«И с этим хлебом он так и убежал»

В год, отмеченный 75-летним юбилеем победы в Великой Отечественной войне, мы публикуем истории людей, кто пережил войну в Куйбышеве. На чьих глазах разворачивалась трагедия страны, чьи родные уходили на фронт, и тех, кому пришлось встать к станку на оборонном заводе. Сегодня мы представляем вам историю Зои Алексеевны Закатовой. Она родилась в 1931 году, с родителями эвакуировалась из Смоленска в 1941 году. С тех пор всю жизнь живет в поселке Управленческий. После окончания школы работала в нарсуде секретарем судебного заседания. Заочно окончила юридический институт. С 1951 года до пенсии работала на заводе № 2 (ныне ПАО «Кузнецов») заместителем начальника планового отдела.

«Вставай, Зоя, смотри, как Смоленск горит»

Война застала меня в пионерлагере, куда я поехала после окончания 3 класса. До конца смены оставалась неделя и очень хотелось домой. Вдруг 23 июня приезжают машины, полуторки. Нас всех грузят — срочно домой. Радости не было конца. Мы ещё ничего не знали.

Приезжаем домой, в Смоленск, меня встречают мои друзья, и наперебой: пошли, мы тебе щель покажем. Какую щель? Так война же! Представляете, за сутки вырыли траншею длинную с земляными лавками. И сверху покрыли какими-то бревнами. В этот день начались боевые тревоги. Но, знаете, мы, дети, к ним равнодушно относились. Потому что до войны у нас постоянно звучали сигналы учебных тревог.

25 июня, буквально на третий день войны, дядя, который работал в системе противовоздушной обороны, предупредил, что сегодня ожидается массированный воздушный налет на Смоленск. Нас уложили спать в лыжных костюмах. В 12 ночи прозвучала тревога, нас разбудили, и все побежали в эту щель. Она была набита народом.

Утром началась эвакуация. Подъехала телега с лошадью, бабушка собрала нас, четверых детей, и мы поехали в деревню, километров 10 от города. Родители на работе. Папа работал прорабом на 35 авиационном заводе в Смоленске. Вечером они уже нас догнали. Ночью меня, старшую, папа будит и говорит: «Вставай, Зоя, смотри, как Смоленск горит». Гляжу — всё алое в той стороне, и первое чувство, стыдно сказать, — как красиво!

Всю войну мы пили кофе из желудей

Мы приехали в Куйбышев 22 июля. Состав прибыл на Безымянку. Отцепили вагон, где размещалось управление капитального строительства 35 авиазавода, и нас повезли на машинах в Управленческий городок, который надо было срочно достраивать. Смоленский УКС остался в городке, а весь 35 завод осел на Безымянке.

Помню первое впечатление от нового места: вокруг сплошные фундаменты. Здесь же гидроузел планировался до войны. Кругом лес. Было всего одно четырехэтажное здание, называлось «63-квартирный дом». Остальное — фундаменты.

Возле Волги был алебастровый завод, который производил блоки. Из них мой отец строил блочные дома. Отец всю войну занимался строительством и ремонтом домов. Через месяц мы уже были в собственной двухкомнатной квартирке на 2 этаже. В соседях у нас оказались две семьи москвичей. Внизу, на первом этаже, жила киевская семья, очень бедные евреи. Они спали на полу, потому что денег на кровати не было.

Самое смешное, что к этим несчастным бедным евреям забрались воры. Ночью дело было, и один из грабителей наступил на дядю Меира. Весь дом потом смеялся над этой историей. Такой юмор военного времени.

Нас было семь человек: мама, папа, бабушка, и четверо детей. Когда убегали из Смоленска, почти ничего с собой не взяли, то есть голые и босые. Как жить? Сразу купили козу. Огромная безрогая скотина, которую мне поручили пасти. Лес был прямо рядом с домом, я туда её водила, а на десятый день потеряла. Как её искали! Все вместе. Бесполезно. Понятно дело, увели козу нашу.

Родители Зои Алексеевны Закатовой

Потом голод помню. Суп с пшеном наварят, наешься, а через полчаса опять есть хочется. Мамы наши шили и красили какие-то тряпки, потом шли с ними в Новый Буян и меняли на продукты. Мама была очень добрая, даже безрассудно добрая. Она из старой интеллигентной семьи. Пожалела на рынке девочку. Та рассказала, что живёт в городе, мама у неё сидит в тюрьме, отец на фронте. Мама её привела домой, накормила, а она нас обворовала. Самое страшное украла —карточки. Было это 23 августа, еще неделю надо было как-то жить… Мы, дети, жевали, что попало. Рвали какие-то растения. Как сейчас помню, у одного был белый корень внизу, как морковь.

Очень много собирали желудей. На Управленческом было очень много дубов и желудей. Мы собирали жёлуди, и кофе у нас дома был желудёвый. Всю войну мы пили кофе из желудей. И после войны тоже.

Бабы женщины простые, давай его бить

Младшему брату не исполнилось еще года, и надо было менять хлеб но молоко. Рынок был в 5 минутах ходьбы от нашего дома, — где у нас администрация районная сейчас располагается. Мне дали полбуханки этого липкого военного хлеба, который можно было разрезать только мокрым ножом, и я должна была его выменять на молоко. Видимо, курс обмена был ясен, если девочке поручали эту операцию. Я дохожу почти до рынка, и вдруг мальчишка, «ремесленник» (ученик ремесленного училища, прим. ДГ), выхватил у меня этот хлеб. Я со слезами домой. Это была весна сорок второго года. Мне 11 лет. Сидят бабушки около дома. Я иду зареванная, они ко мне — ты чего? Мальчишка хлеб отобрал.

И вот, представляете, надо такому случиться, что этот мальчишка забежал в наш подъезд с хлебом прятаться. Как в кино, ей-богу. Бабушки наши стеной встали, мама моя на крик вышла. Пацана этого выволокли. От хлеба остался небольшой кусочек, та самая липкая середина. Он его уже объел. Бабы женщины простые, давай его бить. Мама говорит, не трогайте ребёнка, не трогайте. И с этим хлебом он так и убежал.

Потом нам нарезали огороды, на Дойках, это в 4 километрах от Управленческого. Мы выращивали там картошку и овощи. Это стало основательным подспорьем. В основном картошкой питались. Это был второй хлеб. Как-то один год отец посадил просо. И я помню, как мы его молотили.

Что такое цеп, знаете? Длинная палка, и к ней ремнем приделана короткая. Встаешь, напротив тебя бабушка, например, и этом цепом бьёшь по очереди, выколачиваешь зерно. Вот это военные воспоминания. До огорода и обратно, конечно, пешком. Впрягаешься в тележку и везешь.

Но, понимаете, нам повезло — с нами был отец. Другие нуждались больше. Помню, иду с мамой, навстречу женщина, такая полная, ноги полные. Я говорю; мама, посмотри, какая толстая, наверное, ест хорошо. А она отвечает: «Зоя, она опухшая от голода». Вот что такое война.

В школу на Управленческом в 1941 году я пошла в четвёртый класс. Первое, что нас спросили, каждого по очереди, как мы учились. Моя девичья фамилия Степанова, я в конце списка. Слушаю про других — батюшки, да все отличники! А я нет, честно сказала. Потом поняла, что все про себя приврали.

После Смоленска приехали киевляне, Киевский завод. В октябре приехали москвичи. Ко мне за парту подсадили девочку, Эльвиру Коенман. Я прибегаю домой: мама, мама, Эльвира знает еврейский язык! Моя умница мама отвечает: «Зоя, каждый должен знать язык, принятый в государстве, и свой родной язык». Я на неё посмотрела, и думаю: ну вот что с ней разговаривать, ничего не понимает.

После шестого класса вдруг стали забирать в ремесленные училища. Я на полтора года младше всех была, потому что я левша. Что вы удивляетесь, тогда было модно переучивать. Меня переучили и отдали рано в школу.

И вот стали забирать в «ремесло», как мы тогда говорили. А оттуда на заводы. У нас были отъявленные хулиганы, мальчишки. Их забрали, девчонок тоже, кто постарше, и кто учился неважно. Я потом своих одноклассников встречала. Из хулиганов они превратились во вполне добропорядочных рабочих нашего завода.

Мы с братом собирали марки. А клеить их было некуда. И вдруг мы нашли книжку. Отец, видно, откуда-то принес. Мы на неё очень внимательно посмотрели, на заругают ли? Но потом решили, что вряд ли, это ерунда какая-то. Название «12 стульев». И давай на неё марки клеить. Вот она у меня до сих пор стоит, и мы до сих пор вспоминаем эти марки.

Русские на немцев первое время дивились

Папа никогда не знал отпусков, вот это я точно знаю. Алексей Алексеевич Степанов был, конечно, фигурой. Потому что мужиков, во-первых, мало было. И потом, он занимался строительством — профессия была нужная: тут отремонтировать, там крышу подлатать. Ремонт яслей, детских садов, всё-всё. Его строительный цех очень ценили. Он о семье заботился, «всё в дом», а мама наоборот, всё из дома.

Здесь был лагерь заключённых. Прямо напротив, по Сергея Лазо, где теперь основная улица нашего поселка. Огромное огороженное место, где жили заключённые. Мама моя работала с заключёнными. Наверное, они расконвоированные были, не знаю. Она рассказывала, что все хорошие люди. У неё все хорошие были, и всех она жалела. Потом заключённых убрали, а бараки остались. В них жили люди уже после войны. Только во второй половине пятидесятых, через 10 лет после войны, начали их сносить. Еще были интересные деревянные тротуары. Сейчас у нас всё заасфальтировано вокруг, а раньше мы ходили по деревянным тротуарам.

После войны тут стали финские домики строить, потому что приехали немецкие специалисты. Я училась в девятом классе, когда нас собрали на линейку, и предупредили: в поселок приезжают немцы. Во время войны нас в школе тоже инструктировали: не подходить, не общаться и так далее. Теперь всё было по-другому. Их встречали радушно. Для них освободили целый квартал, выселяя наших. Семью моей подружки переселили, например, а в их квартиру пустили немцев. Я уже сравнительно взрослая была, мне 15 лет было, а братишке семь. И он играл с немецкими мальчишками.

Русские на немцев первое время дивились. Окна открыты, каждую субботу раздаётся музыка. Музыкальные вечера у них семейные. Около домов они устроили палисадники и огороды. Земли там много было, на всей Управе огородов этих было не счесть. Так они сажали всё «по ниточке». Колышки в землю воткнут, веревку между ними натянут, и по этим рядам овощи сажают или цветы. Потом они начали ездить на Волгу отдыхать. Русские никогда этого раньше не делали, потому что всё время работали. Словом, немцы показали всем вокруг, как можно красиво и правильно организовать досуг.

Я никогда бы не подумала в то время, что мы будем дружить с немцами. А оно вон как получилось. Многие их них потом остались на Управленческом, переженились с русскими. Да и мы в Смоленск уже не вернулись. Поселок Управленческий стал нашей второй родиной, на которой я и моя семья живем уже почти 80 лет.

Текст: Анастасия Кнор

Все тексты проекта «Детство в запасной столице» читайте здесь

Следите за нашими публикациями в телеграме на канале «Другой город», ВКонтакте и Facebook