ПАФОС И САБОТАЖ

Историк Михаил Ицкович изучил выпуски газеты «Коммуна» столетней давности и выяснил, какова была информационная повестка Самары в ноябре 1919 года.

«Эта вера нас не обманет»

На втором году Советской власти новая революционная обрядность уже вполне сложилась. Добрая половина всех газетных публикаций ноября 1919 года в самарской прессе посвящена «красному дню календаря». Тема второй годовщины революции освещается «Коммуной» во всех своих возможных аспектах и в самых разных литературных стилях – от сухой, но пропагандистски значимой статистики до возвышенно-пафосных декламаций, поэтических и прозаических.

Пальму первенства по пафосу с уверенностью стоит присудить губернскому продовольственному комиссару Константину Мяскову, автора статьи под названием «К жизни, к счастью» в праздничном номере 7 ноября. Впрочем, при ближайшем рассмотрении оказывается, что значительная часть статьи, как и эпиграф к ней, взяты из творчества некоего И.Изгура, которого Мясков называет «величайшим поэтом современности». Изгур проповедует, вполне в духе пролетарского искусства своего времени, «революционный космизм» и предвидит, что освобождённый «от пепла традиций, суеверий и обманов» человек нового общества научится понимать язык зверей, птиц и насекомых и победит даже саму смерть.

Илья Ефимович Изгур – уроженец Белоруссии, левый сионист, в советское время один из видных деятелей эсперанто-движения. Судя по всему, Мясков познакомился с творчеством Изгура в 1919 году во время своей работы в Народном комиссариате просвещения Советской Украины в её тогдашней столице городе Харькове, где в том же году была издана поэма Изгура «В даль». Оптимизм автора поэмы понятен: незадолго до этого он спасся из деникинской тюрьмы за два часа до исполнения смертного приговора.

Смерть всё же найдёт Изгура, как и многих людей с подобной ему биографией, спустя 18 лет, в 1937 году. Находясь уже в советской тюрьме, он писал своему следователю: «Я вижу ясно свою полную беспомощность в борьбе с Вашим отношением ко мне. Но правду свою я знаю хорошо. Нет таких логических предпосылок, чтобы я на закате моей жизни стал врагом Советского Союза». Невозможно удержаться от сопоставления этого письма со строками из самарской «Коммуны» 1919 года: «Новая вера грядёт к исстрадавшемуся человечеству. Устремим же наши сердца и наши души в её сторону, как цветы направляют свои головки в ту сторону, где сияет и греет солнце. Эта вера нас не обманет, как и солнце не обманывает цветов».

Праздник в городе

Что примечательного происходит в Самаре во время празднования 7 ноября в 1919 году? Об этом можно узнать из соответствующего номера «Коммуны». Прежде всего, конечно, военный парад на Соборной площади: его принимает Михаил Фрунзе, командующий Туркестанским фронтом, один из виднейших деятелей Гражданской войны со стороны красных, который в недалёком будущем станет главой военного ведомства всего СССР. Пожалуй, следующий раз деятели такого высокого ранга будут присутствовать на той же площади, носящей сейчас имя Куйбышева, лишь в 1941 году.

«Штатские» участники манифестации движутся с Театральной площади (ныне Чапаева). На площади Революции два потока, военный и гражданский, сливаются, и происходит митинг, где, кроме командующего фронтом, выступают представители от губернских властей, профсоюзов и компартии. Кульминация – ровно в полдень, под пушечный салют и звуки «Интернационала», открывается памятник рабочему, символ освобождённого труда (потом, в 1927 году, место абстрактного рабочего займёт конкретный вождь мирового пролетариата).

Кроме парада и демонстрации, горожанам в честь праздника полагается ещё ряд материальных и нематериальных бонусов. Всем детям от 3 до 14 лет выдаётся дополнительный паёк: полфунта хлеба, четверть фунта сыра или колбасы, четверть фунта конфет, осьмушка сахара и одно яйцо (для справки: 1 фунт соответствует примерно 0,4 килограмма). Усиленному питанию подвергаются также обитатели казарм, госпиталей, детских домов, домов-коммун и губернской тюрьмы. Красноармейцам Самарского гарнизона положены и свои подарки: табак и папиросная бумага. В качестве духовной пищи по городу распространяются стихи пролетарских поэтов и детский журнал «На смену», созданный объединёнными силами детей города Самары.

Уже видна и характерная для советского времени традиция приурочивать к празднику запуск разного рода социально значимых объектов. Так, на углу Почтовой (ныне Рабочая) и Садовой открывается детский дом имени Октябрьской Революции для детей красноармейцев. Не обойдены вниманием и жители окраин: в Мещанском посёлке имя Октябрьской Революции присваивается открывающемуся там артезианскому колодцу.

Разумеется, организаторы праздника не забывают о задачах пропаганды. С 7 по 9 ноября в послеобеденное время по всему городу колесит Агит-трамвай – ходячее (точнее, ездящее) чудо пропагандистской техники, снабжённое выставкой, сценой, трибуной и киноэкраном. А во Дворце Труда (Куйбышева, 90, где сейчас банк «Солидарность») в праздничные дни открыта выставка работ Советской власти, о содержании которой рассказано постфактум в номере от 25 ноября. Это, как бы сейчас сказали, инфографика двух «советских» лет на региональном уровне по самым разным темам: структура землевладения, численность и демографический состав фабрично-заводского пролетариата, преступность и пенитенциарная система, национальный и социальный состав коммунистической партии, школьное образование. Среди экспонатов по последней теме присутствуют разнообразные детские поделки (в том числе шляпы и рукавицы из погон), коллекции растений и насекомых, литературные произведения, рукописные газеты и журналы с иллюстрациями и т.д.

Дом перевоспитания

Один из подарков Советской власти к двухлетней годовщине революции – амнистия заключённым, в том числе политическим. Этот жест доброй воли делается в условиях относительного «потепления» во взаимоотношениях между большевиками и другими левыми партиями, которые признали необходимость совместной борьбы против белых правительств. В номере от 7 ноября «Коммуна» сообщает, что по решению ВЦИК освобождаются ранее арестованные члены партий, объявивших мобилизацию своего актива в Красную Армию, в том числе и партии «Поалей-Цион» (Рабочие Сиона), к которой принадлежал упомянутый выше поэт Изгур. Амнистии подлежат также дезертиры из Красной Армии: «самые злостные» вместо расстрела получают тюремный срок не выше пяти лет, остальные наказываются отправкой на фронт.

О том, как осуществлялась амнистия в Самаре, «Коммуна» подробно рассказывает четыре дня спустя после праздника, 11 ноября. Вечером праздничного дня в Самарскую тюрьму (сейчас общежитие медицинского университета на Арцыбушевской, 171) приходит комиссия во главе с руководителем Самарской губернии Алексеем Галактионовым, чтобы освобождать заключённых. В составе комиссии – представители губисполкома, военного и революционного трибуналов и ЧК. Сами бывшие узники, по их словам, до последнего момента не верили своему счастью и теперь ошеломлены гуманностью Советской власти: «Только у нас, в Советской Республике, издан такой, полный высокого милосердия и прощения, акт». Они уверяют, что оправдают оказанное доверие и после освобождения станут честными гражданами.

После этого выступает заместитель Галактионова Григорий Леплевский и сообщает, что на подследственных, если не доказано их участие в военных или контрреволюционных заговорах, также распространяется амнистия. Это заявление сопровождается громом аплодисментов. Следует отметить, что ещё ранее, 1 ноября, «Коммуна» сообщала, что арестный дом (аналог нынешнего СИЗО) в Самаре был закрыт в целях экономии средств, а арестанты, находящиеся под следствием, переведены в тюрьму.

В связи с амнистией тема пенитенциарной системы в ноябре 1919 года часто поднимается на страницах самарской прессы. Советская тюрьма, как отмечается в этих публикациях, принципиально отличается от дореволюционной, «где заключённые влачили существование отверженных». Новая концепция предполагает упор на перевоспитание вместо наказания. Даже само слово «тюрьма» в советском лексиконе заменено на Дом принудительных работ. К услугам обитателей Дома имеются школа, библиотека, клуб «с прекрасно оборудованной сценой» и портретами вождей пролетариата, где сами заключённые читают лекции, ставят спектакли и концерты (2 ноября).

Культурно-просветительские мероприятия, посвящённые амнистии, проходят в тюрьме в течение всего ноября. В номере от 28 ноября корреспондент сообщает, что хор заключённых прекрасно пел «русские народные и революционные песни», была инсценирована пьеса «Корона»: «Вообще вечер был хорошо поставлен и затянулся до часу ночи». Здесь же приводится статистика распределения обитателей тюрьмы по видам совершённых преступлений: 50% сидят за преступления против собственности, 15% против личности, 15% дезертиров, 20% спекулянтов. Очевидно, политзаключённые в эту статистику не входят, но сообщается, что «контрреволюционеров немного». По амнистии из Самарской тюрьмы освобождено 1500 человек – видимо, амнистия была действительно масштабной, если учесть, что на том самом праздничном собрании заключённых 7 ноября присутствовало около 600 человек.

«Железной метлой вымести…»

Впрочем, не всем к празднику Советская власть дарует пряники, кое-кому приготовлен и кнут. В праздничном номере «Коммуны» публикуется «Приказ №1» Самарской Губчека и Губисполкома. В приказе перечислен список тех категорий граждан, которым на следующий день предписано, вместе с членами их семей, явиться для регистрации в здание городского ломбарда (Арцыбушевская, 145). В их числе:

— бывшие фабриканты, заводчики и вообще предприниматели;
— бывшие судовладельцы;
— бывшие владельцы мастерских, где использовался наёмный труд;
— бывшие жандармы и полицейские;
— торговцы и лавочники;
— хозяева домов, гостиниц, заведений общепита;
— акционеры, комиссионеры, маклеры;
— лица без определённых занятий.

При себе требуется иметь документы. Тем, кто не придёт на регистрацию, угрожает конфискация всего имущества и заключение в лагерь принудительных работ.

В общем, «социально чуждым» ясно дают понять, что 7 ноября – не их праздник. А 25 ноября «Коммуна» печатает на первой полосе ещё один грозный текст, заставляющий трепетать сердце каждого «бывшего». Это «Призыв ко всем трудящимся» от имени «комиссии по очистке». Комиссия сетует, что граждане недостаточно активно откликаются на расклеенные по городу воззвания с призывом доносить на подозрительных «бывших людей», устроившихся на советской службе «под видом “незаменимых специалистов”». Эти люди, как утверждает комиссия, по самой своей социальной природе и в силу ненависти к «новому коммунистическому строю» саботажничают и стремятся морально разложить советский государственный аппарат. Те несознательные трудящиеся, которые знают об этих «врагах трудового народа», но предпочитают «преступно молчать», объявляются «невольными союзниками издыхающей белогвардейщины». Для укрепления тыла необходимо «железной метлой вымести из учреждений весь контрреволюционный и саботажный сор», и без помощи широких масс комиссии никак не справиться с этой задачей.

Ненадёжные сельсоветы

Внезапно выясняется, что враги революции сидят не только в городских учреждениях, в лице «бывших людей», но и в сельских Советах, причём на ответственных должностях. Вот из  подборки новостей в разделе «Деревенская жизнь» от 2 ноября: в селе Ишуткино Бугурусланского уезда (ныне Исаклинский район) крестьяне собрали 800 пудов ржи и пшеницы для Красной Армии, а председатель и секретарь местного Совета начали этот хлеб продавать и менять на соль, керосин и мануфактуру. А в деревне Ново-Захаркино Пугачёвского уезда (ныне в Саратовской области) председателя исполкома арестовали за варку и распитие самогонки.

Днём ранее, 1 ноября, «Коммуна» сообщает о ещё одной, по-видимому, распространённой причине ареста председателей сельсоветов: укрывательство излишков хлеба, «халатное отношение» к осуществлению продразвёрстки или прямой отказ её проводить. Их хлеб конфискуется без всякой оплаты, а руководимые ими сельские Советы по распоряжению властей объявляются распущенными. В номере от 20 ноября приводятся слова приехавшего из Москвы члена ЦК РКП(б) Матвея Муранова на уездном съезде Советов: «Работники на местах должны прилагать все усилия на выкачку хлеба». Если горожане не смогут получить хлеба в государственных магазинах, аргументирует эмиссар из центра, то они понесут на базар все свои вещи, чтобы обменять их на хлеб, создавая, таким образом, питательную среду для спекуляции.

А руководители продовольственного дела в Самарской губернии Мясков и Бранденбургский 5 ноября взывают к сознательности «товарищей крестьян», призывая их сдавать государству хлеб, мясо и картофель: мол, не будете кормить рабочих и красноармейцев – будет ещё хуже, вернутся помещики и отнимут у вас землю и все права. Лучше сдавайте продукты добровольно, потому что иначе мы всё равно возьмём их силой, но только без всякой компенсации в виде товаров. А того, кто откажется, мы объявим врагом Советской власти и заточим в тюрьму. «Не доводите же нас до отчаянных мер против наших же братьев-крестьян», – настойчиво просят самарских селян товарищи Мясков и Бранденбургский.

«Если мы доживём до весны…»

Тем временем в Самарском крае продолжает свирепствовать эпидемия сыпного тифа. Номера «Коммуны» чернеют некрологами видных самарских коммунистов, в том числе авторов газеты (например, Марии Трейман, 28 ноября), и врачей, умерших «на славном посту». 25 ноября – заметка под названием «Как хоронят тифозных умерших», крик души красноармейца Иванова: «Оглянитесь и посмотрите, что делается на кладбищах! Если мы доживём до весны, где будем спасаться от заразы? На кладбище привозят трупы возами без гробов и белья, складывают в кучи, как дрова, а потом хоронят в общих ямах, глубиною один аршин». Автор заметки предвидит, что весной и летом следующего года эти кладбища станут источниками зловония и эпидемий. Неглубокие могилы могут легко разрыть животные, и умершие, в том числе от тифа, становятся их добычей в голодную пору. Иванов описывает жутковатую картину: проходя по кладбищу, он встретил поросёнка с человеческой рукой во рту…

Не только последний приют мёртвых, но и места обучения подрастающего поколения становятся источником заразы, сообщается в номере от 11 ноября. В школе дети неопрятных родителей встречаются с детьми тех, кто борется за чистоту, и последствия этого общения вполне предсказуемы. Размах эпидемии усиливается продовольственными трудностями: «Истощённой недоеданием детской натуре трудно бороться с этим пособником контрреволюции – белой платяной вошью». А дальше дети, будучи в силу своего слабого иммунитета естественной группой риска, переносят заразу в среду взрослых.

Анонимный автор заметки в «Коммуне» предлагает поспешить с открытием бань с дезинфекционными камерами в школах. Если же немедленно этого сделать не получится, то нужно, полагает он, вообще закрыть школы на время эпидемии. Временная приостановка учёбы – адекватная цена за спасение жизни и здоровья детей. Эта мера обосновывается автором не только исходя из здравого смысла, но и с точки зрения классового подхода и государственной пользы: Советской власти нужны здоровые дети, а не «хилые белоручки, постигнувшие одну только буржуазную науку».

Саботажники из Соцобеза

Вообще положение детей в годы Гражданской войны особенно трагично. Несколько корреспонденций «Коммуны» посвящено судьбам конкретных семей, которые обратили на себя внимание неравнодушных читателей газеты. 29 ноября некто П.Зотов сообщает о «сыром, грязном и тёмном подвале» в доме 77 по Троицкой, ныне Галактионовской, улице, где ютится семья из шести человек: пятеро детей и мать, больная воспалением лёгких. Отец умер. Одежды у детей нет, от недоедания все больны цингой. В Соцобезе (тогда, в соответствии с правилами старой орфографии, отдел социального обеЗпечения сокращённо называли именно так) обещали «зайти посмотреть», но прошёл уже почти месяц, а обещанного обследования всё нет и нет. Автор заметки возмущён подобной волокитой: «Необходима немедленная помощь, человеческое отношение, а не “отношение за номером таким-то”. Гибнут дети».

Другая похожая история в номере от 25 ноября: в доме 189 по улице Самарской проживают четверо детей-сирот Калининых, у которых недавно умерли сначала отец, затем мать. Старшая сестра, 17 лет от роду, служит в железнодорожном депо, брат 13-14 лет – «мальчиком» в канцелярии. Но этих заработков явно не хватает, чтобы прокормить себя и ещё двоих маленьких детей. «Дети голодают и питаются разными отбросами при курсовой кухне» (речь идёт о курсах командного состава, комиссар и коммунисты которых и обратились в газету с изложением этой истории). В деревне Ярославской губернии, откуда дети родом, никаких родных у них нет. Самарский Соцобез, опять же, бездействует.

Жалобы на работников социальных служб звучат и на «Страничке работницы», где 20 ноября Мария Субботина, кормящая грудью четырёхмесячного ребёнка, делится печальным опытом своих мытарств по получению положенного ей пособия. В квартальной коллегии необходимые документы не выдают, а Соцобез их требует. Попытки добыть нужную бумажку с печатью потерпели фиаско, несмотря на то, что Субботина ссылалась на опубликованные в «Коммуне» правила получения пособий. Ей обидно, что «Советская власть заботится о народных благах и о нас, трудящихся, насколько ей позволяют настоящие трудные условия, а разные саботажники тормозят и восстанавливают против неё население». В финале своей заметки автор обращается к уже упоминавшемуся образу метлы, которую нужно использовать для очистки советских учреждений от саботажников.

«Мобилизация театра»

Немного отвлечёмся от социальных проблем и обратимся к миру прекрасного. В ноябре 1919 года «Коммуна» много пишет о театре. 2 ноября некто Вал. Вельский призывает превратить его в «боевое орудие революции».  Его возмущает, что театр даёт трудящимся массам, жаждущим «нового революционного слова», камень вместо хлеба, что «в день освобождения Самары от чехословаков, 7-8 октября, на сценах декламировались непонятные широким массам стихи “О звёздах” и т.п.». Не время теперь для высокого искусства и художественных исканий, когда Советская Россия находится «под перекрёстным огнём международной своры бандитов капитала». На возможные упрёки в отсутствии подходящего, то есть революционного, репертуара автор отвечает: «Надо только отрешиться от прежних требований художественности, и пьесы найдутся».

Как бы оправдываясь за самарский театр, 7 ноября известный самарский писатель, выходец из крестьянской среды Николай Степной отчитывается в «Коммуне» о том, что сделано в Самаре в театральной сфере за год Советской власти. Помимо профессиональных драматических трупп в театре Карла Маркса (будущая Филармония) и Городском театре (ныне Театр драмы им. Горького), организована Студия рабоче-крестьянского театра, в которой занимаются 110 учеников. Её задача – объединить деятельность любительских кружков и приступить в будущем к созданию Народного театра, «чуждого профессионализма и способного приобщить искусство к новым формам жизни». Литературная секция, секретарём которой является Степной, рецензирует пьесы, написанные рабочими, и некоторые из них направляет для печатания. Театральная библиотека даёт возможность подписчикам из города и уездов Самарской губернии знакомиться с пьесами. В здании Городского театра и в окраинных клубах читаются лекции о театре и об искусстве вообще.

В тот же праздничный день на сцене Городского театра ставится спектакль по пьесе тов. Гандурина «Перед бурей», как раз из того репертуара, за который ратовал Вал. Вельский. «Этим спектаклем ознаменовалась как бы мобилизация нашего театра для борьбы с буржуазией», – с радостью отмечает в своём отзыве, опубликованном неделю спустя, сотрудник политотдела Туркфронта Созонов. Он не жалеет восторженных слов о пьесе пролетарского писателя, посвящённой истории рабочего движения: «дивные образы», «типы совершенно жизненные». Отмечая, что после бурных аплодисментов в конце спектакля «толпу прорезали два или три свиста», Созонов предполагает, что это «саботажное племя» (опять эти саботажники!) недовольно, и обращается к «тем господам, которые шипят», с предупреждением: «Не омрачайте светлых праздников пролетариата, который может, как на инженера Гукасова, выведенного в этой пьесе, крикнуть вам: “В озеро!”».

Автор пьесы, Константин Дмитриевич Гандурин – большевик с 1905 года, один из организаторов первых в России профсоюзов во время знаменитой стачки иваново-вознесенских ткачей, в 1919 году заведовал в Самаре городским отделом искусства. Пьеса «Перед бурей», отпечатанная в типографии политотдела Туркфронта, в 1920 году получила премию всероссийского конкурса Госиздата и была, как и другие его произведения, очень популярна в провинциальных театрах и рабочих клубах по всей стране. Любопытно, что сам Гандурин как раз «перед бурей», то есть накануне Октябрьской революции, вышел из партии и был вновь принят лишь в 1921 году. А впоследствии сделал большую карьеру, став в Москве председателем Главреперткома РСФСР, то есть главным театральным цензором, и в этом качестве заслужил эпиграмму от Владимира Маяковского.

Стихотворение месяца

И на закуску ещё немного об искусстве. В ноябрьских номерах «Коммуны» много поэзии, и вся она, как на подбор, классово выдержанная и революционная. Иная к печати не принимается: так, некий Н.Аникин, приславший в газету стихи, где воспеваются «тёмнорусые кудри, шляпка, надетая со вкусом, и тёмные стрелы-глаза», получает резкую отповедь от редакции: «Не по сезону. Такие “галантерейные мотивы” более уместны “по ту сторону фронта”» (14 ноября).

Из творчества пролетарских писателей, пожалуй, наиболее доставляют строки известного поэта Пролеткульта Василия Князева, которые в качестве эпиграфа берёт к своей статье ценитель поэтического слова продкомиссар Мясков (5 ноября):

Ни сил, ни жизни не щади,
Отдайся молниям момента
И испари в своей груди
Гнилую кровь интеллигента.

По-моему, отличный текст для мотивирующего плаката.

---

Текст: Михаил Ицкович

Следите за нашими публикациями в Telegram на канале «Другой город», ВКонтакте и Facebook