ВРЕМЯ ДЕЛ

Я не люблю просить. Что угодно у кого угодно. И даже для других — всегда как-то неудобно. Но после того, что произошло после публикации на ДГ репортажа «Один», я вдруг поняла, что сейчас не то время, чтобы стесняться. Сейчас время, когда сложно рассчитывать на кого-то, кроме людей. Как вы, как я – самых обычных и неравнодушных.

Коротко о том, что произошло. В репортаже – история о парне-сироте Саше, который после аварии попал в больницу. А потом в ещё одну, и ещё. В разные больницы, в каждой из которых он мог бы умереть, если бы не посторонние люди. Посторонние люди взялись за ним ухаживать, покупать лекарства, дежурить у постели и даже лечить. И вот о том, как это все происходило, я написала очень подробно. И указала реквизиты для перевода денег на лекарства и сиделку. И что началось!

Во-первых, деньги стали поступать отовсюду и быстро: за три дня собрали больше ста тысяч, а за неделю – почти двести.

Во-вторых, текст начал расходиться по соцсетям. Особенно поразил «Фейсбук» – перепост за перепостом и часто с припиской «давайте поможем».

Именно благодаря этим репостам, благодаря всем вам откликнулся единственный в России фонд помощи взрослым «Живой». И хотя герою репортажа ещё нет 18, предложил свою помощь – открыл сбор денег на реабилитацию Саши в одном из лучших в стране центров «Три сестры».

Мы и мечтать о «Трех сестрах» не могли, а тут такое…

~

Я по всем этим поводам испытываю смешанные чувства. С одной стороны – гордость за людей. За тех, кому не лень читать большие материалы, не лень идти в банк и переводить деньги. За тех, кому не все равно и кто действует — по мере сил. И одновременно с этим что-то щемит внутри. Потому что не реагируют чиновники, не наказываются виноватые и вообще мало что меняется на нужных уровнях.

За всю немаленькую журналистскую практику мне удалось лишь несколько раз повлиять на что-то «выше». Побудить делать не простых неравнодушных, а тех, кто должен.

Например, удалось заставить мэра одного карельского города переселить в нормальные условия бабушку-инвалида, живущую в развалившемся доме. Я даже сейчас вспоминаю и удивляюсь тому, что получилось из небольшой авторской колонки. Мэр, которому я названивала и который меня с каждым звонком все больше не любил, нашел-таки помещение и переделал его в жилое. Да, всё это длилось девять месяцев. Документы-согласования-истерики-долгие ремонтные работы. Но свершилось – женщина переехала в нормальные условия.

Здесь тоже не обошлось без людей – со всей республики поступали деньги, кто был ближе, привозил мебель. Новый дом обставили благодаря всем этим собранным средствам. И все-таки основную работу сделал тот, кто и должен был. И вот тут я гордилась, что работаю журналистом. Что журналисты – они что-то могут. Их ещё слышат, уважают и опасаются.

А в случае с Сашей и с ещё одной историей, которая вышла на ДГ немного раньше, я призадумалась: что толку, что мы пишем, если больницы остаются страшными. Если главврачи, не смущаясь, работают дальше. Если по всей стране таких, как Саша, тысячи, и лучше не думать о том, что происходит с ними, реально одинокими.

~

А потом мы зашли к Саше в палату. В очередную больницу. Он лежит – улыбается, ковыряется в новом ноутбуке — подарила девушка после прочтения статьи. Рана на крестце (глубокий пролежень) затягивается. А это значит, что в «Трех сестрах» он может оказаться уже скоро. Фонд «Живой» собирает деньги на реабилитацию. Справа от рассказа про Сашу то и дело появляются суммы – 300, 500, 1000, 5000 рублей – видно, кто, сколько и когда перевел. Из разных городов страны люди звонят и справляются о его здоровье. Спрашивают номер счета. Желают всякое хорошее. И я поняла, что печалиться не из-за чего. Потому что главной движущей силой всего были и остаются люди. И пока их задевают наши истории, значит, да, журналистика существует. И перемены происходят. Просто немного на другом уровне, на уровне времени дел: чем больше вокруг ничего не меняется, тем активнее всем нам хочется сделать хоть что-то. И хорошо, когда есть возможность делать – всего-то прочитать и нажать несколько кнопок: «репост» да «пожертвовать». Целый мир это вряд ли изменит, но мир для одного человека — точно.