Ремонт 10 лет ждут

Жители выявленного объекта культурного наследия на Рабочей, 24 уже 10 лет не могут добиться ремонта дома. Минкульт называет это здание «образцом исторической застройки», а районная администрация описывает ситуацию с домом как угрозу возникновения ЧС. Но решение о восстановлении так и не принято.

Главред ДГ Максим Фёдоров поговорил с собственником квартиры в доме на Рабочей Верой Бланк о том, как она уже 10 лет ведёт переписку с властями и почему охранный статус здания не всегда идёт ему на пользу.

Оставленный

В списке выявленных ОКН дом на Рабочей записан как часть ансамбля зданий – с нумерацией 22 (угловой дом) и 24. С самого момента постройки этот ансамбль был как будто никому не нужен.

С начала 1880-х участок на пересечении Самарской и Почтовой (Рабочей) принадлежал титулярному советнику Василию Прахову. Здесь были одноэтажный деревянный флигель и нежилые службы. Прахов на участке не проживал, а сдавал в аренду.

Строительство углового деревянного дома в два этажа (на пересечении Самарской и Почтовой) началось в 1900 году. Проект разработал инженер Клейнерман. И снова дом сдавали в аренду, каждый этаж как одну квартиру.

В 1904 году Прахов продал угловой дом купеческому сыну М.А. Афанасьеву-Паньшину, который в 1905 году перепродал участок жене врача – Е.Н. Ивакиной. С 1906 года усадьба значилась за её мужем.

А в 1907 году участок приобрела Екатерина Зайцева – жена надворного советника Захара Зайцева. При Екатерине и был построен двухэтажный дом на Рабочей, 24 – в 1908 году. Но перепродажа участка на этом не закончилась.

В 1911 домовладение Зайцевой приобрела потомственная дворянка Надежда Богушевская. В 1917 она продала усадьбу мещанину Сергею Тарабакину. Следующее упоминание дома на Рабочей, 24 — уже в списке муниципализированных домов за 1921 год. Значится он как не подлежащий возврату дом, в котором четыре квартиры заняты «советскими служащими, а две – частными лицами».

Не своими силами

«Как построили, так ни разу капитально не ремонтировали. Только к мундиалю крышу сделали и фасад покрасили», – говорит Вера Бланк, пока мы поднимаемся по массивной деревянной лестнице на второй этаж дома на Рабочей, 24. Больше 50 лет назад родители её мужа получили здесь три комнаты от государства.

«Отец у мужа работал в горкоме водителем. И ему дали три комнаты «на расширение». До этого они жили большой семьёй в маленькой квартире. Им сказали: через год-два дом снесут, берите, вас расселят и дадут благоустроенную квартиру», – пересказывает события Вера.

Она открывает одну из дверей на втором этаже и приглашает войти. Это полупустая комната, где из элементов интерьера – небольшой шкаф, стол, выцветший диван, а на стене рудиментом висит советский ковёр. Бланк вспоминает, как 25 лет назад въезжала сюда к мужу:

«Да, жили с родителями мужа, но всё было обжитое. В комнатах висели занавески, полы мытые, в коридоре стены подкрашивали, в кухне уютно. Центр города, площадь Куйбышева рядом, Волга недалеко.

Но каждый последующий год без капитального ремонта превращал дом в сарай. В стенах появились щели, пол в ванной комнате стал проваливаться, проводка – портиться, несколько раз было предпожарное состояние. Сейчас он в ужасающем состоянии».

По словам Бланк, всё равно это воспринималось как родное жильё. В 2005 комнаты приватизировали. А в декабре 2007 года областной минкульт выпустил приказ о включении домов на Рабочей, 22-24 в перечень объектов культурного наследия. В июне 2012 официально утвердили границы зон охраны ОКН.

В современной истории «старой Самары» наделение дома охранным статусом воспринимается как победа, но в этом случае новый статус сильно ограничил возможности по ремонту дома «своими силами».

При этом в 2013 году минкульт неожиданно выпустил приказ «о признании утратившим силу приказа» от 2007 года. Однако это не облегчило жизнь собственникам дома – Рабочая, 22-24 осталась в списке выявленных ОКН.

«Хорошо, памятник. Хорошо, выявленный объект. Давайте повесим табличку и будем восстанавливать. Мы готовы помогать, но самостоятельно не сможем и нельзя», – объясняет Вера Бланк.

В 2013 году ей с мужем пришлось переехать. По словам Веры, пока жила в этом доме, обострилась бронхиальная астма.

— Дом засыпной, внутри всё сгнило, я просто задыхалась. Мне стало трудно здесь находиться. Мы с мужем продали одну из комнат, подкопили ещё и купили квартиру в «хрущёвке» на Мориса Тореза. Теперь живём там.

Оставшиеся в доме на Рабочей комнаты хозяева не забросили. Вера сохранила контакт с соседями – перезваниваются, обсуждают состояние дома. Она сама иногда заезжает проверить оставленное жильё.

Парадоксально, но именно после переезда с Рабочей Бланк стала головной болью городских и областных чиновников. В 2012 году началась активная переписка с властями по поводу ремонта дома, которая продолжается до сих пор.

Замкнутый круг

Уютных занавесок давно нет. Жёлтые лучи фонаря пробиваются через голые окна в комнату. Свет «облизывает» стол и ложится на толстую «папку для бумаг». Это копии ответов чиновников за 10 лет переписки.

До появления в Самаре областного управления госохраны объектов культурного наследия (УГООКН) в 2015 году заявления Веры перебрасывали между собой минкульт, администрация Ленинского района и городские департаменты.

Министр культуры Ольга Рыбакова ссылалась в ответах на закон от 26.06.2002 №73-ФЗ – «собственник ОКН несёт бремя содержания принадлежащего ему ОКН». Районная администрация отчитывалась о попытках включить дом в титульный список на капитальный ремонт на 2013 год. А в 2013 та же администрация заявляла, что процент физического износа дома составляет более 70% и «проведение капитального ремонта нецелесообразно».

В конце 2013 председатель правительства Александр Нефёдов пообещал, что в 2013-2014 годах будет организовано проведение государственной историко-культурной экспертизы.

В 2014 минкульт провёл инвентаризацию выявленного ОКН. Его назвали «образцом исторической застройки Самары начала XX века».

Но запланированную экспертизу не провели из-за того, что внесли изменения в федеральный закон об ОКН и изменили порядок проведения такой экспертизы.

С 2016 года большая часть переписки шла через УГООКН. В марте 2016 историко-культурную экспертизу всё-таки провели – установили «историко-культурные ценность и особенность, подлежащие обязательному сохранению».

Но в марте 2018 на основании распоряжения первого зама главы города дом признали аварийным и подлежащим реконструкции, однако не включили в программу переселения граждан. В 2019 году стало известно, что финансовая поддержка на переселение граждан предоставляется при наличии региональной адресной программы, в которую включаются дома, признанные аварийными и подлежащими сносу (реконструкции) до 1 января 2017 года.

Так дом на Рабочей, 24 попал в замкнутый круг несоответствия характеристик для расселения и последующей реконструкции.

Капитальный ремонт проводится в соответствии с региональной программой капремонта. Но в январе 2019 дом исключили из программы, так как в марте 2018 его признали аварийным и подлежащим реконструкции. А вопрос включения в программу по переселению может быть рассмотрен только в случае внесения изменений в федеральный закон.

Последний ответ

2020 год также не принёс результатов. Он как будто отнёс переписку к истокам. В марте УГООКН объявило о том, что специалисты управления снова начали готовить акт о включении дома в перечень ОКН.

В апреле в ответ на очередной запрос от Веры Бланк администрация Ленинского района сослалась на пункт распоряжения о признании дома аварийным. Говорилось, что необходимо было «обратиться в министерство культуры с заявлением о выдаче разрешения и задания на проведение работ по сохранению ОКН». А департамент имущества дополнил, что «обязанность по получению разрешения на реконструкцию дома в УГООКН возложена на всех собственников».

Тем временем состояние дома достигло критической отметки. В апреле 2020 года в районной администрации прошло заседание комиссии по предупреждению и ликвидации чрезвычайных ситуаций.

При визуальном осмотре дома на Рабочей зафиксировали «трещины в несущих конструкциях и отклонение от вертикали наружных стен». Повреждения «грозят обрушением несущих конструкций, что представляет угрозу для жизни и здоровья жителей».

Ситуацию с домом признали «угрозой возникновения чрезвычайной ситуации локального характера». Департаменту управления имуществом рекомендовали «в кратчайшие сроки провести расселение дома». Этого не произошло до сих пор.

Последний ответ в «папке для бумаг» датируется мартом 2021 года. Управление президента по работе с обращениями граждан поясняет Вере Бланк, что «на осуществление мероприятий по ремонту, реконструкции и реставрации ОКН необходимо финансирование из бюджета города, однако указанная статься расходов бюджетом не предусмотрена».

Готовы объявить голодовку

И.о. руководителя УГООКН Иван Стафеев подтвердил ДГ, что «бюджетные средства не могут расходоваться на проведение работ по ремонту объектов в частной собственности».

— Разрешение на проведение работ выдаётся только лицензированной организации, то есть подрядчику. Собственники же должны получить у госоргана только задание. Эта процедура бесплатная. Но в наш адрес таких заявлений не поступало. Консолидация сил собственников, к сожалению, в Самаре практически не встречается.

Вера Бланк объясняет, что есть одна квартира в муниципальной собственности. И остальные собственники не смогли добиться общего решения по расселению и реконструкции. От представителей муниципалитета, по словам Бланк, нет инициативы.

— Администрация Ленинского района себя обезопасила. Приходят, составляют акты, сигнализируют о проблеме. Но ведь расселить, реконструировать они не могут.

Когда мы выходим из дома, Вера говорит, что не против снова поселиться здесь, если дом отремонтируют. Квартиру на Мориса Тореза оставит ребёнку.

«Если бы в 2012 не переехала, а осталась бы здесь, дошла бы уже до ЕСПЧ, – признаётся она. – У нас на первом этаже женщина живёт, она готова перекрыть Самарскую, объявить голодовку. Лишь бы уже приняли какое-то решение по дому».

Автор фото — Максим Фёдоров

Следите за нашими публикациями в Telegram на канале «Другой город» и ВКонтакте