Тая Лункина сорок лет проработала дояркой в селе Екатериновка. Тяжелая сельская жизнь забрала у нее здоровье: пальцы на руках распухли от артрита; и любовь: первый муж умер от рака. Вспоминая, как зимними ночами прорубала для коров прорубь, бабушка вздрагивает, но, несмотря не пережитые тяготы, говорит, что и сейчас бы пошла работать, только коров в селе больше нет.
— Жизнь моя была плохая. Большая семья, девять детей у мамки. И я была хозяйка самая первая, всех я их вырастила, до ядиный.
— Жили бедно – мать и отец работали, а валенки на всех детей были одни. В школу в холода ходили в них по очереди… Огороды у нас были большие, смородины много. Как-то пришли мать звать на работу, а отец говорит, мол, не пущу, ей надо смородину рвать да продавать и детей кормить. Они настаивали, отец замахнулся. Ничегошеньки не сделал, руку только поднял, а его посадили на 6 лет… Мне тогда было тринадцать годов, я была совсем рабенок! И не училась, стала домохозяйкой – поила, кормила, стирала, гладила, за детьми следила… А мама все гуляла. Бывало, на свидание поедет и забеременеет. Отца дома не было, а дети появлялись.
— Отец пришел из тюрьмы, народились еще Маша, Таня и Клава. Клаве было два месяца, когда отец, укладываясь спать, лег мимо постели и расшибся насмерть. Помню, как мама закричала по-бешеному! И язык у нее отнялся – перестала говорить и легла, точно мертвая. Перед похоронами врач сказала: «Двоих покойников сразу уносить нельзя. Отца сначала, потом мать».
— Отца схоронили, и маму на другой день увезли в Самару. Сорок дней там она в больнице пролежала. И вот кое-как без неё собрали поминки, а она вечером приехала. Уж так мы плакали! Так ей были рады!
Про мужей
— Мне с мужьями везло – я на мужей пока согласная. Первый раз я вышла замуж в 18 лет за Володьку. Хороший был мужик, работящий. Пил только много, но это ему не мешало. Он пьяный был лучше многих трезвых. Его даже в пример ставили – Лункин пьет, но работает лучше всех!
— Ушел Володя рано. Я только недавно догадалась, отчего. У меня зимовала мама моя. А при ней он пить боялся. Бутылочку оставлял в сенях, чтобы она не видела. Он туда выйдет, нальет стакан водки, выпьет. А водка-то ледяная. Так и застудил горло, и получился рак.
Я смотрю на него однажды утром, а он какой-то не такой. Носик сострился, ноготочки синенькие делаются – все за одну ночь. Я говорю: «Ты что у меня, умирать собираешься?» А он мне: «С ума, что ли, сошла?»
— Вызвали врача, он посмотрел и сказал, что у Володи рак горла – много не проживет. И на третий день он и умер. Рак, он такой, никуда его не денешь.
— Когда я мужа похоронила, меня соседка повела покупать корову к одинокому мужику, тоже Володе. Пришли, поговорили, посидели на лавочке. Он сказал: «Я корову продаю, а невесту покупаю». Посмеялись, ушли с коровой. А корова-то оказалась не простая: он ее приучил доиться за муку. Насыплет ей ведро – она ест, он доит. Когда ведро съедает, он как раз кончает ее доить. А у меня муки не было… А нет муки – не даст она молока нихера. Разбирались мы с ним, разбирались, да так и поженились.
— От Володи я родила плохенького мальчика, семимесячного, кило двести. Ребрышки, ноготочков путем не было. Был сентябрь, в больнице печки не топили – холодно. И меня отпустили домой. Я приехала, бабушка Прося говорит : «Тая, сходи в магазин, купи коробочку после конфет!» Я шла и недоумевала: зачем коробочку? А как купила, бабушка Кольку-то туда и положила. Так он и лежал на печке в коробочке.
— Молока у меня в титьках не было. Мы Коле коровье в пузырек налили, он выпил немного и спал два дня. Так и выкормили его из пузыречка. Из кило двести такой вырос верзила!
Про работу
— Я дояркой пошла работать в 19 лет. Как родила – так сразу. Помню, зима была, холод. В три часа ночи встаем и бежим доить коров. Доишь, доишь, никого в сарае нет, только ты одна. А как подоил, три километра до Волги надо пробежать, прорубь прорубить, а потом колоду, и воды туда натаскать. А то коровы прибегут пить, а воды-то нет. И пойдут назад, не пивши… И вот бегу я одна, мимо кладбища, ничегошеньки вокруг не вижу. Это сейчас на столбе фонарик горит, да в избе где-то окошко светит, а тогда ничего же не было. О, как пережили мы! Ужас, страх. Никому такого не пожелаю. Помню, ложусь спать и думаю: завтра надо идти рубить прорубь. И так плохо делается. Сейчас бы ни за что не пошла! Трудно работали, очень трудно… Потом, много позже, поставили в коровнике большую колоду, и на машине воду возили в бочках. Большую крутую гору с наших плеч сняли!
— На каждую доярку приходилось сначала по 12, а потом и 22 коровы. Они мне были, как дети. Мы каждую по кличке знали, знали, когда ей телиться, чувствовали, когда она болеет. У меня была любимая корова Аннушка. Она меня и обоймет, и голову мне на плечо положит. Я ей говорю: «Моя красавица, умница моя!» А она ко мне губы тянет – просит поцелуя.
А когда на мясо корову сдавать – как мы плакали! Как её отдашь, она же дитя твое, она же как робёнок!
— А теленок родится! Мы за телят деньги получали. Поишь его, поишь, только выпоил, сдавать надо, а он возьмет и сдохнет. Реву сразу, слез столько!
— Бывало, не хватало коровам сена. Так мы с мужем пойдем ночью в совхоз, возьмем тихонько две вязанки, придем в сарай – коровам раздадим. Они съедят, мы подметем – как будто ничего не было. Рисковали, жалко их было.
— Тяжело мы работали, очень тяжело. Сейчас чего дояркой не работать? Автоматы эти, коровы стоят вряд. Потыкал титьки – пошло молоко. Пока эта доится, другую моешь. Эта кончила, ту подключила… Машиной просто, не руками доить.
— Зарплата была хорошая, когда коровы доились. А если нет, то много не заработаешь. В среднем платили по 150 рублей. И ведь удоя одного только было мало. Если надоил молока, но корова грязная, не дадут тебе ничего. Так что мы и сарай чистили, и коров. Если все хорошо – получали премию.
— Я проработала дояркой сорок лет. Всегда трудилась много, не отлынивала, работу любила. Один раз только случилось, что едва не уволилась. Стали мы телок выбирать себе. Я выбрала, букву «Л» — Лункина, на ней нарисовала, и вдруг узнала, что бригадир её отдал другой доярке. Я говорю: «Как же так? Я же её выбрала, моя же корова!» Пришла к бригадиру, поругалась, сказала, что не выйду на работу, коли мне мою корову не отдадут. И ушла. Вечер настал – за мной никто не пришел. Ладно, думаю, я своё все равно возьму, не уступлю. А если не выйдет, уйду с работы. Два дня прошло – стучится бригадир, назад зовет. Извинился, и корову мне вернул.
— За хорошую работу меня одну наградили орденом 3 степени. За него я получаю 2000 денег к пенсии.
— Когда уходила на пенсию – плакала. Так мне коров моих оставлять было жалко! Сейчас если б вдруг у кого была корова, и попросили бы подоить, я бы пошла. Погладила бы её, поговорила. Скучаю очень. Но никто сейчас уже скотину не держит. И мы не держим. А чо держать? Молока, чай — купим. Надо сметаны – Володя поехал, купил на базаре. Все есть сейчас. Пенсия у меня тринадцать тысяч, да плюс две тысячи за труды – в деревне много ли надо?
Про настоящее
— С мужем уже 13 лет живем ладно. Чего скажу принести-купить – принесет-купит. Он меня обслуживает, капризам потакает. Я колбасу люблю, так он следит, чтоб была она всегда, одной колбасой меня и кормит.
— Сейчас все в достатке, все есть. А тогда… хлеба нет – в магазине очередь, и не успеваешь дождаться – доить бежать надо. И остаешься безо всего. А если успеешь купить буханку, бежишь на ферму и на ходу хлеб всухомятку жуешь.
— Детей я родила всего двоих. Вторая – девочка, Лена, родилась сразу большая – 4 килограмма. У них с Колей все хорошо, семьи. Редко сейчас приезжают. Бывало, пообещает Лена, я жду-жду, а она позвонит – дела у неё. Коли денег надо – найдут время заехать. А если мать повидать – некогда. Но я не злюсь. Молюсь, чтоб они хорошо жили. Мы плохо жили, вы хоть живите сейчас!
— Без работы скучно. Сейчас я вяжу – носок, вон, лежит на окне. Володя рисует (муж Таи – художник. — Прим. авт.) Скоро снег выпадет – дорогу чистить будем. Пока живем, а там не знаю, как повернется…
— Сейчас молодежь не хочет работать. Я говорю знакомой, такой молодой, ленивой, что слышала, как Путин говорил, что если не будет десяти лет стажа – пенсии не будет. А он что придумал – сделает ведь! И вот я ей говорю, и всем говорю – работайте, пока можете. Как без работы-то?
Фото: Анар Мовсумов