зарубежных странах, и от результатов выборов «зависит их помощь нам, а значит, свержение буржуазных правительств» и прекращение интервенции.
Предвыборной агитации на октябрьских страницах «Коммуны» отводится много места, в том числе посредством залихватских виршей питерского поэта Константина Мурана (25 октября):
Перевыборы настали,
Пролетарий, не плошай!
Коммунистов крепче стали
В депутаты выбирай.
А на железнодорожной станции Самара агитационный пункт оборудован по последнему слову техники и оснащён граммофоном. Это производит потрясающее впечатление, особенно на сельских жителей: «Гляди, гляди, — слышится в толпе, — машина, а говорит ясно и правильно, как человек!» «Аратыри», то есть ораторы, до глухих деревень редко доезжают, «кулачья да шентропы всякой не оберёшься, а тут машина правильно рассуждает» (21 октября).
Но, увы, механических агитаторов на селе не хватает, поэтому в некоторых сельских районах Самарской губернии «Советы имеют кулацкий характер» и противодействуют продразвёрстке. В таких местностях большевистский губком 12 октября признаёт необходимым создавать, в противовес кулацким Советам, ревкомы, на которые и возлагается ответственность за продовольственную кампанию. Причём в рамках борьбы с «политикой своей колокольни» считается «чрезвычайно желательным» наличие в ревкомах хотя бы одного рабочего или крестьянина-коммуниста, не являющегося жителем данной местности.
Ясное дело, тут ни о каких выборах речь уже не идёт, и то, что подобные решения публикуются не от имени государственной власти, а от имени правящей партии, тоже более чем показательно. В общем, Советы Советами, но в случае чего решающее слово остаётся за товарищами с партбилетами и наганами.
Паучьи сети спекуляции
«Маленький работник Советской власти», оставшийся анонимным, переживает в «Коммуне» 15 октября, что из двух врагов – контрреволюции и спекуляции – ЧК успешно борется лишь с первым, а вот ко второму явлению все уже как будто привыкли. Ни статьи в прессе по этому поводу, ни грозные распоряжения власти не помогают: «Печать бессильна, на приказы только расходуется попусту бумага». Даже постановления коменданта города о том, «чтобы не появлялись на рынке казённые вещи», остаются без внимания. Этот факт, кстати, говорит о том, что в нелегальную торговлю активно вовлечены государственные служащие.
Другая категория спекулянтов, вызывающая особую тревогу у авторов «Коммуны», – дети. Как описывает в том же номере газеты Г. Добрянский, в Самаре чуть ли не на каждом углу можно увидеть детей школьного возраста, продающих папиросы и табак, притом негодного качества (от лица такого юного торговца был сложен популярный в те годы образец песенного фольклора).
Добрянский раскрывает схему того, как взрослые спекулянты вовлекают в свои «паучьи сети» «простые души деревенских ребятишек» и обходят направленное против спекуляции законодательство. Оказывается, подростков целыми партиями, под надзором взрослых, отправляют в богатые хлебом губернии, и там они, вместе с хлебом, получают фиктивные справки о том, что якобы работали по уборке хлеба и получили вознаграждение натурой: мол, честно заработали, кормили семью, и ЧК не придерётся. После этого мешки с продовольствием перекочёвывают в загребущие лапы «каких-нибудь тамбовских пауков».
А вот в селе Ново-Спасовское Бугурусланского уезда процветает особый сорт спекуляции – «спекуляция религией». Статья с одноименным заголовком в номере «Коммуны» от 5 октября повествует о безбедной жизни местного священника: за сорокоуст (сорокадневную молитву) он установил плату в 350 рублей, за венчание, крещение и похороны – от 100 до 250 рублей. Такса колеблется в зависимости от материального достатка клиента. В итоге за месяц он зарабатывает 7-8 тысяч рублей, в то время как рядовой рабочий или советский служащий – 1200 рублей. Агитирующих граммофонов в это село, по-видимому, ещё не завезли, и крестьяне в силу своей темноты готовы отдать попу всё, вплоть до последней рубашки.
Кражи, грязь и сплошной мор
Материальными ценностями всё же спекулировать выгоднее, чем духовными. Эффективные предприниматели из уже упоминавшейся статьи Добрянского за одну успешную операцию могут выручить «тысчонок до пяти». В погоне за барышами спекулянты и их сообщники пускаются во все тяжкие. Для Самары становятся обыденностью дерзкие кражи с городских продовольственных складов и из государственных магазинов, происходящие чуть ли не ежедневно, как сообщается в «Коммуне» 12 октября. Именно этими кражами газета объясняет тот факт, что на городском базаре в огромном количестве появляются крупа, сладости и другие товары. Схема ограблений стандартна: связать или избить сторожа, а потом «путём взлома» проникнуть в лавку. «Милиция в большинстве случаев отсутствует».
31 октября следует реакция губернских властей. На первой полосе «Коммуны» размещён приказ, в котором милиции и ЧК предлагается (удивительная мягкая для приказа формулировка!) принять решительные меры для борьбы с хищениями и грабежами. С точки зрения губисполкома, «грабители, воры и злоумышленники должны в целях непосредственной расправы беспощадно расстреливаться на месте преступления». Приказ подписан заместителем председателя губисполкома Григорием Леплевским – будущим помощником Генерального прокурора СССР.
Ещё более серьёзная проблема, чем спекуляция и грабежи, – антисанитария и эпидемии, о чём уже шла речь в сентябрьском обзоре. Доктор Вист, главный по этой теме, выступая на заседании Самарского Совета, в том же номере от 31 октября характеризует ситуацию как катастрофическую: «Это даже не эпидемия, а сплошной мор». Борьба с тифом в условиях Гражданской войны имеет политическое значение, и «вошь сейчас нам не менее опасна, чем Колчак или Деникин».
Распространению эпидемий способствует скученность населения Самары, которая со времени начала Первой мировой войны существенно увеличилась. В городе, рассчитанном на 250 тысяч человек, живут 750 тысяч. Городской Совет постановляет произвести «разгрузку» Самары, расселив по уездам губернии нахлынувшие в город «паразитические элементы». Также решено оборудовать дезинфекционные камеры в банях, увеличить производство мыла на мыловаренном заводе, а профсоюзам поручить создать сеть санитарных инструкторов.
Шествие Антихриста из Кошек в Самару
Среди краж, грязи и сплошного мора тяга к культуре не ослабевает, хотя и встречается с огромными трудностями. Некто Сидоров 29 октября сетует в «Коммуне» на препятствия, которые приходится преодолевать рабочему с городской окраины в стремлении к знаниям. Мало того, что «целую осень приходится лазить ему во тьме по грязи», так и в квартире электрического света тоже нет – ни в книгу заглянуть, ни написать что-нибудь. Осветительный отдел саботирует электрификацию «окраинцев» по разным причинам – то нет проводов, то энергии и т.д. В общем, как гласит заголовок заметки, «окраина тянется к свету, но тонет во тьме», электричество доступно лишь жителям центра, где укрылась в своих укромных уголках буржуазия. Сидоров предлагает решить проблему радикально: «Можно всю проводку снять у буржуазии». У неё, мол, есть деньги, чтобы покупать по 100 рублей фунт керосина для керосиновых ламп, а если нет, «так пусть посидит во тьме, как сидит рабочий». Одна из таких рабочих окраин – район Трубочного завода. Его жители, особенно осенью и зимой, испытывают большие трудности в доступе к культурной жизни, поскольку все значимые события происходят в центре, куда не так просто добраться. Восполнить этот недостаток призван открывающийся 11 октября на Трубочном заводе рабочий клуб Пролеткульта – прародитель знаменитого в будущем ДК, а ныне КРЦ под названием «Звезда».
Как отмечает в тот же день «Коммуна», приветствуя «новый очаг пролетарской культуры», на клуб трубочников возложена важная миссия. Он должен стать не только просветительским центром, но и «местом для дискуссий», для обсуждения актуальных политических вопросов, в частности, политических программ разных партий, что поможет многим неопределившимся рабочим выработать свою политическую позицию. Упоминание о «разных партиях» – не пустые слова, исходя из того, что на Трубочном заводе, как уже указывалось выше, альтернативные большевикам партийные организации существовали и участвовали в выборах.
На открытии клуба, как сообщает «Коммуна» 15 октября, с приветствиями выступали представители не только от большевиков, но и от партии интернационалистов. В целом «на вечере царил дух и настроение тесной дружной пролетарской семьи», и только небольшая группа молодёжи была обижена отсутствием танцев.
В том же номере публикуются и отрадные культурные новости из самарской глубинки. В селе Кошки силами комсомольцев, коммунистов и участников драмкружка поставлен спектакль «Антихрист», сбор от которого поступил в пользу семей красноармейцев. Эта заметка несколько улучшает репутацию Кошек, до этого подпорченную двумя корреспонденциями «Коммуны» о том, как местная интеллигенция ленится вести просветительскую работу (5 октября), а волостная милиция беспробудно пьянствует (12 октября).
А пьеса неизвестного автора «Антихрист» настолько полюбилась комсомольцам, что из Кошек она отправляется на театральные подмостки губернской столицы. 18 октября «Коммуна» анонсирует постановку «Антихриста» в центральном клубе Самарского комсомола, с докладом о пролетарском театре перед началом спектакля. Главный культурный очаг самарских комсомольцев расположен на углу Советской (Куйбышева) и Почтовой (Шостаковича). Это бывшее здание Общественного собрания служащих частных и казённых организаций, построенное по проекту Дмитрия Вернера в 1914 году, а ныне Музей истории войск Приволжского военного округа.
Фейк месяца
В обстановке Гражданской войны, которая ведётся и на пропагандистском фронте, в прессе обоих противоборствующих сторон получает большое развитие феномен, ныне известный под именем fake news. В их производстве играет роль не только сознательный умысел, но и явление «испорченного телефона», когда в условиях плохо работающих средств связи о происходящем за линией фронта судят по непроверенным слухам, а проверять источники некогда – да и зачем, если слух с пропагандистской точки зрения выгоден?
В сентябрьском обзоре уже приводился подобный пример – статья Фурманова о якобы спасшемся Чапаеве, который в действительности погиб за пять дней до этого. Самым удачным фейком октября 1919 года стоит признать большую статью А. Юрьева под названием «Расстрелян за сочувствие, помилован за раскаяние» (12 октября). В статье сопоставляются две новости: в «белой России» деникинцами за сочувствие большевикам расстрелян писатель Викентий Вересаев, а в «красной России» отменён смертный приговор мятежному красному командиру-казаку Филиппу Миронову, раскаявшемуся на суде. Автор статьи, сравнивая на этом примере репрессивную политику белых и красных, приходит к выводу, что красные, несомненно, гуманнее белых по отношению к своим противникам, хотя сам он считает такую мягкость применительно к Миронову излишней.
Филипп Миронов
Викентий Вересаев
Сопоставление получается вроде бы убедительным, если бы не одно «но»: деникинцы Вересаева не расстреливали. Во время Гражданской войны он жил в Феодосии, в Крыму, и арестовывался белыми, как работавший ранее в органах Советской власти. Но слухи о его смерти, опубликованные в ряде советских газет, оказались, по известному выражению Марка Твена, несколько преувеличенными. Вересаев дожил до 78 лет и умер своей смертью в Москве в 1945 году. Будучи в целом на стороне большевиков, он в своих сочинениях 1920-х и 1930-х годов был критически настроен ко многим аспектам их деятельности, что не помешало ему незадолго до смерти получить Сталинскую премию.
Миронову, после помилования получившему должность командарма и награждённому за участие в разгроме белых в Крыму, в итоге повезло меньше: в 1921 году он был вновь арестован по обвинению в заговоре и убит часовым во дворе Бутырской тюрьмы. Реабилитированный в 1960-м (хотя никакого приговора Миронову вынесено не было), он станет героем произведений писателя Юрия Трифонова «Отблеск костра» и «Старик», а в начале 1990-х – культовой песни Игоря Талькова «Бывший подъесаул».
В общем, реальность оказалась причудливее любого фейка.
Текст: Михаил Ицкович
Следите за нашими публикациями в Telegram на канале «Другой город», ВКонтакте и Facebook
