«Читателя найду в потомстве я...»

В конце 2022 года любители истории Самары получили весьма ценный подарок. Свет увидела изданная Центральным государственным архивом Самарской области книга «Читателя найду в потомстве я…».

В нее вошли документы из личного фонда Николая Павловича Аннаева – самодеятельного композитора и, что более важно, собирателя-коллекционера документальных материалов по истории Самары. Достаточно сказать, что именно он систематизировал и ввел в научный оборот знаменитую краеведческую картотеку Константина Головкина.

На страницах ДГ уже публиковались материалы из личного фонда Николая Аннаева. Речь идет об интереснейшем, но, увы, достаточно коротком очерке «Прогулка по улице Дворянской», который Николай Павлович написал в 1976 году.

Теперь же мы можем познакомить вас с воспоминаниями Николая Аннаева о детстве и отрочестве, которые были записаны им в 1957-58 годах. Наши комментарии к самым интересным отрывкам из них мы отметим курсивом.

Раннее детство (1902 — 1908 годы)

Вспоминаю не то действительность, не то рассказ. Я, мама (Аннаева Евдокия Викторовна) и сестры (Мария, Вера и Нина) идем по Дворянской улице (с 1935 года – улица Куйбышева). Нам навстречу по мостовой движется большая толпа людей. Кто-то из прохожих говорит маме: «Ведите отсюда детей, а то их в лепешку раздавят!». Если эта сцена, очевидно, происходившая в 1905 году, была моим собственным впечатлением, а не памятью о чем-то рассказе, то это значит, что я начал помнить себя с трехлетнего возраста.

Мы, дети, должно быть, боялись забастовщиков. Когда маме хотелось увести нас из Струковского сада, она говорила, указывая на приближающийся с той стороны Волги паром: «Вон, дети, забастовщики, идемте скорее домой!».

Вспоминается большой белый дом, в котором мы жили, и площадь, примыкавшая к нему своим углом (речь идет о доме №66 по улице Куйбышева, на следующей фотографии он слева).

Возле нас, с другой стороны этого угла, расположен магазин Кеницера с выставленными на улице жерновами и сабанами (разновидность плуга у народов Поволжья), предметами наших детских забав.

Магазин Оскара Кеницера, владельца макаронной фабрики на улице Садовой, располагался на первом этаже дома Шабаевых (Куйбышева, 81).

Площадь живет шумно и многообразно. Днем через площадь двигалось много людей и транспортных средств, проходили уличные торговцы. Помню одного из них. Это был старик в фартуке, с бритым подбородком и седыми усами. Он носил на голове лоток с товаром и время от времени покрикивал: «Икра зернистая!».

Вспоминаю большой двор позади нашего дома с хлевами, каретником, помойкой, голубятней и тем остром запахом грязи, разрываемой свиньями, который до сих пор, едва я его почувствую, переносит мое воображение к тому времени.

Мы воспитывались в тесном семейном кругу, общаясь с другими детьми лишь поверхностно, во время чинных игр «у Кеницера», в сквере у памятника Александру II или в Струковском саду. Несколько ближе мы были знакомы с детьми наших соседей Филимоновых, у которых раз я был на елке и в гостях на даче вместе с мамой и сестрами.

Речь идет о доме №62 по улице Куйбышева, где в начале XX века находилась гостиница, принадлежавшая Наталье Степановне Филимоновой. На следующем фото ее здание можно видеть справа от памятника Александру II.

Я очень любил рисовать и петь. Последнее видно хотя бы из того случая, когда я преподносил весь свой репертуар детских и народных песен группе голубей, собравшихся во дворе под навесом.

Период «новой гостиницы» (1908 — 1913 годы)

Ранее детство мое окончилось с переездом нашей семьи вместе гостиницей из «старого дома» в «новый» («старый дом», бывший дедушкин, принадлежал Аржанову, а «новый дом» – Челышову).

Нынешний адрес дома, в который переехала гостиница Аннаева – Куйбышева, 79.

Мне были чужды обычные интересы, свойственные мальчикам. Так, я был совершенно равнодушен к настоящему и игрушечному оружию. Меня не привлекали ни папино охотничье ружье, ни его же револьвер. Меня очень занимала летающая игрушка – пропеллер на палочке, вращением которой между ладонями он приводился в движение. Я запускал на даче змея-«монаха», расспрашивал папу, почему летает аэроплан и сам, прыгая с раскрытым зонтом со стула, пытался удержаться в воздухе.

Восьми лет я поступил в приготовительную школу. Моя первая школа была в Песочном переулке. В ней преподавал Николай Павлович Попов, папин хороший знакомый, что, вероятно, и определило выбор.

Здание, в котором учился Николай Аннаев является объектом культурного наследия «Городская усадьба И.П. Корунова и мещанина П.А. Кандальинцева: двухэтажный каменный жилой дом по улице; одноэтажный каменный дом по переулку, в котором размещалось 6-е мужское приходское училище и типолитография Жданова». Упомянутый одноэтажный дом ныне имеет адрес Песочный переулок, 21.

Но здесь я учился недолго и перешел в приготовительную школу Лялиной, помещавшуюся в соседнем с нами дворе. Близость школы от нашего дома позволила мне ходить в большую перемену домой на завтрак. Учащиеся школы представляли собой дружную семью. Помню игры во дворе и в школьном коридоре, елку, показ после уроков кем-то из учеников коротких рисованных движущихся фильмов.

Питалась наша семья отлично. Кушанья, выбираемые по гостиничному меню, нам приносили из поварской. Я вспоминаю длинный их ряд: первые и вторые блюда и пирожные, одни других вкуснее. У мамы всегда имелось что-нибудь к чаю: сладкий рулет, ее любимый открытый пирог с малиновым вареньем и клюквой, шоколадные конфеты, помадки или заливные орехи от «Жана». Зимой мы ели антоновские яблоки.

Кондитерская «Жан» находилась на первом этаже гостиницы «Бристоль» (Куйбышева, 78).

Занятый своими делами, папа мало общался с семьей. Обычно он бывал добродушен, но мы, дети, его боялись, зная за ним вспышки раздражения и гнева, когда он в разговоре с мамой кого-то ругал мерзавцами, сволочью, и, сжав кулаки, быстро ходил из угла в угол.

В 1913 году Павел Егорович Аннаев разорился, отсидел 7 месяцев в долговом отделе тюрьмы, после чего перешел из купцов в мещане. Впоследствии занимался конторским трудом, в конце жизни работал ночным сторожем.

Учение в реальном училище (1913 — 1918 годы)

Прошло три года обучения в приготовительной школе. Наступал приемный экзамен в реальном училище. Это было осенью 1913 года.

Той же осенью разорился папа, и мы переехали в квартиру на Саратовской улице (с 1925 года — улица Фрунзе).

Вот как проходил экзамен. Николай Васильевич Перкалев задал легкую задачку о количестве мяса, съеденного котом. Перед комиссией учителей, среди которых был и батюшка Архангельский, я прочитал стихотворение «Весело сияет месяц над селом». Больше я ничего не помню. В коридоре меня ожидал папа. По приходе домой мне пришлось лечь и заснуть, потому что от напряжения, испытанного во время экзамена, у меня разболелась спина.

Интересный факт: Николай Аннаев прочел стихотворение «Зимняя ночь в деревне» поэта Ивана Никитина, имя которого в советское время получила одна из улиц старой Самары.

Для первого сочинения по русскому языку я выбрал тему о красотах Волги, наблюдаемой с дачного берега. Из всего сочинения помню только, что пароход сравнивал с лебедем.

По успеваемости я был вначале одним из первых учеников, держал себя примерно. Перемены проводил, помнится, малоподвижно, в одиночку, впрочем, одно время у нас проходили общие игры, к которым я примыкал. Играли, например, так: мальчики становились друг за другом вдоль стены, касаясь ее плечом. Против одной партии таким же образом собиралась другая, и все напирали один на другого, стараясь оттеснить от стены противную партию.

В большую перемену я закусывал в столовой училища, где продавали мучные булочки, бутерброды с колбасой и чай.

Дачная жизнь (1908—1917 годы)

Жизнь нашей семьи на арендованных дачах (у Лобановых, Покидышевых, Бем …) оставила по себе хорошую память. Но лучшие, неизгладимые впечатления связаны у меня с нашей собственной дачей на 2-й просеке (ей семья Николая Аннаева обзавелась в 1908 году).

Мы ездили на дачу в экипаже на своей лошади. Дорога туда была увлекательно интересной. Сады и поля начинались от земской больницы (ныне – имени Пирогова), сейчас же за ней тянулся Молоканский сад. В поле против мужского монастыря проплывали мимо две-три отдельно стоящие избенки, окруженные бочками (торговля не то дегтем, не то керосином) с крупно написанными фамилиями хозяев на вывесках.

Описанные в последнем предложении строения должны были находится на нечетной стороне нынешней Ново-Садовой, в районе улиц Осипенко и Челюскинцев.

Потом проезжали мимо Аннаевского озера, и в течение короткого времени видели в конце просеки башни у въезда в дедушкину дачу.

Аннаевское озеро находилось на месте пересечения улиц Ново-Садовой и Соколова, там, где сейчас автозаправка. Упомянутая Николаем Павловичем просека – нынешняя улица Мусоргского. Аннаевское озеро было засыпано в 1958 году.

Против Трубочного завода, возле конюшен, солдаты гоняли лошадей. Дальше тянулся Шихобаловский сад, окаймленный березами с башенкой-беседкой на повороте забора.

Здесь речь идет о нечетной стороне улицы Ново-Садовой. Военные занимали территорию от проспекта Масленникова до улицы Николая Панова, а сад Шихобалова тянулся от последней почти до Постникова оврага.

Дорога отклонялась вправо и шла вдоль Постникова оврага, пока еще скрытого стеной дубняка. В праздники под дубами было людно, слышались песни, гармонь. Вдоль опушки проходила конка и останавливалась в тупике у самого оврага, где перепрягали лошадей.

Дальнейший путь вплоть до нашей даче шел параллельно Волге полосой ничем не занятого поля, поросшего низенькой травкой, между дачами справа и посевами слева.

На самом деле должно быть наоборот. Так как мы движемся по Ново-Садовой по направлению «из города», дачи находятся слева, на четной ее стороне, а дореволюционные поля справа, на нечетной.

За посевами, далеко на горизонте, рисовались макушки деревьев: они обозначали сады, расположенные за Семейкинском шоссе (с 1967 года — Московское).

Внутри дома стены и перегородки радовали взор золотистым цветом и природными узорами некрашеного дерева. В «зале» – наиболее обширной и веселой комнате, стояло пианино – Нинино и мое развлечение, привозимое сюда на лето. Между прочей мебелью стояли буфет и дедушкино кресло – предметы, которые служат нам до сих пор (примечание Николая Аннаева – это кресло было отдано Литературному музею в мае 1983 года).

Одним из самых больших наших удовольствий было ходить к Борщовой даче (ныне – Ботанический сад), в верховья Постникова оврага – безлюдные и очень живописные, с поросшими кое-где кустарниками склонами. Там мы рвали цветы, лакомились клубникой.

Другим большим удовольствием нам служило купание.  Весело было с полотенцем через плечо идти по просеке, ловя ухом все приближающиеся звуки: шум парохода, стук моторки. Придя на Волгу, я любовался и не мог налюбоваться видами: широкая спокойная река, голубые Жигулевские ворота, великаны-осокори, выстроившиеся по берегу, дымный силуэт города вдали, а ближе, среди зелени, покрывающей крутой высокий берег, здание бывшей дедушкиной дачи.

Егор Аннаев был вынужден продать свое кумысолечебное заведение в 1887 году.

Ниже приведена схема, составленная Николаем Аннаевым. На ней отмечена территория как Аннаевской кумысолечебницы, так и находящейся между ней и Силикатным оврагом дачи купца Гребежева.

---

ДГ благодарит начальника отдела использования архивных документов СОГАСПИ, кандидата исторических наук Евгения Малинкина за возможность ознакомиться с книгой «Читателя найду в потомстве я…».

Следите за нашими публикациями в Telegram на канале «Другой город» и ВКонтакте