СМЕРТЬ КИНОТЕАТРОВ И РОЖДЕНИЕ SAMARA TIME

Историк Михаил Ицкович изучил выпуски газеты «Коммуна» столетней давности и выяснил, какова была информационная повестка Самары в июле 1919 года.

Политические тренды сезона

В июле 1919 года Гражданская война остаётся главной темой самарской прессы. Теперь среди врагов Советской России на первое место по сравнению с Колчаком выходит Деникин, ведущий наступление на столицу. «Опасность угрожает Красной Москве!» – аршинными буквами возвещает лозунг в номере «Коммуны» от 9 июля. «До зимы кончить!» (имеется в виду, с Деникиным) – призывает в номере от 23 июля Лев Троцкий. В этот день митинги на ту же животрепещущую тему «Как кончать Гражданскую войну» проводятся в разных местах по всей Самаре.

По газетным объявлениям о митингах на эту и другие актуальные темы можно судить о топографии тогдашней общественно-политической жизни Самары. Разумеется, в списке «гайд-парков» есть места из центра города, которые до сих пор сохраняют статус «топовых», вроде Струковского сада или Воскресенской, нынешней Самарской, площади. Но, наряду с этим, упоминаются и оригинальные локации на тогдашних самарских окраинах. Среди них – площадь у пожарной каланчи в Мещанском посёлке (каланча на ул. Чернореченской, 55 существует и поныне), исчезнувшие ныне Аржановский сад рядом с Трубочным заводом (ныне территория бывшего Завода имени Масленникова) и двор около пивоваренного завода Н.Ф. Дунаева в Фёдоровском посёлке (район нынешних ул. Аксакова и Новожелябовской).

Но, пожалуй, самое выразительное название – площадь Скотобойни (именно так, с большой буквы!) в «посёлке за Панским переездом», он же знаменитый посёлок Запанской. Городская скотобойня находилась в районе нынешней ул. Неверова, между Оренбургским и Новооренбургским переулками. Очевидно, в Запанском это было самое подходящее место для выступлений ораторов…

Что же касается печатной пропаганды на тему Гражданской войны, то газета регулярно сообщает устрашающие новости о политике белых в захваченных ими регионах, вроде «озверелые казаки и чеченцы устроили Варфоломеевскую ночь в Екатеринославе» (16 июля), или «где белые, там еврейские погромы» (9 июля). Антисемитизм остаётся одним из главных пропагандистских козырей Белого движения, поэтому «Коммуна» выдвигает против него тяжёлую артиллерию – поэта Демьяна Бедного. В номере от 2 июля целых два газетных «подвала» занимает его поэма «Каиново наследство» с разоблачением антиеврейских предрассудков.

Борясь со стереотипом о распятии Христа евреями, автор обращает внимание на то, что основатель христианства сам был евреем. Со ссылками на Евангелие от Матфея Демьян Бедный доказывает: на расправу «чужеземцу-гегемону» (Понтию Пилату) выдали Христа его же соплеменники из числа богачей и церковной верхушки, так что классовые противоречия важнее национальных. Большевики же и их вожди, которые воюют против прежних господ и помогающих им иностранных интервентов, уподобляются Христу:

Литературными достоинствами поэма не блещет, но как феномен пропаганды представляет собой несомненный интерес. Обращение к религиозным чувствам масс и сравнение большевиков с первыми христианами выглядят тем более неожиданным, что ранее «Коммуна» давала суровую отповедь «левым священникам», которые пытались проводить подобные параллели. Но Демьян Бедный – свой, ему можно.

Самарские сухари для красной Москвы

В связи с наступлением Деникина на Москву продовольственная ситуация в столице, и так весьма неважная, становится совсем критической. 16 июля на первой полосе «Коммуны» сообщается, что московские рабочие уже несколько дней не получают хлеба по карточкам. В связи с этим в Самаре назначается «Неделя сбора сухаря» для голодающих братьев по классу из столицы: «Солидарность – спасение пролетариата. За дело! На помощь!». Борьба с голодом – вопрос политический, потому что «провокаторы, шпионы и белогвардейщина хотят воспользоваться этим случаем».

В самой Самаре положение с хлебом тоже не сахар: в новостях за тот же день сообщается об уменьшении хлебного пайка на 50%. И в нашем городе находятся люди, которые «играют на голодном желудке тёмных неорганизованных масс»: это представители Самарской федерации анархистов, об антикоммунистической агитации которых с возмущением пишет «Коммуна» 31 июля. Тем не менее, до страшного самарского голода остаётся ещё два года, и по сравнению с центральными и северными регионами Европейской России здесь всё же живётся сытнее, особенно в сельской местности.

Урожай в 1919 году в Самарской губернии ожидается блестящий: «Рожь в некоторых местах выше человеческого роста, стебель полный, колос крупный и налив превосходный. Старожилы не запомнят таких всходов» (16 июля). Продовольственный работник из Олонецкой губернии, присланный в Самару для закупки хлеба, описывает ужасы голода у себя на родине: люди питаются смесями из древесной коры, опилок, соломы и сока сосны, от чего развиваются желудочные заболевания и растёт уровень смертности. На этом фоне Самарская губерния остаётся «одним из самых благодатных уголков, где можно не только покушать, но и вдоволь поесть, местами самого настоящего белого хлеба». И если город всё же сидит на пайке, то в деревнях зачастую брезгуют ржаным чёрным хлебом, предпочитая ему полубелый, и используют хлеб и муку на корм скоту.

Но больше всего возмущает автора «Коммуны» (номер от 31 июля) расцвет самогоноварения в самарских деревнях, несмотря на все запреты и кары: «К голосу совести, к доводам разума – стал глух самарский крестьянин, ещё не испытавший на себе лишений голода». Журналист призывает тружеников села одуматься и сдавать излишки хлеба государству, чтобы помочь рабочим и крестьянам голодающих регионов.

Похвальный пример солидарности и самоорганизации в этом отношении подают дети Самары. В редакцию «Коммуны» 8 июля пришли семеро девочек в возрасте от 7 до 12 лет, которые «принесли собранные ими между собой и среди своих подруг 217 руб. 35 коп. для отсылки голодающим детям Москвы». Перечисляются их имена: Шура и Вера Кузьмичёвы, Раиса и Роза Ходесс, Нина Волчкова, Шура Стряпнева, Рахиль Шпигель. Средства они собрали, устроив в саду при частном доме на Советской, нынешней Ленинградской, улице гулянье для своих сверстников: танцевали под граммофон, декламировали стихи и заодно занимались краудфандингом. Редакция газеты, опубликовав на следующий день заметку об этой истории, добавляет с укоризной: «Пусть те взрослые люди, которые заботятся только о своей шкуре, о своём мещанском благополучии, берут пример с таких детей-граждан».

«Дети или табачок?»

Что касается питания самих самарских детей, то «Коммуна» 16 июля сообщает, что для них будут введены особые продовольственные карточки. По ним дети от 7 до 14 лет смогут питаться по высшему разряду, получая столько же продуктов, сколько граждане первой продовольственной категории (к ней относились промышленные рабочие самых тяжёлых и вредных производств).

Пока же, в разгар лета, самарская детвора перемещается на отдых в детские колонии. В данном случае имеются в виду не колонии для малолетних преступников и не дома для беспризорных, а  обычные летние школьные лагеря. Одна такая колония, как мы узнаём из номера от 9 июля, находится на Барбошиной поляне «в шикарной даче-дворце одного из бывших самарских помещиков» (возможно, имеется в виду дача Владимира Неклютина на 9-й просеке). 150 школьников под руководством шести учительниц хорошо питаются, играют на зелёной поляне и предаются полезным развлечениям «в покоях бывшего миллионера». Наглядное свидетельство заботы Советской власти о детях бедняков, которые до революции «чахли в сырых подвалах, а теперь сыты, обуты, дышат на даче здоровым воздухом».

Но не все взрослые относятся к потребностям детей с должным вниманием. В том же номере повествуется о драматической борьбе вокруг детской площадки в саду при Народном доме имени Пушкина (ДК железнодорожников). На стороне детей в этой борьбе – железнодорожный отдел народного образования, а противостоит им Общество потребителей-железнодорожников, которое распоряжается зданием дома. Правление Общества не позволяет устроить детскую площадку в саду по следующим причинам: «Мы насаждаем в саду цветочки для эстетического развития рабочих, сеем пшено под кустами и табачок. Явятся дети и всё уничтожат».

В общем, вопрос стоит ребром: «Дети или… табачок?» (именно так озаглавлена статья).  Автор негодует, что железнодорожники проявляют такое равнодушие к досугу своих детей в то самое время, «когда на плакатах печатается декларация прав ребёнка, когда на тысячи ладов твердят: “дети – наше будущее”, когда издаются декреты о бесплатном питании детей, о горячих завтраках, о детских колониях и т.д.». Под раздачу журналиста попадает и Городской продовольственный комитет, который отказал детской колонии в выдаче двух ковшей и дюжины пуговиц для детского белья.

Комиссия по очистке

Для проштрафившихся чиновников – как, впрочем, и тех, кому довелось иметь неправильное социальное происхождение – ночным кошмаром было оказаться «вычищенными», то есть уволенными с государственной службы или исключёнными из правящей партии. Термины «очистка» и «чистка», которые вошли в словарь советского языка с первых лет революции и остались в нём надолго, частенько мелькают на страницах «Коммуны».

Вот, например, в номере от 2 июля сообщается, что двоим продовольственным служащим, Я.Юсману и И.Тулупову, грозит увольнение со службы. Причина – оба они принадлежат к «буржуазному классу» и поступили в Губпродком для того, чтобы уклониться от тыловых работ в пользу Красной Армии. К тыловым работам привлекались в годы Гражданской войны те, кому в рядах армии служить не доверяли по причине чуждого социального происхождения. На чистую воду Юсмана и Тулупова вывела специальная «комиссия по очистке советских учреждений от присосавшихся элементов» –  название ничуть не менее колоритное, чем «подотдел по очистке города Москвы от бродячих животных», где работал булгаковский Шариков.

Под «присосавшимися элементами» комиссия понимала, в первую очередь, как раз «бывших людей», пошедших на службу в советские учреждения. 31 июля «Коммуна» публикует целый список лиц, рекомендуемых этой самой Комиссией к увольнению, с указанием причин. «Чёрную метку» получают бывшие предприниматели, юристы, сотрудники полиции… В общем, чем более успешен был человек до революции, тем меньше у него было шансов сделать карьеру после революции. Всё по Евангелию: «Так будут последние первыми, и первые последними».

Самый звёздный персонаж из списка «присосавшихся» – Владимир Альфредович фон Вакано, представитель знаковой для Самары династии австрийских подданных, сын основателя Жигулёвского пивоваренного завода, ставший с 1905 года совладельцем завода и его директором. Его и ещё десять фигурантов списка комиссия по очистке предлагает уволить «с волчьим билетом», запретив им впредь работать в каких бы то ни было советских учреждениях, а дела их передать в Самарскую губернскую ЧК.

Для Владимира-Вольдемара фон Вакано это был не первый опыт общения с российскими спецслужбами. Ещё при царе, в годы Первой мировой войны, он был поставлен на полицейский учёт по подозрению в шпионаже в пользу Австрии и выслан, как и его отец, из Самары в Бузулук под гласный надзор полиции. А после Октябрьской революции вместе с другими самарскими коммерсантами некоторое время провёл в тюрьме за отказ подписаться на принудительный заём.

Чем закончилось рассмотрение дела Вакано в ЧК в 1919 году, неизвестно. В дальнейшем он покинул Самару, уехав с семьёй в Среднюю Азию. Там работал на строительстве заводов, занимал руководящие должности и умер предположительно в 1936 году.

Жизнь в условиях строгой экономии

Но вернёмся к судьбам рядовых самарцев. В условиях Гражданской войны и дефицита ресурсов экономить приходится на всём. Как водится, в первую очередь экономия ударяет по сфере культуры. «Самарский кинемо не нужен пролетариату» – к такому выводу «Коммуна» пришла ещё в мае 1919 года. 2 июля, во исполнение воли пролетариата, горисполком признаёт функционирование кинематографов в Самаре нецелесообразным. Нечего, мол, тратить электроэнергию на подобные развлечения, бесполезные рабочему классу. Оставим один кинематограф на весь город, и то лишь красноармейцам для бесплатного пользования, «при условии демонстрирования картин агитационного и воспитательного характера».

Под заметкой о закрытии кинематографов следует информация о распределении среди самарцев кожевенных полуфабрикатов. Кожа – потребность гораздо более насущная, чем кино, потому что без нормальной обуви не проживёшь, особенно в условиях знаменитой самарской грязи на дорогах. Тут же упоминается забытый ныне промысел под названием «кадушничество» – кустарная выделка кож и кожевенных изделий в бочках-кадушках. Городские власти резонно полагают, что раз промышленность не может обеспечить потребителей обувью, пусть уж лучше они сами займутся её производством.

Другой насущный вопрос – дрова. Правда, на дворе пока лето, но автор «Коммуны» под псевдонимом «Сер-Гуда» (9 июля) предлагает озаботиться вопросом заготовки дров на зиму уже сейчас, чтобы предотвратить «дровяной кризис со всеми его ужасами». В своей статье, которая печатается в дискуссионном порядке, он отмечает, что у Самары в этом отношении есть два благоприятных обстоятельства – «наличие Волги, как естественного транспорта, и её богатые лесные сосновые берега Жигулёвских гор».

Автор предлагает развёрнутый план, как использовать эти обстоятельства. Для заготовки дров в Жигулях и сплава их по Волге нужно мобилизовать всё трудовое население, а также военнопленных, безработных, заключённых и военнослужащих. Все горожане разбиваются на районные и квартальные коммуны, а те – на работающие посуточно группы, каждая из которых вечером на пароходе прибывает к месту работ, а через сутки возвращается в Самару. Здесь на складах уже происходит рубка и распилка на дрова, при желании индивидуально.

На возражения о том, что дровяная повинность нарушит нормальный рабочий график, автор отвечает: лучше уж зимой «жить и работать при нормальной температуре, а не корчиться и пухнуть от холода на фабриках, заводах, в учреждениях и жилищах». Пусть каждый летом потратит один день в неделю, зато в зимний период поднимется производительность труда.

В тот же день «кардинальный вопрос о заготовке дров» рассматривается на заседании городского Совета. Тогдашний «красный мэр» Самары, а в будущем видный советский профсоюзный и государственный деятель Николай Шверник, тоже высказывается за коллективную заготовку, но не принудительно, а кинув клич через партийные ячейки, профсоюзы и фабрично-заводские комитеты.

Правда, некоторые «благоразумные самарцы», сообщается в номере от 16 июля, уже решают дровяную проблему в индивидуальном порядке, путём «самоснабжения» (ещё одно популярное слово из советского лексикона тех лет): в лодках они переправляются на правый берег Волги и начинают рубить деревья, где вздумается. «Пора принять меры к искоренению столь первобытного способа самоснабжения».

Старый и новый мир

Два мира, с противоположными друг другу стратегиями поведения, ценностями и идеалами, регулярно сталкиваются между собой на страницах «Коммуны». Особенно резко это столкновение происходит в деревне, где сильнее власть вековых традиций. В заметке от 9 июля живописуются опасности, которым подвергаются молодые сельские комсомольцы со стороны своих консервативно настроенных родителей. Юношей, вступивших в комсомол, родители дома «кормят берёзовой кашей» (то есть порют), а тех, с кем уже нельзя справиться силой, выгоняют из дома и лишают пищи. Подобный случай был в селе Рождествено, причём выгнанному из дома комсомольцу тайком носил пищу его сочувствующий брат. Поэтому вновь вступившие в комсомол просят скорее отправить их на фронт: лучше уж рисковать жизнью там, чем быть изгоем в родном селе.

В том же номере сообщается о возмутительном факте из Иваново-Вознесенской губернии: в деревнях «родители до сих пор торгуют своими дочерьми, т.е. выдают их замуж против воли за нелюбимого человека, так как им, родителям, это выгодно». Автор призывает крестьянскую молодёжь к борьбе с этим злом, нетерпимым в новом обществе: «Торговать людьми могли только цари да господа. Теперь их нет, не должно быть и торговли людьми».

Дореволюционная мораль цепко держится и в городах. В заметке от 16 июля внимание «Коммуны» обращается к категории так называемых «мальчиков», подмастерьев в самарских парикмахерских. Они могли быть и настоящими мальчиками 14-16 лет, но иногда и «мальчиками» с бородой или вообще девушками. Автора заметки коробит, что парикмахеры обращаются к ним  в приказном тоне и с пренебрежением, даже не называя по имени: «Мальчик – воды», «мальчик – компресс», «мальчик – почисть». Это недопустимо, ведь «всякая честная профессия и служба не унижает человека», поэтому профсоюзу парикмахеров рекомендуется провести разъяснительную работу среди своих членов.

В сельской же местности поводов  для разъяснительной работы – непаханое поле. В «Деревенском отделе» газеты (23 июля) красочно описываются «остатки старого суеверия, темноты и невежества» среди крестьян. Так, в Тверской губернии на озере Селигер приносят в жертву водяному мёртвую лошадь, в Петербургской губернии считают белок вестниками беды, в Донской области запрещают женщинам расчёсывать волосы в ночь с четверга на пятницу. На этих предрассудках наживаются самозваные знахари, колдуны и даже православные священники: они за плату, по заказу «несчастных, полудиких мордовок», служат молебны перед чудодейственным камнем около симбирского села Монадыши (ныне территория Мордовии), невзирая на библейскую заповедь «Не сотвори себе кумира».

И на фоне всего этого «тёмного царства» – уверенная поступь прогресса и глобализации: 2 июля «Коммуна» публикует постановление Самарского губисполкома о переходе Самарской губернии на поясное время, «во исполнение декрета Совнаркома от 8 февраля 1919 года об установлении единообразного исчисления времени со всем цивилизованным миром». Наш регион был отнесён к третьему часовому поясу, где время на час обгоняло Москву и на три часа (а не на четыре, как сейчас) – Гринвичский меридиан, универсальную для всех стран точку отсчёта времени. В ночь с 1 на 2 июля 1919 года часы на здании центральной самарской телеграфной конторы (здание Главпочтамта на пересечении Куйбышева и Ленинградской) были переведены на 30 минут 17 секунд назад, чтобы соответствовать нормам «цивилизованного мира».

Вот так, в суровые годы Гражданской войны, родилось понятие «самарское время», вошедшее даже в международную классификацию.

---

Текст: Михаил Ицкович

Следите за нашими публикациями в Telegram на канале «Другой город», ВКонтакте и Facebook