Самара без излишеств

В середине декабря в музее им. Алабина прошла большая лекция «Промка всемогущая — обуза или потенциал?» от архитектора и редактора проекта «Архитектурные излишества» Павла Гнилорыбова.

Двух часов оказалось явно недостаточно, чтобы ответить на все вопросы. Поэтому ДГ постарался вытащить из известного урбаниста и архитектора максимум информации, которую он не успел озвучить.

В этом интервью Павел рассказал о том, как город должен осваивать свои территории, включая пустующие промзоны, как сделать привлекательным даже «спальный район» и как определить, где же настоящий центр города.

«У нас из крайности в крайность — либо двухэтажка, либо дом в 55 этажей»

— Почему «Архитектурные излишества» ещё не сняли документальный фильм о Самаре?

— Наверное, потому что Самара всеобъемлющая, включает в себя огромное количество памятников и напластований, и мы не часто беремся даже за города-полумиллионники.

Хороший фильм на час можно сделать про город с населением 100 тысяч, 200, максимум 500-тысячник. Да и то, если это индустриальный город, который почти не содержит дореволюционных вкраплений.

Мне кажется, что Самара — это сериал с продолжением на несколько сезонов! Самара — самодостаточный город. Самара промышленная, Самара медицинская — очень много пластов.

— Что в Самаре плохо?

— В Самаре нет такого «золотого дождя», как в Казани, Уфе и Нижнем Новгороде, которые прошли через юбилеи. И даже не как в Перми или Екатеринбурге, но мне не хочется ругать. Наоборот, я смотрю на бюджет и мне кажется, что всё выглядит достаточно достойно на эти деньги.

На мой взгляд, излишняя «зализанность» будет наоборот отталкивать истинного путешественника, который приехал не только ради пары-тройки открыточных достопримечательностей.

Вот эти дворы, ковры, которых в этих дворах немеряное количество, пристроечки, лесенки. Возможность пересечь квартал несколькими способами и самым неожиданным образом.

В этом смысле изучение старой Самары и вложение больших средств с уничтожением этой самобытности не очень коррелируют.

— В 2019 году Самару признали историческим поселением. Но как только исторический центр получил этот статус, на новый уровень вышел конфликт с застройщиками, которым еще больше захотелось построить свои высотки именно на этой территории, пока еще не подписаны все правовые документы. Этот конфликт — исключительно самарская особенность или проблема куда глубже?

— Да, проблема есть. Не зря Москва до сих пор не имеет статуса исторического поселения, хотя лет 15 поднимается этот вопрос.

Главный архитектор Москвы прямо говорит, что ему совершенно привычно видеть новый небоскреб в пределах Садового кольца — главное, каким будет этот небоскреб.

Недавно, видимо, чтобы перещеголять Лахта Центр в Петербурге, согласовали новый четырехсотметровый небоскреб недалеко от «Москва-Сити».

В целом, есть проблема у городов, не имеющих столько денег, но имеющих амбиции тоже построить так называемый «Карго даунтаун», где будет какое-то количество небоскребов. Это одна из самых больных тем начиная с 2010 годов.

Массовая потеря деревянных домов в исторических центрах, окраин губернских и уездных городов и освободившиеся огромные площади в сотни домов — в целом, никто не знает, чем их заполнить, никто не решил.

В Самаре пока не самое плохое положение, но у нас ведь из крайности в крайность — либо двухэтажка, либо дом в 55 этажей. В стране очень мало примеров неплохой среднеэтажной застройки.

К сожалению, вовремя не сломали хребет панельного домостроения, и в итоге Москва гнала не модернизированную «панель» до конца 1990-х, и 16-этажки стали 50-этажками.

«Сейчас любой застройщик стремится стать экосистемой»

— Сейчас мы вступаем в новую эру программы «Комплексного развития территории» (КРТ), которая идет из федерального центра. Повторяется история программы по решению проблемы ветхого и аварийного жилья. Есть опасение, что новая программа продолжит калечить исторический центр?

— КРТ очень сложная тема, которую продвигает и Минстрой, и «Дом.РФ», и другие интересанты. Но это тот случай, когда до начала реализации мы ничего сказать не можем. Нужно увидеть «первые плоды» программы.

Это как с охранным законодательством. Вроде оно у нас хорошее, но в то же время огромным количеством всяких подзаконных актов можно затормозить самое прекрасное на свете.

Так и с программой комплексного развития территорий — в каких-то городах смотришь на нее довольно оптимистично, а в других понимаешь, что это просто инструмент, который укрощает недовольных жителей, градозащитников и просто людей, у которых возникают вопросы.

Так, в некоторых городах отменяют публичные слушания. В Петербурге была волна, связанная с реновацией добротных «сталинок», которые простоят при должном уходе еще 150-200 лет.

Вот в чем действительно проявляется Российская Федерация, так это в трактовке архитектурных и строительных норм и правил. В одном городе у главного архитектора одни полномочия, в другом у него нет их вообще.

— В этой схеме смущает, что она рассчитана на крупных девелоперов, для которых есть одна единственная схема — построить повыше, чтобы вселить туда как можно больше людей. Нет деления квартала на разных участников, и выходит, что властям выгоднее отдать всё одному, кто возьмет на себя и застройку, и коммуникации.

— Да, это тоже большая проблема, потому в стране до сих пор все измеряется вводом квадратных метров.

В прошлые годы это измерялось на уровне 80-85 миллионов квадратных метров в год. В строительной отрасли это означало 15-18% рабочих мест, так что «уголь» в эту «топку» продолжат кидать, то есть поддерживать этих людей.

И если раньше региональные рынки застройки были более-менее конкурентны с их двумя или тремя ЖК, то сейчас мы получаем федеральных монстров, у которых 80, а то и 120 проектов одновременно. При всем желании качественно вести все эти проекты нельзя.

Как итог, в Московской и Ленинградской областях уже появляются огромные жилые комплексы, которые в советское время уже считались бы городами. Эти комплексы заброшены. Либо банк «сорвался», либо не смогли пережить очередной передел рынка.

Сейчас любой застройщик стремится стать экосистемой. Он и банк маленький имеет, и своего провайдера, и свою управляющую компанию, из которой никогда не выпустит жильцов, что больше похоже на рабство.

В общем, «заводы, газеты, пароходы и все на свете».

«Жители становятся «латентными пользователями города»

— В Самаре есть несколько территорий бывших промзон, расположенных в самом центре города. Сейчас мы видим планы освоения «промок», где раньше располагались ГПЗ 4 и завод имени Масленникова, под жилую застройку. Насколько такой вид строительства в такой среде актуален и какие тренды по освоению таких территорий существуют сейчас?

— Во всем мире этот процесс идет в принципе одинаково. Если какой-нибудь крупный застройщик хочет облагодетельствовать какой-то маленький городок, он в первую очередь смотрит на так называемый «ржавый пояс», «мучной» и так далее в зависимости от типа предприятий, что когда-то здесь располагались.

Точно также идет процесс в США, где в 1960-1970-х прокатилась волна банкротств больших промышленных предприятий. У них тоже были стенания, что они перестают быть индустриальной державой, и на этих территориях появлялись общественные пространства и жилье.

Если посмотреть на мировой опыт реконструкции или редевелопмента таких территорий, то это в первую очередь портовые зоны.

В Барселоне, Лондоне, Копенгагене и прочих строится четырех- или пятиэтажное жилье, но сохраняются важные элементы, пирсы, которые говорят, что вот эта земля некогда имела другие корни. И жители с удовольствием обретают эту точку отсчета — они рассказывают о том, на какой территории проживают.

Здесь Россия в принципе идет по тому же пути.

В конце 1990-х, в начале 2000-х был страшный удар, когда закрылось около 78 тыс. производств, а в список так называемых моногородов со сложной экономической ситуацией входит почти 400. Это фактически 40% российских городов.

Но если есть разнообразие производств, то мне кажется, что это наоборот шанс насытить исторический центр, перезапустить его опять и сделать так, чтобы после 17:00 на улице снова были люди и не было этой проблемы, когда у нас центр имеет исключительно музейную функцию.

Здесь и Москва, и Петербург идут по пути, когда сохраняют некоторые исторические промышленные объекты исключительно как якорные точки с целью рассказать, что здесь было, а вокруг в силу наглости, в силу норм прибыли застраивают.

Но здесь опять две стороны медали «турист/житель». Кто-то восторгается исследованием заброшенных пионерских лагерей, психбольниц и заводов, а кто-то видит это из окна каждый день.

Вообще, понимание наследия выкристаллизовывалось последние 50-70, может, максимум 100 лет. Раньше все эти слободки без проблем переносили, территории меняли свое предназначение на купеческую, жилую и другую. Города были более гибкие.

Но сегодня даже у Москвы нет ресурсов застроить свой «серый» пояс. По разным данным, такие территории в старых границах города занимают до 20-26%.

Строят много, активно, в том числе и по реновации не самое качественное жилье, но все равно ты видишь пустующие промзоны на сотни гектаров, которые в ближайшем будущем вряд ли будут освоены, хотя там нет проблем с грунтами, с экологией и прочим.

— Чего опасаются застройщики, заходя на такие пустыри?

— Есть две каноничные территории: в Петербурге над Обводным каналом, где фабрики идут одна за другой, и в Москве вдоль шоссе Энтузиастов — это такая промышленная магистраль, слева и справа от которой возводилось бесконечное количество заводов.

Застройщики боятся социальных функций, они воспринимают это как обузу. Там же ничего нет: ни муниципальных детских садов, ни школ, ни поликлиник, ни бассейнов.

Случается, что дом позиционируется вроде бы как бизнес класс, но на первом этаже появляется наливайка и супермаркет эконом класса.

Все-таки сейчас рынок стоит, проекты буксуют и все в ожидании, потому что двойной кульбит цен, случившийся в последние годы, не очень-то обусловлен, и все ждут падения цен.

— В Самаре цена за квадратный метр жилья уже приблизилась к 130 — 150 тыс. рублей. Что сейчас покупают и за что люди готовы платить такие деньги?

— Если раньше люди гнались за дешевизной и были предложения квартир-студий за 777 тысяч за 17 квадратных метров общей площади, то сейчас, наоборот, житель становится, скажем так, «латентным пользователем города».

Он понимает, что жилье — это не только квартира, он наконец-то вышел в подъезд и обращает внимание, чтобы и кладовые были, чтобы дворы без машин, чтобы не «вырвиглазная», а нормальная детская площадка.

Покупатели гораздо въедливее, они приходят со своими инженерами, с независимой экспертизой. Акты могут подписывать два месяца, пока не будут устранены все нарушения. Был рынок продавца, стал рынок покупателя.

Конечно, если разбудить человека, заснувшего пять лет назад, он от цен офигеет, но помогает рынок апартаментов. В Москве десятки зданий раскурочены таким образом — берут старую АТС, либо пожарную часть или НИИ и нарезают по 18 «квадратов» жилой площади.

Это рассчитано на людей, которые хотят в Москве хоть какое-то жилье за 5 миллионов рублей. И если несколько лет назад столько стоила однушка, то сейчас это какая-то конура, которая позиционируется как первое жилье.

Но с другой стороны рынок становится более гибким. Мы постепенно отходим от понимания, что квартира — это единственный капитал, который есть у нашего человека. Вряд ли, конечно, это говорит о повышении благосостояния! Скорее, о расширении кругозора.

«Есть целая индустрия «панелькописцев», в каждом крупном городе есть такой автор»

— Во многих городах географический центр города не имеет ничего общего с «центром» в сознании жителей. Например, в Самаре «центром» называется район на границе исторической части города и новой застройки ближе к Волге. И если раньше условная граница проходила по улице Полевой, то сейчас все чаще звучит мнение, что эта граница теперь проходит по проспекту Масленникова. Смещается ли «центр» города и какими признаками должен обладать район для такого статуса? 

— Многое зависит от планировки. Если это радиально-кольцевая, как в Москве или Нижнем Новгороде, то он всегда будет «заточен» на то, чтобы основные активности располагались либо в центре, либо на окраинах центра.

Вообще, в советской науке на рубеже 1920 — 1930-х годов шли большие дискуссии о дезурбанизации.

В частности о том, что привычные центры городов нам нужно оставить, дать им исключительно музейные функции и заодно ходить и рассказывать, в каких ужасных условиях жили рабочие, которые снимали комнатки, углы и даже половины кроватей. А новый, сияющий стеклом и бетоном уже социалистический центр мы построим где-то подальше и свяжем их линиями, например, скоростного трамвая.

На мой взгляд, понятие центра привязано к экономике. Так, например, появляется метро, которое «возит воздух» после того, как промышленные предприятия, к которым были привязаны станции, закрылись.

Но в городах, которые расположены вдоль больших рек, как мне кажется, ситуация полегче, потому что они всегда будут полицентричны. Например, в Волгограде, который растянулся на 90 километров, сложно заставить всех гулять в одном месте! Поэтому там можно нащупать 5-7 центров, даже если они как-то неказисто оформлены.

Центры имеют свойство переезжать, менять свое назначение, и это не составляет никакой проблемы.

Так постоянно происходит в Нью-Йорке, когда каждые 5-7 лет появляется новый модный район. Вот он джентрифицировался и звание переходит к следующему. Люди, которые туда вкладывались двадцатипятилетними, становятся сорокалетними, и вот они уже на этот момент считают свой район самым удобным и самым развитым.

— То есть, в теории каждый городской район может перехватить инициативу и стать самым популярным и перспективным?

— Здесь есть большая проблема в том, что советское разделение на районы, все эти Железнодорожные, Ленинские, Кировские, Советские, которые есть в каждом крупном городе, устарело.

Они не учитывают темпов ввода жилья последних лет. Здесь помогает опрос жителей, какие районы считаются на их взгляд более-менее комфортными и где проходят их границы. И они вообще не совпадают с административными границами. С той картой, которая висит в городской администрации.

Тут, без сомнения, нужны административные реформы. Проще Москве и Петербургу, потому что их районы нарезаны довольно компактно по 150-200 тыс. человек и действительно выглядят, как маленькие города и вполне компактных размеров.

Я считаю, что необходима реформа местного самоуправления, которая очень сильно разукрупнила бы огромные неповоротливые махины, которые сейчас есть в городах-миллионниках, и объединила те районы, которые обладают общими признаками, вроде исторического центра.

— Может ли «спальник» стать крутым районом, что для этого нужно?

— «Спальник» может стать крутым местом, если людей отучить от мысли, что модернизм — серое и однообразное течение! В Москве многие районы меняют мнение о себе через экскурсии и оригинальные проекты благоустройства, не типичные для этого окружения.

Опять же, культ «эстетики е***ей», когда хрущевки первых серий уже окружены большим лесом, где деревья уже выше этих пятиэтажек — уже в копилочку.

Плюс человеческие истории, когда эти спальники очеловечиваются через истории жителей. Не скажу, что это работает везде поголовно, но тем не менее какое-то количество людей начинает туда ездить.

Вообще, «поэтизация спальников» позволяет им набирать свой культурный капитал. Есть целая индустрия «панелькописцев», и в каждом крупном городе есть автор, который пишет о районах 1960 — 1970-х.

И вроде бы все они одинаковы по всему бывшему Советскому Союзу — ан нет! Вон та труба, вот эта трамвайная ветка и так далее позволяют говорить, что это моя Уфа, это моя Самара и так далее.

Есть, кстати, пример Мурино, который долго «сосал соки» из Петербурга и наконец-то стал самостоятельным муниципальным образованием. Люди туда часто ездят, чтобы посмотреть «как не надо».

Но даже в этой вроде бы анти-славе возник патриотизм. Есть мерч, например, худи про Мурино. Однообразную застройку пытаются разнообразить теми же муралами, и в Мурино прошла масштабная мурализация.

— Мурализация, кажется, прошла во всех городах.

Да! Кстати, ее очень любят крупные корпорации, и весь Север раскрашен! Даже в Балашихе, в которую никто никогда не поедет в здравом уме, прошел фестиваль, появилось 60 работ, и люди приезжают посмотреть.

«Даже новостройка может стать местом притяжения»

— Какими признаками должен обладать район, чтобы стать модным, в который захотят переезжать люди?

— Нужно, чтобы район, как говорят социологи, посещали! Нужно, чтобы район не варился в собственном соку. Чтобы регулярно появлялись чужаки, которые объясняли бы цель своего визита:

«Я к вам приехал, потому что у вас бруталистский комплекс», «конструктивистский городок» и так далее. Жители должны тоже осознавать уникальность своего района.

— Новостройка может стать таким местом притяжения?

— Все зависит от того, как «раскручивает» это место PR-служба. У каждого проекта есть сильные и слабые стороны, но, конечно, должны быть какие-то вводные, на которые удобно опираться.

Например, история места. Если мы говорим о застройке на какой-то бывшей промышленной территории, то после решения вопросов об экологии места важно рассказать и об истории предприятия, которое здесь располагалось.

Вообще, минимум 10% «раскрутки места» — это историческая составляющая.

Архитектура — 30%. Если у проекта есть какие-то премии, то это несомненный плюс. И, конечно, чем меньше разница между рендерами и финальным результатом, тем лучше.

Но еще важнее, если есть какая-то «плюшка» для жителей прилегающих территорий. Люди не должны воспринимать в штыки новых соседей. Должна быть какая-то объединяющая составляющая. Арт-объект, общее общественное пространство.

— Где бы Павел Гнилорыбов приобрел в Самаре жилье?

— Я бы посмотрел откапиталенные доходные дома, сталинки, лофты. В общем, историческое жилье. В принципе, можно и относительно новое, но небольшой этажности.

Тихий центр, вторая линия от набережной, большой парк рядом, но в то же время в пятиминутной доступности от магистрали и чтобы в шаговой доступности были театры, заведения и все прочее.

Авторы: Антон Черепок и Анастасия Кнор 
Фото: Денис Егоров 

Следите за нашими публикациями в Telegram на канале «Другой город» и ВКонтакте