«В человеческом теле прекрасно всё»

Член союза художников «Солярис» и музыкант Луиза Шустова зарабатывает на жизнь только творчеством: организует художественные выставки в Тольятти, пишет картины на заказ.

Разговор о выставках, творчестве и бедности, музыке, живописи и отношениях получился у корреспондента ДГ Софии Истрашкиной с тольяттинской художницей.

Возрастное ограничение текста: 18+

– Как давно ты занимаешься живописью?

– С трёх лет. Сначала художественная школа, потом Тольяттинский лицей искусств. После школы я поехала поступать в училище им. Савицкого в Пензу. Накануне поступления поняла, что не хочу учиться там, где у меня полностью отобьют любовь к учёбе.

Все педагоги там сильны в своих специальностях. К тому же, они нас не «ломали». Их критика всегда была конструктивной и грамотной.

– Ты занимаешься музыкой и живописью одновременно. Давай представим, что можно выбрать только одно: музыка или живопись?

– Думаю, музыка, потому что это живое взаимодействие с людьми. Я очень люблю общаться. А когда пишешь картины – это глушь и одиночество. Потому что писать нужно в полном спокойствии. А найти его можно только в деревенской глуши — там, где тебя никто не будет отвлекать. Там, где природа.

– Ты когда-нибудь хотела бросить живопись?

– Да. Я бросала в 2022-м, когда ездила в сольный музыкальный тур по разным городам. С продюсером Людвигом Анохиным мы записали 24 песни. Это была электронная музыка.

С этой программой я откатала больше 10 городов: Нижний Новгород, Ульяновск, Казань, Димитровград, Самара, Тольятти, Волгодонск, Белореченск.

– Почему ты решила отправиться в музыкальный тур?

– Любая достойная группа ездит в турне. Не попробуешь играть свою музыку в других городах — никогда не узнаешь, имеет ли она право на существование.

И вот как раз когда я писала альбом для этого турне, думала: зачем мне живопись? Я поняла, что выпустилась из училища, но не являюсь самостоятельным художником. И умею писать только натюрморты, людей.

– А что ещё нужно писать?

Имею в виду, я поняла, что потеряла свой стиль. И умела писать только той техникой, которую мне преподавали. Мне надо было какое-то время посидеть без живописи, чтобы понять, что такое «моя» техника.

– Какие характерные черты у твоего художественного стиля?

– Обнажёнка, кубизм и примитивизм.

– Почему ты выбрала именно «обнажёнку»?

– Потому что осознала, что у меня проблемы с любовью к своему телу.  У меня есть некая зажатость, а раньше я была раскрепощенная. До сольного турне. Я любила свое тело, я его обожала. А после депрессии у меня началось: «Я не люблю себя».

Я поняла, что если у меня есть эта тема, буду писать обнажёнку. Когда начала это делать, поняла: люди такие красивые!

– Подожди, ты провалилась в депрессию после своего музыкального тура?

– Во время него я заболела, потому что плохо ела, у меня были неблагодарные зрители — алкоголики 45+.

Они сидели, обсуждали, как я выгляжу, какая у меня грудь. Я это все слышала во время пения даже из конца зала, потому что уши музыкальные.

Слушала, продолжала петь и думала: «Господи, за что мне это?».

Когда вернулась домой и переслушала альбом, поняла: я больше никогда не буду играть его снова.

– Получается, обнажёнка стала для тебя видом самотерапии?

– Да, к тому же чаще всего ко мне приходят позировать девушки, которые также стесняются своего тела. Они не говорят: «Давай, раздень меня, сейчас я покажу свою грудь». У них наоборот – раздеваются и боятся выставить плечо вперед или скрестить руки. И когда я смотрю на моделей обнаженных, я говорю: «Вы же красавицы».

Я замечаю, насколько человек прекрасен, но у себя в голове он видит себя некрасивым.

Потом я присылаю девушкам картины с ними, и они говорят: «Вау, это ты меня такой нарисовала! Я же не такая».

Я говорю: «Нет! Ты такая! Посмотри! Я нарисовала тебя такой, какая ты есть!». Я ничего не исправляю. У меня по анатомии была пятерка, в своих моделях я ничего не меняю. Вот у них пальцы рук, я делаю такими же пальцы рук.

– А мужчины приходят к тебе натурщиками?

– Пока у меня их было только трое. Один – в одежде. Он актёр театра «Дилижанс» – Александр Кудрявкин.

– А в человеческом теле прекрасно всё?

– Да.

– Даже шрамы, растяжки и волосы на теле?

– Волосы на теле – не знаю. У меня не было таких натурщиц. Может, поэтому я об этом не думаю. Я не пишу растяжки, родинки, татуировки, потому что по ним могут понять, кто мне позировал. Те же родственники, например. Или парень увидит у себя в ленте картину и поймет, что это его девушка. А я пытаюсь всех своих моделей сделать безликими.

– Как ты первый раз нарисовала обнажёнку?

— В колледже нам сказали: «Нарисуйте людей с натуры». Что сделала я: моя мама спала ночью, я подошла к ней с красками. И начала «лепить» гуашью на листе её попу, спину. А потом повесила на иголочку рисунок в её комнате. Она просыпается и говорит: «Я что, такая толстая? Кошмар, Луиза!».

– А когда ты написала первую картину в «своём стиле»?

— В 2023 году какое-то время я жила в Хрящёвке. Это был март, люди туда ещё не приезжали. Я сидела как в глухой деревне, сама делала холсты. Вот там я написала первую обнажёнку в своём стиле и параллельно договорилась с отделом современного искусства в Тольятти о персональной выставке.

У меня была фотография с красным кожаным слоном и египетскими статуэтками, сделанная в Питере. И я решила по ней написать картину.

– Какой смысл у этой картины?

– Я поняла, что она идеально подходит под концепцию: мужчина – большой слон, а женщина – маленькая муха. Но здесь муха огромная, а слон – маленький. И вот такая вся властная женщина-муха держит маленького слона.

Эта картина — одно из самых дорогих моему сердцу произведений.

– Это то, что есть в твоих отношениях, или то, чего тебе бы хотелось?

– В моих отношениях такого нет. Но я часто замечала, что мужчина чувствует себя слоном около женщины, потому что он большой и маскулинный. На самом деле, женщина настолько властная, что мужчина вообще не слон. Какой-нибудь большой начальник только на работе весь такой из себя, а дома он маленький.

– Я слышала, что первая выставка в этом стиле у тебя сорвалась. Расскажи об этом, пожалуйста.  

– В марте 2023-го я договорилась с Тольяттинским ОСИ о выставке на ноябрь. Мне нужно было написать 60 картин. По срокам я успевала. Единственное, чтобы подстраховать себя, мне надо было сделать документ. Это для того, чтобы галерея была обязана заплатить мне какую-то сумму, если отменит выставку.

Но я подумала, что это не нужно, что ОСИ всегда честный, там молодежь работает. Резко летом меняется весь состав работников в ОСИ, включая директоров. Но мне говорят:

«Да, у нас изменились сотрудники, но с вашей выставкой все хорошо, готовьтесь, отправьте нам план».

Я им все расписала, все картины отправила. Мне на тот момент не хватало 10 работ, но это было незначительно. Оставался месяц до выставки. Я как раз все дописала. Приехала подписывать бумаги о том, что отдаю ОСИ на сохранность свои работы.

И только я познакомилась с новым директором, начинаю подписывать договор – директору кто-то звонит. Она уходит к телефону, возвращается и говорит мне:

«Ваша выставка переносится на декабрь».

А я понимаю, что декабрь мне не подходит. В декабре людям не до выставок. Все ездят покупать подарки, платят за корпоративы, накрывают стол. Ноябрь – лучший месяц в плане коммерции.

Тогда мне сказали: «Либо декабрь, либо отменяем выставку». И я сказала, что отменяем. Получилось так, что мою выставку перенесли, потому что в Тольяттинском Художественном Музее не доделали ремонт. Им надо было свою выставку перевести в ОСИ.

Причем выставку, которая современным искусством не является. Это старые маститы, академическая живопись. Я очень расстроилась, почти год готовилась к выставке.

К тому же, у нас в Тольятти больше нет обнажёнки. А если и есть, то там полная декоративка, в которой грудь нарисована «шариками».

– А вообще художник получает деньги от выставок?

– Если ты работаешь с государственными галереями, ты не получаешь ничего. К ним приходишь, они дают тебе помещение и рекламу. Но, по факту, рекламы ноль, потому что под нее нет бюджета. Галерея может написать, что у тебя официально прошла выставка. Тебе это просто в портфолио идет.

Мне  просто хотелось сделать концептуальную выставку, потому что в Тольятти не так много интересного. Тут только филармония и несколько театров.

С выставками иногда кто-то приезжает в Музей актуального реализма. Это уже частники. И вот в частных галереях еще можно что-то заработать. Но в большинстве случаев для художника все бесплатно.

— А как тогда ты начала зарабатывать на своих картинах?

— Я начала зарабатывать на них еще на втором курсе колледжа, когда решила попробовать себя в современном искусстве. Брала большие ватманы и писала краской абстракцию: свои мысли и чувства. Помню, выложила эти картины во «ВКонтакте», и у меня сразу стали их покупать за небольшой прайс. От 500 до 5 000 рублей.

Потом пошли заказы на портреты, ближе к третьему курсу я стала писать копии картин. Но копии для меня — просто деньги. Они могут стоить от 10 тысяч рублей.

Я писала и авторские работы. Мне позировали полуобнаженные парень и девушка. У них все было прикрыто тканью. Очень красивая картина.

Потом все больше людей стало узнавать, что я художник. Они и начали заказывать работы. И до сих пор заказывают. Сейчас я доделываю рабочий сайт, чтобы больше продавать картины именно своего авторства.

– Ты хотела бы работать только на себя?

– Да, хотя в 2021 году я сотрудничала с художницей Катей Чохели. Шестьдесят процентов росписи кафе и ресторанов в Тольятти – это её работа.

– Как вы познакомились?

– В 2021 году у меня была выставка в центре Творчества «Голосова 20» в Тольятти. Катя пришла на эту выставку, посмотрела мои работы и предложила сотрудничать.

В её бригаде я расписывали стены, потолки, кафе и рестораны. Это страшно. У меня было много объектов, где работаешь, стоя на лесах. Под тобой 6 метров.

Иногда эти леса делали из строительных досок. Ты держишься за них и думаешь: «Господи-и-и-и». Я помню, что страшнее всего было рисовать в Панорама-парке в Хрящёвке. Там огромная стена. А мы писали лица во всю эту стену.

Тогда я училась на третьем курсе колледжа и у Кати одновременно. Я не знала, чем расписывать стены, чем их покрывать перед росписью. Она всё это мне рассказала.

Правда, оценила я себя тогда мало. Другие ребята из нашей рабочей бригады зарабатывали по тридцать тысяч, а я – десять. Потому что постеснялась назначить цену больше.

– Что за выставка была в центре творчества «Голосова 20»?

— На протяжении семи лет у меня откладывались работы из художественной школы и колледжа. Я взяла их, нарезала, начала составлять коллажи. Потом поняла, что классно переработала старое в новое. И решила сделать персональную выставку на бесплатной основе, потому что мне просто хотелось показать свои работы.

Я выставила  коллажи, много работ в графике и еще странных людей, написанных на советских ватманах.

В графике я отражала эмоции и чувства: грусть, бедность, любовь — так, как я их понимаю.

А вот на ватманах были изображены мои друзья, впечатления от знакомых, ощущения от мира. Эти картины я отдельно писала для выставки. В тот период я была очень социально активна и поэтому создавала такие работы.

– А сейчас ты согласишься на бесплатную выставку?

– Соглашусь с условием: если картина продается, я не плачу за нее процент. Потому что некоторые галереи могут процентов шестьдесят забрать от картины.

– Как оценивается картина?

– Первое – это качество выполненной работы. Насколько это вкусно и красиво написано. Цветовая гамма очень важна. Должно быть полное попадание в сочетание цветов по цветовому кругу. Насколько композиция хорошо сделана. Запоминает ли это глаз. Очень влияют размеры картины.

Моя маленькая картина 40*50 стоит десять тысяч. Но опять же, если на большой картине 80*100 плохой сюжет или неинтересные цвета, она тоже будет десять тысяч стоить.

Например, моя любимая картина со слоном, о которой я говорила, оценивается примерно в 200 тысяч.

– Ничего, кроме цветового круга в сочетании оттенков, лучше не придумывать?

– По сути, да. Но если уметь играть с объемами и контрастами, можно из абсолютно неподходящих цветов сделать что-то гениальное.

– Говорят, что через искусство видно особенности души творца. Смогла бы отдать свою работу на разбор психологу?

– У меня уже был такой опыт. В 2022 году в ОСИ состоялась выставка. Она называлась «Марево». У меня был коллаб с тремя или четырьмя художниками. Я выставила те же коллажи, которые были на Голосова.

Пришла психолог, увидела мою самую дорогую и любимую картину и говорит: «А про что это?». А там любовь, нос, какие-то красные подтеки. И я говорю: «Знаете, я эту картину писала, когда у меня были отношения с абьюзером».

Психолог задала мне какие-то вопросы, и я начала плакать. Я прямо сидела перед открытием выставки с этим психологом на скамейке и плакала.

А недавно я покупала очки и мне девушка в оптике говорит: «Здравствуйте, Луиза. А я вас помню. Вы еще тогда плакали, когда рассказывали мне про свою картину».

– Существует стереотип, что творчество и бедность идут рука об руку. Это правда для художника?

– Это правда для тех художников, которые это принимают. Если художник хочет стать богатым и известным, он станет. Каким бы он ни был плохим художником. Потому что в наше время столько рекламы, столько раскрутки.

Вот если посмотреть на картины Артемия Лебедева, мне кажется, там больше роль сыграла реклама. Сейчас ты можешь какую-нибудь красную фигню рисовать и это будет всех цеплять. Нужен для этого талант? Нет.

Следите за нашими публикациями в Telegram на канале «Другой город» и ВКонтакте