«Самарский кинемо не нужен пролетариату»

Историк Михаил Ицкович изучил выпуски самарской газеты «Коммуна» столетней давности и выяснил: из чего состояла повестка дня «красной» Самары в 1919 году, за что коммунисты критиковали сами себя и как выглядела афиша культурных мероприятий в годы Гражданской войны. Все изученные материалы были опубликованы в одну неделю — с 15 до 22 мая.

В мировом масштабе

Пожалуй, первое, что бросается в глаза читателю провинциальной советской прессы  – она не ограничивается провинциальными темами. Добрая половина всех публикаций касается вопросов государственной и международной политики, включая новости из разных уголков земного шара. Вот, например, самарский большевик Пётр Кузьмин анализирует речь Уинстона Черчилля – тогда ещё не всемирно известного, но уже заметного политика – в парламенте Великобритании (номер от 15 мая). Казалось бы, как говорил английский классик, «что он Гекубе, что ему Гекуба?». Какое дело самарцам до лорда Черчилля?

Но не будем забывать, что на дворе 1919 год, разгар Гражданской войны в комплекте с иностранной интервенцией, и британский военный министр Черчилль – один из главных её вдохновителей. А на территории Самарской губернии Красная Армия бьется с войсками адмирала Колчака, которого вооружает и снабжает английское правительство. Так что судьба Самары и всей Советской России зависит от международного расклада сил.

Поэтому «Коммуна» заботливо фиксирует каждый факт, который свидетельствует о близости мировой революции – от забастовок и волнений солдат стран Антанты до новостей из Венгерской Советской республики, которой осталось существовать два месяца.  В этот год призрак коммунизма, бродивший по Европе, казалось, вот-вот обретёт плоть и кровь. Авторы газеты, вероятно, и в страшном сне не могли представить, что спустя сто лет мировая революция так и не произойдёт, а имя Уинстона Черчилля будет носить один из самарских ресторанов.

Все на борьбу с Колчаком

Главным врагом красной Самары в мае 1919 года был адмирал Колчак – диктатор Сибири, носящий титул Верховного правителя России. Против него на страницах «Коммуны» идёт настоящая пропагандистская война. Регулярная рубрика «В стане белых» рассказывает о том, какие непотребства творятся по ту сторону фронта: «зверские расправы с населением», «расстрелы и убийства без суда и следствия», «проповедь истребления всех инакомыслящих», «безудержная спекуляция и взяточничество». Источник сведений – сибирские газеты и свидетельства перебежчиков из Белой армии, выступающих на митингах и лекциях с разоблачениями «Колчаковии».

Особое внимание авторы «Коммуны» уделяют контрпропаганде на тему национального вопроса, поскольку «Колчак идёт с откровенным лозунгом “бей жидов!”… Он думает расстроить наши ряды склокой на религиозной и национальной почве». В статье с названием «Национализм и водка» от 20 мая
Г. Лелевич (настоящее имя Лабори Гилелевич Калмансон) приравнивает эти два явления, так как они оба затуманивают разум трудящихся и мешают им вести классовую борьбу. Его вывод непреклонен: «Смерть погромщикам и самогонщикам».

Как бы в подтверждение этого лозунга, номером ранее «Коммуна» публикует постановление губернских властей Самары против самогонщиков и торговцев самогоном. Все они объявляются врагами революции, поскольку «хлеб нужен для доблестной Красной Армии и голодающего населения центра». А посему – подлежат суду ревтрибунала «с применением высшей меры наказания вплоть до расстрела и конфискации всего имущества».

Красный террор

Суровое дыхание Гражданской войны можно ощутить и в печатаемых «Коммуной» сводках о приговорах революционного трибунала. За три недели к расстрелу приговорены: сотрудник штаба Восточного фронта за кражу и разглашение секретных документов, журналист советской газеты за переписку «с врагами Советской Республики», белый офицер-доброволец из армии Колчака и двое бывших красноармейцев, промышлявших грабежами и убийствами (сводка от 22 мая).

Заметим, что «своих» революционное правосудие карает достаточно жёстко. Из сводки за 15 мая: начальник милиции в одном из районов Самарского уезда избивал крестьян при обысках и арестах и растратил казённые деньги – приговорён к 10 годам принудительных работ. Председатель местной ЧК напился пьяным во время обыска у бывшего полицейского пристава, с которым был дружен, и получил «трёшку» за контрреволюционность и дискредитацию Советской власти.

К тем, кто по стечению обстоятельств оказался на противоположной стороне, ревтрибунал далеко не так беспощаден, как можно было бы предположить. Вот судебное дело по следам кровавых самарских событий предыдущего, 1918, года: двое крестьян обвиняются в том, что выдали чехам на расправу советских работников и красноармейцев. Трибунал приходит к выводу, что крестьяне действовали под угрозой оружия, а стало быть, неумышленно, и выносит оправдательный приговор.

Из эсеров в большевики

Вообще по страницам «Коммуны» складывается впечатление, что главная цель большевиков на тот момент – в противостоянии Колчаку объединить вокруг себя как можно более широкие слои населения. В том числе они пытаются привлечь на свою сторону умеренных социалистов. Тех самых, которые год назад с помощью чехословацких штыков свергли Советскую власть в Самаре. В этом отношении особенно примечателен цикл публикаций Владимира Майстраха (15, 18 и 21 мая) под названием «В тенетах паука». По сути, это комментарий к целой странице Гражданской войны, которая началась с «демократической контрреволюции» КОМУЧа в Самаре, а закончилась в Омске установлением военной диктатуры Колчака и трупами членов «Учредилки», брошенными под лёд Иртыша. Колчак здесь выступает в роли паука, эсеры же – в роли простодушной мухи, которая, доверившись пауку, сама себя погубила.

Родившийся в 1869 году, Майстрах был агрономом и ветеринаром. До революции известен как журналист московской «жёлтой прессы», на страницах которых давал читателям советы на все случаи жизни, а также автор детских книг и популярных брошюр вроде «Грехи молодости (Как излечиться от рукоблудия)». В Самаре при КОМУЧе, очевидно, был эсером, причём не из рядовых. По его словам, уже в это время он выступал против союза с правыми, но не был услышан руководством своей партии. Жизненные идеалы лидеров КОМУЧа – Климушкина, Брушвита, Фортунатова, Лебедева – автор обрисовывает следующим образом: «Автомобиль, миллион в кармане, косушка за столом, хорошенькая ремингтонистка». «Косушка» – это полбутылки, а «хорошенькая ремингтонистка», то есть девушка-оператор пишущей машинки «Ремингтон», – аналог современного «длинноногая секретарша».

Обо всём этом Майстрах пишет не со злорадством ренегата, а с горечью убеждённого эсера, разочарованного в своих вождях. Весной 1919 года, в разгар наступления Колчака, Майстрах переходит на сторону большевиков: по его мнению, все социалисты должны бороться плечом к плечу против общего врага. Среди эсеров, последовавших его примеру, он называет и своего сына Бориса, который ранее был офицером Народной Армии и воевал с красными. Другие самарские эсеры считают Майстраха предателем и, как он узнаёт из достоверного источника, собираются его убить.

Со страниц «Коммуны» Майстрах призывает бывших однопартийцев не упустить момент и пойти на союз с большевиками, пока они готовы пойти навстречу своим коллегам по левому лагерю. Главное – разбить Колчака и ликвидировать угрозу справа, а «в идейной разноголосице можете и после, на свободе, разобраться». Как послесловие к этим надеждам читается биография его сына Бориса: успешная карьера в Красной Армии, два ордена Красного Знамени, в 1935 году – арест и лагеря, в 1955 – реабилитация, восстановление в звании полковника и персональная пенсия. Сам Владимир Майстрах в 1920 году стал комиссаром агитпоезда «Красный Туркестан» и по пути из Самары на Туркестанский фронт агитировал за Советскую власть рабочих, крестьян, мусульман, казаков и заключённых Оренбургской тюрьмы. Агитировал, по его словам, успешно.

Выборы и Страшный суд

В мае 1919 года в статьях и объявлениях «Коммуны» ещё фигурируют различные легальные политические группы, кроме большевиков. Самарская федерация анархистов регулярно проводит свои лекции в «Доме имени Ленина» на улице Чернореченской либо в клубе максималистов на Советской, 78 (нынешняя Куйбышева). Всеобщий еврейский рабочий союз, он же Бунд, приглашает однопартийцев, едущих на Восточный фронт сражаться с Колчаком, зайти в местное бюро партии на той же улице в доме 118, чтобы получить литературу и газеты. На грядущих выборах в Самарский Совет выставляется два списка: коммунистов и Российской социалистической рабочей партии интернационалистов – организации, занимавшей промежуточные позиции между большевиками и меньшевиками.

Коммунисты Трубочного завода, обращаясь к рабочим в номере от 15 мая, отзываются об этой второй партии весьма нелестно: «Партия, которая всё время занимала позицию «моя хата с краю», которая свободно уживалась и с той, и с другой властью, в зависимости от того, на чьей стороне был перевес». Это намёк на поведение интернационалистов во время бурных событий 1918 года в Самаре. За большевиков же, по словам авторов обращения, агитирует сама история, а «всех тех, кто не узнает и нарушает веления её, она сожжёт в огне революции (пример – правые эсеры и меньшевики), и недалёк тот день, когда трудящиеся всего мира на разных языках по-русски, по-большевистски заговорят со своей буржуазией».

Эта угрожающая риторика напоминает о временах религиозных войн. История выступает в качестве заменителя божественной воли, большевики – орудие этой воли, а мировая революция – аналог Страшного суда. Как бы вам ни было тяжело и голодно, помучиться до окончательного торжества истинной веры всё же придётся, обнадёживают рабочих-трубочников коммунисты. А «если вы не хотите удлинять процесс революционного периода и увеличивать муки, голосуйте за список №1». Да, отдельные члены партии или «примазавшиеся» могут совершать неблаговидные поступки, но в целом «партия ваша со всеми её достоинствами и недостатками есть плоть и кровь ваша», а вне церкви, как известно, нет спасения.

В общем, рождается новая религия, которая требует безусловного повиновения и соблюдения своих обрядов. Из номера за 18 мая мы узнаём о возмутительном факте: на том же самом Трубочном заводе в помещении фабрично-заводского комитета висит много икон, при этом отсутствуют советские плакаты и портреты «наших великих вождей и учителей».

«Недостатки механизма»

Сообщение об иконах на заводе опубликовано в рубрике «Недостатки механизма». Рубрика эта, однако, большей частью посвящена не обличениям инакомыслящих, а тому, что позже получит в советском языке название «самокритика». Здесь разбираются неблаговидные поступки коммунистов и советских служащих. Так, в номере от 15 мая анализируются доклады из самарских сёл о том, как коммунисты злоупотребляют властью. Неугодных лишают права голоса, объявляя их кулаками, угрозами и силой загоняют крестьян в сельскохозяйственные коммуны; городские учреждения безразличны к нуждам селян и занимаются откровенным саботажем.

Автор статьи, П. Воробьёв, признаёт все эти упрёки со стороны крестьян «горькой правдой» и заявляет, что власть будет бороться со всеми нерадивыми и своевольничающими чиновниками, будь они хоть трижды коммунистами, ибо «истинный коммунист должен меньше всего тыкать в нос тем, что он является носителем власти». Он обличает «примазавшихся к партии головотяпов» и призывает крестьян жаловаться на них в органы власти. Причина «недостатков механизма», по его мнению – социальный состав служащих. «Барышни с кудерками да прилизанно-френчеватые «интеллигенты» из городских межеумков-обывателей», равнодушные к рабоче-крестьянскому делу, идут на советскую службу исключительно ради заработка, а нужда Советской власти «в просто грамотных манекенах, чучелах» заставляет её пользоваться услугами этих людей, до тех пор, пока нет своих образованных кадров из народа.

Уже упомянутый ранее Г. Лелевич призывает в том же номере создать в Самаре рабочую инспекцию (Рабкрин, увековеченный в названии одной из последних статей Ленина). Бюрократизм, пишет он, может быть побеждён лишь контролем «снизу», со стороны «широких масс пролетариата», а не «сверху». Борьба против «недостатков механизма» особенно важна в период борьбы с Колчаком, потому что наступающей Красной Армии нужно создать «работоспособный красный тыл».

Повседневность «военного коммунизма»

Между тем, многие представители «низов» отнюдь не горят желанием кого бы то ни было контролировать и вообще участвовать в общественной жизни. В рубрике «Страничка женщины-работницы» (номер от 16 мая) неизвестный автор жалуется на равнодушие большинства работниц железной дороги «ко всему, что происходит вокруг». Типичная их реакция на призывы «сбросить свою броню безразличности и апатии» такова: «Для меня всё равно, придут ли белые, зелёные, чёрные, коричневые или останутся красные, только оставьте меня в покое».

Причины такого отношения станут понятнее, если учесть, что идёт Гражданская война, экономика разрушена, и большинство людей озабочено вопросами физического выживания и решения элементарных бытовых проблем. Характерная зарисовка из эпохи «военного коммунизма» приводится в «Маленьком фельетоне» (21 мая) за подписью «Сиромаха», где рассказывается о том, как в 89 квартале Самары распределяют талоны на посуду. Толкотня, склоки, хамство и бездушие распределительной комиссии, наглость «идущих к успеху», слёзы и отчаяние обделённых – всё это описывается с едким юмором, явно глазами очевидца. Бессмертные и типичные жанровые сценки любой очереди:

— Кто записался на посуду, не получит галантереи. Или посуда, или галантерея.

— А почему же мне раньше не сказали?

— Так вышло.

Гражданка, которой отказали в талоне без объяснения причин, в сердцах изрекает контрреволюционные суждения о том, что раньше «больше порядку и справедливости было» и что купец Шихобалов лучше бы справился с распределением талонов. А вот «бой-баба, типа ударницы из батальона Бочкарёвой», идёт на штурм комиссии, применяя «суворовскую тактику: быстроту, глазомер и натиск».

Но, несмотря на экономические трудности и свирепствующую эпидемию тифа, культурная жизнь Самары бьёт ключом. Правда, не все её проявления находят одобрение у авторов «Коммуны». В пух и прах критикуют они, например, «современный кино» (тогда это слово нередко писалось в мужском роде). Самарский кинематограф по-прежнему, как будто не было никакой революции, скармливает зрителям «душераздирающие драмы времён старого буржуазного вкуса», «мещанскую мягкотелость», «пошленькие слёзы» и «мелочные переживания». Всё это давно бы «пора прогнать с корабля современности». Вердикт однозначен: «Самарский кинемо не нужен самарскому пролетариату».

Зато самарский пролетариат одобряет исполнительское мастерство 21-летнего пианиста Аркадия Покрасса.

Его родные братья-композиторы Самуил, Даниил и Дмитрий в следующем, 1920, году сочинят хиты «Красная армия всех сильней» и «Марш Будённого», станут одними из основоположников советской массовой песни. Аркадий же не сочиняет, а лишь играет чужую музыку. Но играет так хорошо, что несколько раз подряд собирает в Самаре переполненный зрительный зал: сначала в рабочем клубе железнодорожников имени Пушкина, затем в реальном училище. Как отмечают в «Коммуне» 15 мая, «молодой артист, несомненно, обладает недюжинной техникой, что особенно сказалось в исполнении 6-й рапсодии Листа, захватывавших аудиторию».

А 22 мая «Коммуна» извещает об открытии музыкальной студии Аркадия Покрасса на улице Советской (ныне Куйбышева), 127, рядом с фотомастерской Немченко. Покрасс обучает игре на рояле и знакомит учеников с оперным репертуаром. С рабочих и красноармейцев платы не берёт. Прямо под этим объявлением городской продовольственный отдел уведомляет: «По купону №7 майской карточки многие граждане не могли получить мяса вследствие отсутствия его в мясных лавках». Поэтому по купонам №8, 9 и 10 мясо отпускаться не будет вплоть до особого оповещения в газете.

Высокое искусство, входящее в жизнь широких масс, и полуголодная проза жизни. Противоречия эпохи соседствуют друг с другом – как в жизни, так и в газете.

Текст: Михаил Ицкович

Следите за нашими публикациями в Telegram на канале «Другой город», ВКонтакте и Facebook