ДГ продолжает знакомиться с иностранцами, которые живут и работают в Самаре. В этот раз мы встретились с коренным колумбийцем Хайро Вердуго – он живёт здесь уже девять лет, окончил аэрокос и женился на очаровательной русской девушке. До этого он много ездил по Европе и обитал в Испании довольно долгое время.

Хайро первый иностранец из всех нами встреченных, который не боится открыто говорить о русской политике и странностях менталитета местных. Мы обсудили особенности русской сиесты, то, как поменялась Самара за долгое время его жизни здесь, а ещё пофантазировали, куда он поведёт своих друзей, которые приедут в город на чемпионат мира-2018.

— Ты выпускался из университета инженером летательных аппаратов, а по специальности не работаешь. Что так?

— В России иностранцам запрещают работать в этой сфере же. Я мог уехать в другую страну, поступить там в магистратуру, отучиться два года и спокойно работать. У меня друг так во Францию уехал. Но специальность довольно узкая, да я и здесь хорошо устроился, так что вот решил остаться.

— Странно как-то: учить специалистов, а потом их с полной головой знаний отпускать работать в другие страны.

— Иностранцев не допускают в военную и оборонную промышленность, потому что там они могут узнать что-то такое секретное, а потом передавать информацию за рубеж. В русских очень сильна память о Великой Отечественной войне, и все люди тут внутренне готовы к военным действиям. Не хотят, конечно, но они в боевой стойке. Поэтому у правительства немножко паранойя, и они берегут секреты. Зато у вас до сих пор самые лучшие шпионы. Хотя почему Россия при этом вкладывает в иностранных студентов собственные бюджетные деньги, а потом их отпускает, для меня до сих пор загадка.

— Ты за столько лет наверняка много загадочного увидел. Как адаптировался к жизни в новой стране?

— Язык – это самое сложное. Я два года жил в Москве и посещал подготовительные курсы русского языка. Но там только учитель русскоговорящий, остальные все ребята из вашего ближнего зарубежья: Таджикистан, Узбекистан. На улице ходить и просто так с людьми на ломаном языке говорить – подумают, что чокнутый. Потом поступил в университет: сначала процентов 30 понимал из всего, что объясняли. Брал у одногруппников тетради, списывал то, что упускал. Русский обязательно нужно учить в среде, причём если склонен к языкам, то выучишь минимум за полтора года. Если способности средние, то за два с половиной. А если нет способностей, то никогда не выучишь и не поймёшь все эти падежи, окончания и обороты речи.

Ещё поначалу удивлял русский сервис. В Испании как: ты приходишь в магазин, продавец тебе показывает и рассказывает про все подряд товары, пока тебе что-нибудь не понравится. Пытается понять, нужно ли тебе подешевле или покачественнее. А у вас приходишь, и продавец такой: «Так, вы брать что-нибудь будете? Берите или уходите. Не тратьте моё время». Но сейчас с этим получше стало,  многие люди научились к клиенту относиться радушнее. К чемпионату мира всех научат.

— В Испании, выходит, как-то по-другому работают? У вас же там постоянная сиеста. У нас нет такой, это вообще несправедливо ни разу.

— Ха, да у русских тоже есть сиеста, просто она замаскированная. Работник ведь каждый час выходит то покушать, то подышать, то покурить. В Испании магазины открываются в 10 утра, всё, что раньше, – это очень ранним утром считается. До 12 работают, потом до 15 сиеста. Потом открывают и до 19 часов работают. У вас просто более хаотичная сиеста получается. Но вообще многие вещи в отношении к труду похожи. В России вот, например, всю грязную работу делают уроженцы Таджикистана и Узбекистана. А в Испании неблагодарным трудом занимаются выходцы из Северной Африки, Восточной Европы и Латинской Америки. Так что коренные испанцы и россияне очень мало работают на самом деле и любят говорить: «А давай, может, завтра это сделаем?»

— И то правда, по описанию получаются похожие народы. А какие различия есть?

— Испанцы темпераментные, а русские спокойные, это и так понятно. Если испанцы стоят на улице и друг на друга кричат, у них может даже не быть серьёзной ссоры. А русские могут спокойным голосом такие жёсткие и обидные вещи говорить, но за это вы мне и нравитесь – вы прямые, и я такой же. На Западе люди говорят всё более обтекаемо и лицемерно, и ты не понимаешь, друг ты им или нет. А вы если принимаете человека, подпускаете близко, то точно можно быть уверенным в хорошем и честном к себе отношении.

Ещё вы очень любите жаловаться: вот дороги перерыли, ходить негде. А сами постоянно зовёте гулять, и гулять вы любите. По набережной туда-сюда бродить часами можете. В Испании так никто не делает – все «гуляют» на машине, просто катаются по красивым местам или собираются компанией и идут в какое-то место и там общаются. А вы в четыре утра после клуба можете предложить: «Ну, пошли, погуляем, что ли?» А в Испании клубы так допоздна даже не работают, потому испанцы как ваши кавказцы – народ горячий и вспыльчивый, после двух часов ночи там уже все пьяные и готовы подраться.

Россия – рай для мужчин. У вас все девушки очень красивые, ко мне если приезжают друзья, то ходят, глазеют  и очень удивляются. У вас сохранились традиционные ценности, а на Западе все девушки уже феминистками стали – не хотят следить за собой, много работают и выглядят усталыми.

Ещё Россией трудно управлять: как из Москвы контролировать то, что происходит во Владивостоке? Испания маленькая, и там все процессы: политические, экономические и социальные — легко просматриваются. Поэтому у вас привыкли жаловаться на коррупцию, хотя каждый хоть раз сам был её участником – вы любите «договориться», как-то схитрить. У вас пока ещё дикий капитализм с более-менее человеческим лицом, поэтому так всё происходит. И у власти много богатых людей из девяностых, которым просто богатства уже мало и они хотят влиятельности. Но это у всех стран так было, просто раньше – в конце XIX и начале XX века. Системы лучше пока не придумали. Я, кстати, сам «единорос».

— А кем работаешь?

— Я основатель центра испанской культуры. Мы учим людей испанскому языку и проводим тематические мероприятия. К нам приходят два типа людей: те, кто в Испании уже был и те, кто туда собирается съездить. Первые прониклись атмосферой, она их вдохновляет, и они приятно у нас проводят время. Вторые хотят научиться хотя бы азам языка, чтобы поехать в путешествие и немного понимать местных.

Мы начинали это давно: с моим другом и ещё одной русской девушкой. У нас было море идей, я был очень молодой и про менеджмент ничего не знал. Так что получалось, что мы втроём были творческие, и был хаос. С девушкой взгляды разошлись, хотя я сейчас понимаю, что у неё было много отличных идей: она танцевала фламенко, предлагала делать мастер-классы кулинарные. Но я тогда относился к этому несерьёзно, а потом окончил университет и начал серьёзно над этим дело работать. Теперь всё хорошо.

— Ладно, последний вопрос. Приезжают на мундиаль все твои друзья, куда их поведешь?

— Самое красивое в Самаре – это набережная и Волга. Я вижу, что сейчас стали реставрировать старый центр – там тоже есть где погулять. У стадиона построят много объектов, будет на что посмотреть. И природа, она здесь потрясающая. Так что на те 15 дней, которые здесь будут иностранные туристы, культурной программы хватит, переживать не стоит. Главное, чтобы не было как в Сочи, где поставили несколько унитазов в одном помещении, над этим потом смеялись долго. Не привыкли иностранцы к такой «командной работе».

Фото автора.

В мае в женской исправительной колонии № 15 в Самаре начал работать реабилитационный центр для осуждённых «Аврора». Главная цель — за полгода научить 23 женщины жить заново, чтобы после освобождения они смогли вернуться в общество. За годы пребывания в колонии можно не только растерять друзей, но и забыть самые элементарные вещи — как стирать не вручную, а с помощью машинки, пить из стеклянной кружки вместо пластиковой и спать в удобной постели, а не на нарах.

Мы съездили в реабцентр и узнали, чем он похож на студенческое общежитие, кого и почему жаль строгим тюремным воспитателям и достаточно ли полгода для того, чтобы вернуть себе себя.

В пути

Дорога в Кряж, где расположена ИК-15, занимает около получаса. Ещё минут десять нужно пройти по разбитым обочинам Новокуйбышевского шоссе. Навстречу попадаются одинокие старики, торговки и колченогие псы. Справа от женской колонии «первоходок» расположена мужская, рядом с ними — жилые дома. Обе можно отличить от обычных зданий по заборам с двухметровой колючей проволокой. На территории женской колонии также находится Дом малютки, где живут дети осуждённых до трёх лет, после чего их либо забирают родственники, либо они попадают в приют. Фотографировать почти ничего нельзя, особенно решётки, колючую проволоку, и детали приходится подмечать на глаз: вот тут недалеко от входа растут неприхотливые цветы, здесь на окнах — решётки, а там, на стенах внутри здания, развешаны стенгазеты и памятки по гражданской обороне.

На зоне

Чтобы попасть на реабилитационный центр «Аврора», нужно пройти через контрольно-пропускной пункт. «Видите, сколько решёток? Пока проходишь их, оставляешь позади всё, что было на зоне, всё забываешь», — рассказывает воспитатель колонии Елена Васильевна. Заходим: она открывает первую решётку и быстро закрывает, как только я вхожу. Этот короткий ритуал чётко делит пространство на «там» и «здесь». Чтобы пройти через вторую, сдаю паспорт, мобильник, зарядку и наушники, получаю номер с описью вещей. Сотрудница КПП в полувопросительной форме читает список запрещённых к проносу вещей: от колюще-режущих предметов и наркотиков до «денежных средств, добытых незаконным путём». «Не забудьте взять номер, — напутствует персонал, — а то останетесь у нас». Расплываюсь в мучительной улыбке и прохожу к выходу на зону, где в одном из зданий расположен реабилитационный центр.

В «Аврору» попадают только примерные осуждённые, за которыми не замечено никаких нарушений. С момента открытия центра туда не съездил только ленивый — осуждённые, что называется, уже сами знают, как вставлять микрофон в петличку, и привыкли к повышенному вниманию телевидения, газет и интернет-изданий. Мне разрешают пообщаться с двумя заключенными — Еленой и Ириной. Во время наших бесед рядом постоянно находятся несколько сотрудников исправительной системы, что, конечно, влияет на степень искренности рассказов обеих женщин.

От тюрьмы и от сумы

Елене 45 лет, она отбывает своё первое наказание уже третий год. Осталось примерно столько же, но через полгода можно будет пробовать выйти по УДО. Елена оказалась в колонии по одной из самых «популярных» в России статей — за мошенничество. На воле почти 20 лет проработала главбухом и, как ни странно, после освобождения планирует вернуться на прежнюю должность в ту же компанию — «там ждут». Дома тоже ждут — мать, муж и сын.

«Есть такая поговорка — от тюрьмы и от сумы не зарекайся, — говорит Елена. — Не все здесь такие плохие и не всё так ужасно, как показывают в фильмах или пишут в книжках. Я ни про одну женщину в нашем отряде не могу сказать, что вот она совершила преступление умышленно. Хотя сюда попадаешь, как в другой мир. Невозможно описать это ощущение. Тебя отрывают от дома, от семьи. Привыкаешь ко всему долго, примерно год. К людям, к обстановке, к образу жизни». Но в реабилитационном центре, считает она, даже стены помогают: «Девочки попадают сюда и прямо на глазах оттаивают. Сперва боятся даже стеклянную чашку в руки взять — так привыкли к пластмассовым, а потом ничего, осваиваются. Ну жили же раньше в коммуналках или в студенческих общежитиях, тут ведь на это и похоже», — рассказывает Елена.

Условия и сотрудники

Главное преимущество жизни в центре — условия, приближенные к домашним. В «Авроре» есть обустроенная кухня с деревянной мебелью (или компи», как называют её местные), небольшая библиотека, тренажёрный зал и главная гордость сотрудников — комната групповой терапии с психологом. Внутри неё — удобные кресла, расположенные полукругом, большой салатовый ковёр, шкафы с небольшим набором книг. Обстановка производит двойственное впечатление: с одной стороны, центр пока не обжит, да и вряд ли в нем когда-нибудь появятся те небрежность и легкость, которые придают настоящий домашний уют. С другой — нет никаких решёток, облупленной грязной краски на стенах и туалетов прямо в камере, которые ожидаешь увидеть в подобном месте. Кроме того, с жительницами центра регулярно проводят психологические занятия и воспитательную работу.

Елена Васильевна — воспитатель в ИК-15, курирует профильную работу в «Авроре». В исправительную систему пришла, когда ей было чуть больше 20 лет. Никаких высоких целей тогда не преследовала — работать толком было негде. «Из своего первого отряда всех поименно помню. Это лучшая должность в исправительной системе, хоть и самая трудная. Но тут ты чувствуешь результаты своего труда. Приходишь с отпуска, а у тебя на двери висит плакат, где нарисована курица с цыплятами и подпись: «Ну вот вы и снова с нами»,, — рассказывает она.

Основная задача воспитателя — сделать так, чтобы осуждённые больше никогда не вернулись в колонию. Хотя освободившиеся женщины нередко снова попадают за решётку: «Я однажды встретила бывшую осуждённую, которая снова попалась, и ничего не смогла ей сказать. А она увидела меня и только шепчет: «Простите». Я тогда очень долго думала, чего же я не сумела сказать ей еще такого, чтобы она больше не вернулась за решётку». Чтобы быть объективной, Елена Васильевна старается не вспоминать о составе преступления, когда общается с заключёнными. «Часто говорят, что нет хуже преступника, чем тот, кто совершил убийство. Но я в 90% случаев могу оправдать тех женщин, которые убили — это в основном преступления на бытовой почве или в целях самозащиты», — говорит она.

Ирина

36-летняя Ирина сидит почти 9 лет за убийство подруги, с которой застала своего гражданского мужа. Ей дали 14 лет, но уже через полгода наступает срок, после которого можно подавать прошение об условно-досрочном освобождении. На воле у неё почти никого нет, осталась только двоюродная сестра. Ирина старается рассказывать обо всем спокойно, хотя голос её постоянно дрожит. «Мама умерла четыре года назад, когда я была в колонии. Через два года после неё умер мой брат. Близких нет», — продолжает говорить, по щекам текут слезы. Рассказывает, что подружиться в самой колонии ни с кем не удалось: «Знаю всех, общаемся, но близкой подруги нет… Не хватает этого».

После школы Ирина училась на юриста, но не закончила образование. 12 лет занималась спортивной гимнастикой, потом лёгкой атлетикой и дзюдо. Уже в колонии получила несколько рабочих специальностей, любит ходить на занятия в местной школе и читать Бернара Вербера. На будущее строит практичные планы — в первую очередь дождаться решения по УДО, если выпустят — сразу искать работу. «Жильё свое есть. Надо как-то жить, хоть близких и нет. Потом замуж хотелось бы выйти, деток родить». Но после освобождения первым делом поедет на могилу матери.

«Приезжайте к нам ещё»

О том, что будет с осуждёнными, если прошение об условно-досрочном освобождении отклонят, пока никто ничего не может сказать точно. «Скорее всего, они останутся жить в реабцентре», — неуверенно отвечают сотрудники. Елена и Ирина, отводя взгляды, говорят, что будут жить, как жили — хоть в обычной колонии, хоть в «Авроре». Видно, что под пристальным наблюдением им сложно озвучивать очевидные страхи, но их выдают жесты: Елена крепко сжимает руки, когда речь заходит о том, что будет после выхода на волю и поможет ли полугодовая реабилитация, Ирина поправляет ровно сидящую косынку на тех же вопросах. Впрочем, обе осуждённые имеют отличную репутацию в колонии: все обитатели реабцентра на сто процентов уверены, что они-то уж точно больше не вернутся в эти стены.

Кроме центра больше ничего толком не удается осмотреть. По самой зоне проходим быстро, успеваю заметить лишь курящих полуукрадкой осуждённых, которые вытягиваются по струнке и безупречно чётко приветствуют нас всякий раз, когда проходим мимо. Стараюсь что-то снимать втихаря, но в конце встречи Елена Васильевна требует посмотреть карту памяти фотоаппарата и удаляет добрую треть снимков. Спорить нет ни сил, ни смелости — в этих стенах непроизвольно чувствуешь себя немного преступницей и стараешься быть осторожной во всем: «А то останетесь у нас».

На обратном пути снова проходим КПП, забираю вещи. В голове намертво отпечатались обрывки фраз осуждённых и глаза Ирины, полные слёз. Прошло всего несколько минут после нашей беседы, но теперь уже кажется, что минула вечность. Всё словно осталось где-то там, далеко позади. «Вы приезжайте к нам ещё», — радушно приглашают сотрудники. Лепечу, мол, обязательно.

Закрывается одна решётка — всё остается позади. Вторая — всё забываешь.

Агата Шапошникова, психолог:

«Человеку, который находился в местах лишения свободы, необходимо восстанавливать элементарные бытовые и коммуникативные навыки и учиться тому, что вошло в повседневный обиход на воле, пока он был за решёткой. Достаточно ли шести месяцев реабилитации? В целом это разумный срок, а вот результат для каждой конкретной женщины может отличаться, потому что они разные по характеру, темпераменту, обстоятельствам своей жизни в заключении и на воле. У них по-разному складываются обстоятельства — у кого-то есть группа поддержки на воле, у других нет, кого-то ждут дети, других никто не ждёт. Некоторым из них в любом случае будет труднее справиться, но сама попытка реабилитации и подготовки к жизни вне мест лишения свободы заслуживает положительного отношения и поддержки.

Конечно, те из них, кому будет отказано в УДО, будут вынуждены вернуться в общие условия колонии и переживать крушение надежды на скорый выход на свободу. В существующей системе решение об УДО принимает суд, и администрация колонии делает для этих женщин все возможное, помещая их в центр и проводя мероприятия, направленные на подготовку к жизни после освобождения, однако стопроцентного освобождения им никто гарантировать не может.

По поводу того, бывают ли рецидивы в связи с тем, что человек оказывается неприспособленным к социальной среде и пытается «вернуться» в места лишения свободы, — да, такие случаи известны и на самом деле не являются единичными. Другое дело, что иногда причина рецидива оказывается более глубокой, а недостаточная адаптированность используется как наиболее понятный и лежащий на поверхности повод».