ВРЕМЯ ПЕРВОГО

В эту субботу в Самаре пройдет «Фестиваль цветов». Главной его площадкой станет Струковский сад. Старейшее, а долгое время и единственное, место отдыха самарцев.

Помня его многочисленные заслуги, Департамент культуры и молодежной политики организует на фестивале выставку «Из истории Струковского сада». В ее экспозиции — воспоминания, заметки, стихи и художественная проза о старейшем самарском парке. Над их поиском трудился известный доктор филологии, краевед и телеведущий Михаил Перепелкин.

ДГ представляет вашему вниманию небольшую часть этой экспозиции, которую вы сможете увидеть воочию уже в эту субботу. Орфография и пунктуация первоисточников сохранены.

Александр Смирнов (Треплев), «Старый самарский театр и быт»

Сад этот – несомненный остаток леса, некогда окружавшего город с северо-востока. В 1840-х годах вокруг Струковского сада была такая глушь, что на берег Волги, густо заросший кустами, явился неожиданный гость – медведь, переплывший Волгу в поисках спасения от охотников в селе Рождествено. Медведь пробрался в сад, где на него была устроена шумная всенародная облава…

Устройство Струковского сада началось еще до переименования Самары в губернский город. В 1852 году Струков сад, составляющий среднюю часть современного городского сада – ту часть, по которой спускается существующая и теперь каменная лестница, мимо грота – был расширен присоединением к нему сада купца Синягина, подарившего его Приказу Общественного Призрения. Синягинский сад был с северной стороны, той, где теперь Рабочий городок (бывший Женский монастырь) и казармы Конвойного полка (бывшие Шаховские). Затем городское управление прикупило также смежный сад Кроткова – бывшего помещика Д.А. Путилова – ныне составляющий часть Городского сада, расположенную на углу Советской и Красноармейской.

В этом саду, на самом верху, где теперь угловые входные ворота, стоял некогда дом Дмитрия Путилова, чудака-барина. Впоследствии в этом большом доме, с двумя вышками и крыльцом, помещались в 1851 году одновременно губернатор и архиерей, а затем Городская Дума – до 1874 года, когда дом сгорел и был разобран…

Михаил Островский, фрагмент из письма от 29 июня 1849 года

Наконец мы кончили ревизию и собрались было ехать, – это было в субботу накануне Троицына дня. Но самарские дамы решили дать праздник и направили депутацию к князю уговорить его остаться ещё на день… Против дам кто же может устоять? Мы остались. Утром я был у всех с визитами, обедал у предводителя дворянства и после обеда отправился в Струковский сад.

Этот сад, до тех пор заброшенный, в продолжении двух дней был наполнен до 150 человек рабочими, которые расчистили дорожки, разбили палатки, приготовили иллюминацию и фейерверк. После обеда вся Самара двинулась в сад, весь прекрасный пол, разряженный до последней степени, явился на гуляние, музыка гремела, песенники пели, все веселились в честь князя. Дамы, мы и несколько дворян собрались в палатке, там мы пили чай, ели мороженое, болтали; наконец лопнула ракета, все выбежали в сад, фейерверк сгорел, и мы двинулись в дом помещика Неронова, где танцевали до утра в честь князя.

Пётр Алабин, «Двадцатипятилетие Самары как губернского города»

Бывший Симбирский губернатор князь Черкасский, посетив Самару, прельстился красотою и роскошью растительности сада,  конфискованного у генерала Струкова, управляющего здесь соляною частью, и распорядился обратить этот сад в общественное гульбище. Делом этим занялись в 1849 году бывший тогда в Самаре городничим Якубович и преемник его, первый самарский полицмейстер барон Криденер.

Они проделали в глухом дотоле саду дорожки, сделали в нём цветники, кустарные насаждения и аллеи. Самарское общество полюбило этот сад с первых моментов его публичного существования и в мае 1851 года, когда в первый раз собралось в Самару дворянство на выборы, желая отпраздновать их окончание, оно сделало бал в этом саду, для чего устроило в нём деревянную палатку с полом, довольно обширную… Палатка эта сделалась родоначальницей будущих увеселительных сооружений в Струковском саду. Губернатор Волховской в 1852 году превратил эту палатку в воксал с танцевальным залом, диванной и комнатой для игры в карты. Вскоре этот воксал сделался некоторым подобием клуба, у которого были свои члены, имевшие исключительное право входа в него за известную плату…

В следующем же году нашли возможным увеличить общественный сад, присоединив к нему поступивший в казну сад купца Синягина, провели две новые аллеи, а в 1854 году построили оранжерею и завели парники, причём открыли продажу цветов, растений и разных овощей, от которых с марта по 1 июня выручили 23 рубля!..

При губернаторе Гроте сад был наполнен цветами. В нём устроили фонтан, колодезь, большую деревянную лестницу для спуска с горы; оранжерея наполнилась выписными растениями, и вообще сад очень хорошо был содержан…

Екатерина Пешкова. Жена Максима Горького, журналистка, правозащитница.

Начало моих воспоминаний об Алексее Николаевиче Толстом относится к очень отдалённым временам, вероятно к осени 1890 года. Я тогда училась в Самарской гимназии. С компанией подруг мы любили убегать после уроков погулять в Струковский сад. Гулять без взрослых нам не разрешалось, и мы зорко глядели по сторонам, чтобы не попасться на глаза нашей классной даме.

В один из таких дней, пройдя по главной аллее сада, мы присели на лавочку, которая окружала могучее развесистое дерево. Хорошо было сидеть и наблюдать за гуляющими.

Около нас села мать с прехорошеньким мальчиком, не похожим на других детей. Мальчик был одет в тёмный бархатный костюм, курточку с большим кружевным воротником и короткие штанишки. На ногах – носочки и туфли с бантами. Мальчик нам понравился, и мы окрестили его «маленький лорд Фаунтлерой». Он производил впечатление вялого ребёнка, с несколько сонным выражением лица, со светлыми локонами на голове. Мы пытались с ним заговорить, он дичился и жался к матери.

Его мать – пышная блондинка – показалась нам дамой строгой и важной. Она объяснила нам, что мальчик растёт один и стесняется. Предложили ему поиграть в прятки. Он отнёсся к делу серьёзно и чуть не плакал, когда его находили.

Иван Кошко, «Воспоминания губернатора»

Вечером Павлов потащил меня в летнее помещение коммерческого клуба в Струковом саду, и мы сели на веранде играть в винт на самом виду у двигающейся по аллее сплошной толпы. Толпа эта была ужасно вульгарна: бесконечные чёрные рубахи с широким поясом, ухарски развязные девицы, громкий разговор и хохот, раздаваемые направо и налево толчки, в виде маленькой шуточки, – всё это напоминало деревенское гулянье подвыпивших парней в дни местных праздников. Более интеллигентная публика сюда, должно быть, не ходила.

Мы смотрели на эту толпу совершенно спокойно, даже, пожалуй, с некоторым интересом. Ведь это была публика всяких митингов и уличных демонстраций. Вероятно, среди неё было немало деятелей революции, своими деяниями уже заслуживших каторгу, если не смертную казнь. <…>

<…> После карт мы сели ужинать, а потом вместе с Алабиным спустились к Волге, сели там на скамейках над самой водой и любовались суетой на реке.

Назавтра предстояло отпевание тела убитого террористами губернатора Блока…

Наконец, после часового шествия подошли мы к собору. Передо мной расстилалось море людей с обнажёнными головами. Вдруг я заметил в толпе какое-то движение, кто-то сквозь толпу пробирался по направлению ко мне. Опустив руку на браунинг в кармане, я стал смотреть. Кое-как из толпы выбился почтальон, подошёл ко мне и передал письмо… Вскрываю и читаю: «Вчера на том берегу Волги я совершенно случайно подслушал разговор, что сегодня во время погребального шествия будет брошена бомба. Умоляю вас поверить этому письму и приостановиться с похоронами»…

На другой день при утреннем рапорте полицмейстер доложил, что вчера поздно вечером в уединённой аллее Струковского сада нашли застрелившегося молодого человека. Каких-либо данных, указывавших на то, кто он и что послужило причиной смерти, при нём не найдено. Я дал полицмейстеру прочитать полученное мною вчера у собора письмо и рассказал, как оно было вручено. Мы оба, не сговариваясь, пришли к заключению, что это самоубийство находится в связи с этим письмом.

Я чувствовал нервами, что самоубийца должен был по решению революционного комитета бросить вчера бомбу. Он, может быть, и был с этой целью в толпе. Но когда увидел, что взрыв перебьёт сотни людей, из которых большинство не имело никакого отношения к «преступному» правительству, у него не хватило духу совершить такое зверское преступление. С виду самоубийца был русский человек, а потому его сердце не устояло и спасовало. Ну, а раз он не выполнил вердикта революционеров, то, конечно, судьба его уже была решена.

«Самарская газета для всех», 7 июня 1911 года

В воскресенье, 5 июля, в Струковском саду было устроено народное гулянье с целью увеличения средств местного отделения Российского Императорского общества спасания на водах.

Программа гуляния была составлена интересно, и публики пришло в сад невиданное количество. Играли два оркестра, пели солдатские хоры. Сад был иллюминирован и убран флагами различных государств. Были иллюминированы и канонерки «Карс» и «Ардаган», команды которых приняли деятельное участие в устройстве гулянья. В заключение гулянья был сожжён фейерверк.

О Струковском (Письмо в редакцию).  «Коммуна», 26 мая 1921 года

С 16 мая в Струковском саду начались «концерты и кино», за вход на которые взимается по 250 рублей, а по воскресеньям – даже по 500. Когда же, наконец, труженик, коптящийся целый день на заводе или на другом предприятии, сумеет бесплатно отдохнуть физически и нравственно от работы и заботы в единственном саду города? Пора, товарищи, предоставить не публику саду, а сад – публике!

Открытие Струковского сада и летний театр. («Коммуна», 4 мая 1924 года)

Открытие Струковского сада предположительно должно состояться 4 мая. В день открытия в саду устраивается большое народное гулянье. Добровольным Пожарным Обществом в Струковском саду открывается Народный театр.

Владимир Лебедев, «Самара молодости нашей»

В моей лексике слово «Струкачи» появилось где-то в четыре года. Я прекрасно помню, как мои родители в некоторые летние дни выводили меня на дневную прогулку в парк. Больше всего мне запомнилось с тех времён ощущение какого-то праздника.

Аллеи, заполненные народом, площадки с аттракционами и обязательной каруселью. Одного меня туда не пускали, и крутился я вместе с кем-то из родителей. Вращение карусели сопровождалось звуками баяна, причём, как правило, баянист был слепым. Ещё запомнилась мне детская площадка, где напрокат выдавали всяческие игрушки, вплоть до трёхколёсных велосипедов и педальных машин.

По парку было разбросано множество всяких киосков, буфетов, где мне всегда покупали какое-нибудь пирожное, коржик и стакан ситро или «сельтерской» воды, как тогда называли газировку.

Людмила Петрушевская, «Маленькая девочка из Метрополя»

Там, в прибрежных зарослях городского парка, мы проводили всю свою жизнь летом. Это называлось Струковский сад. Вечерами и днем в воскресенье на эстраде играл оркестр.

Парк был огромный, заросший как лес, он спускался к Волге аллеями и склонами. Мы искали в траве и ели «баранчики» – такие шишечки, зеленые мелкие лепешки. Возможно, это была единственная пища детей за день. Ели также цветы акации, кислицу и щавель. Ягоды там не водились.

Когда раскинул свой шатер цирк-шапито с Дуровым, задача детей была проникнуть. Я попала!

Фокус был в том, чтобы пробраться на уровне колен взрослых, у них в ногах, через широкие двери шапито. Зрители с билетами валили валом, спотыкаясь. Но толпа была такая плотная, что даже посмотреть себе под ноги идущим было, видимо, невозможно. Дети продвигались на карачках. Важно было не упасть, чтобы не затоптали. И уже проникнув внутрь, надо было спрятаться среди рядов от взглядов служащих, это тоже мне удалось, необходимо было сесть подальше рядом со взрослыми и вступить с ними в беседу. Как будто я их родная лохматая дочь.

Владимир Лебедев, «Самара молодости нашей»

А какие карнавалы устраивались в парке в первые послевоенные годы! Проводились они обычно в конце лета. Дата объявлялась заранее, за несколько недель, чтобы население могло соответствующим образом подготовиться. И ведь готовились очень и очень даже активно. А было это в тяжёлое и полуголодное военное время, когда всё было в дефиците. И тем не менее многие проявляли незаурядную фантазию, делали из подручных средств замечательные карнавальные костюмы для себя и своих друзей.

Цены на билеты в парк в карнавальные дни были повышенными, однако лица в карнавальных костюмах пропускались без билетов.

В дни карнавалов к воротам парка устремлялись два мощных людских потока с Куйбышевской и Красноармейской, и больше половины людей было в карнавальных костюмах. Тут были и арлекины, и пьеро, и мушкетёры, и принцессы, и ведьмы, и цыганки, и клоуны, и вампиры, и коты в сапогах, и многие другие сказочные и исторические персонажи, включая и Гитлера, и Петра Первого. Ну, а просто в масках на лице (кошачьи, собачьи, лисьи, заячьи, свиные и другие звериные морды) был каждый третий.

Главная аллея парка была как бы местом смотра, и допускалась к прогулкам по ней только костюмированная публика. Там же работало жюри, присуждавшее места и незатейливые призы победителям конкурса. На нескольких площадках играли духовые оркестры, на летней эстраде давался концерт силами лучших артистов города, на танцплощадке проводился костюмированный бал-маскарад.

Если рядовые мероприятия заканчивались обычно около полуночи, то карнавалы завершались около двух часов ночи грандиозным фейерверком.

В городском парке. («Волжская коммуна», 30 апреля 1958 года)

Скоро перед куйбышевцами гостеприимно распахнутся ворота городского парка. Сейчас здесь идёт деятельная подготовка к открытию сезона.

Газоны очищаются от листьев, подготавливается почва для кустарников и молодых деревьев. В специальные рабатки высажены чайные розы и пионы. Пройдёт немного времени, и они переместятся на парковые клумбы. Сейчас в парке асфальтируется центральная усадьба. Вдоль дорожек расставляются удобные садовые диваны. В нынешнем сезоне посетителям парка будут предоставлены новые аттракционы – карусель, качели-лодочки, аэропетля.

Для любителей стрелкового спорта откроется пневматический тир. На территории парка устанавливается четыре торговых павильона.

Михаил Перепелкин, «Двадцать три хромосомы Алексея Толстого»

В 1985 году город Куйбышев готовился отметить своё 400-летие. В городе открывались новые памятники, мемориальные доски, переименовывались некоторые улицы, снимались телепередачи и документальные фильмы.  Решено было снять такой фильм и об Алексее Толстом, за помощью обратились к его сыну, профессору Ленинградского университета, Никите Алексеевичу Толстому, который, не раздумывая, согласился принять участие в съёмках, но предупредил, что у него чрезвычайно напряжённый график: лекции и экзамены, стоящие в расписании занятий, он отменить не сможет, поэтому – придётся приспосабливаться. «Да не вопрос – приспособимся!» – ответил режиссёр фильма Ефим Гольцман. – «Ну, если так, тогда я – только за!».

Съёмки фильма начались в мае и начались в Струковском саду. Наверное, в этом не было ничего удивительного: ведь это здесь, в Струковском, играл когда-то в прятки с гимназисткой Екатериной Волжиной, ставшей потом женой Максима Горького, и её подругами, юный Алёша Толстой. И это здесь же, в этом самом Струковском, он, Алёша, уже повзрослевший и ставший учеником Самарского реального училища, играл на сцене Летнего театра, где познакомился с дочкой самарского врача Юленькой Рожанской и влюбился в неё. А теперь по аллеям этого сада ходил его сын, профессор Толстой, с маленьким внуком Колей Ивановским…

Кружилась Струковская карусель, и отцы и дети, деды и внуки, проходя по одним и тем же аллеям сада, шли по ним навстречу друг другу.

---

ДГ благодарит Департамент культуры и молодежной политики и Михаила Перепелкина за предоставленные материалы.

Следите за нашими публикациями в Telegram на канале «Другой город» и ВКонтакте