ОБЩЕЕ МЕСТО

Мы продолжаем публиковать цикл статей об истории самарских медиа.

«Волжская коммуна» считает датой своего основания 1907 год, когда вышел в свет первый номер подпольной газеты комитета самарских большевиков — «Прибой». В 1918 она стала зваться «Коммуной».

А с 1929 года и по сей день она выходит под своим нынешним именем. Как бы теперь сказали: самое главное и авторитетное издание с самым высоким тиражом — 230 000 экземпляров. Орган Куйбышевского обкома КПСС, партийный и идеологический рупор. Дожила до наших дней.  Власть меняется, но рупоры нужны каждой. Сегодня тираж «Коммуны» составляет 17 000 экземпляров, большинство из которых раздается бесплатно. Последний известный годовой бюджет, потраченный Правительством области на содержание «ВК» — 238 миллионов рублей.

Текст: Анастасия Кнор

Как-то раз дружественную редакцию «Волжской Зари» (тогда редакции всех газет располагались в одном здании — Доме Печати), очень нетвердо держась на ногах, приходит навестить Коля Сергеев, журналист из «Волжской коммуны», пишущий на сельскохозяйственные темы. Он заходит в первый попавшийся кабинет, достает бутылку водки, стакан и начинает рассказывать: «Представляешь, старик, велели мне сделать критическую статью о председателе одного колхоза в Кинельском районе. Якобы снимать его будут по партийной линии. Я приехал на задание, познакомился с ним — мировой мужик оказался! И хозяйство у него хорошее, и колхозники к нему со всей душой».  Его спрашивают: ну и как ты в итоге написал? «Как-как, известное дело. Как просили, так и написал. Разгромил его в пух и прах». И немедленно выпил.

Татьяна Воскобойникова, возглавляла отдел советского строительства:

«Коммуну» особенно не любили вахтерши. Потому что по несколько раз на дню туда-сюда мотались наши пьяные мужики. Причем молодые всё, красивые парни, и «в дым». В то время у нас в редакции очень много пили. И я так думаю, честно, что это из того, что за окном мы видели одно, а приходилось писать о другом. Внутренний конфликт был очень серьезный. Особенно в таких отделах как промышленность, отдел партийной жизни,  идеологический отдел.  Меня это в меньшей мере касалось, потому что я вообще на эти темы не писала. У нас в отделе была бытовка, коммуналка, юриспруденция. Мы что делали? — людей защищали, а они-то нет. Каждый день где-то часа в 3 уже все начинали «соображать». Кто-то бегал в соседний магазин — стекляшку, у кого-то уже с собой было».

80-е годы — время тотального дефицита, в том числе на алкоголь. Купить бутылку в магазине без очереди — это из разряда фантастики. У сильной половины редакции «Волжской коммуны» был один прикормленный магазинчик на углу Авроры и Антонова-Овсеенко. И там из-под полы журналистам всегда продавали водку. Так длилось довольно долго, пока однажды Валентина Неверова, также работавшая в «Волжской коммуне» и не поощрявшая огульного пьянства, не предложила ОБХСС (отдел по борьбе с хищениями социалистической собственности) провести проверку в этом магазине. Проверка состоялась, нарушения, разумеется, выявили, и руководство магазина на газету, натурально, обиделось. И краник перекрыло. Григорий Ривлин по факту случившегося обронил одну фразу «надо же было срубить сук, на котором сидели». И пошел пить денатурат в кабинет к местному художнику.

А тот самый художник Юрий Воскобойников как-то раз хохмы ради нарисовал купюру «трехрублевку», и к цифре 3 пририсовал через точку 62 копейки. Именно столько стоила бутылка «Столичной». Придя в магазин, он на полном серьезе протянул банкноту продавцу, которая долго глядела в неё непонимающими глазами, а потом начала истошно звать милицию и кричать о подделке банковских знаков. Скандал еле замяли.

Владимир Бабенков, работал в отделе партийной жизни:

«В 1986 году в Куйбышев с гастролями приехал театр Ленком, тот его золотой состав, с Караченцовым, Янковским, Абдуловым, Шаниной… Давали «Юнону и Авось», «Звезду и смерть Хоакина Мурьеты» и «Синие кони на красной траве»  при полных аншлагах в Театре драмы. Ну и мы очень захотели с артистами познакомиться и подружиться. Юра Воскобойников тогда нарисовал этикетку «Монастырская изба» (на самом деле было такое болгарское вино), на которой изобразил профиль главрежа Монастырского и контур театра драмы. И с этой самой «Монастырской избой» мы явились в театр, где немедленно устроили импровизированный банкет. В процессе сплачивания творческих коллективов родилась идея: а не сыграть ли нам в футбол?! И сыграли. Состоялся товарищеский матч на стадионе «Локомотив», где сборная самарских журналистов продула артистам со счетом 4:5. Зато эмоций было хоть отбавляй! Завершилось всё это, естественно, очередным дружеским банкетом.»

Андрей Федоров, работал в отделе промышленности:

«Я в Коммуну пришел с металлургического завода, где работал инженером. А потом мой друг Дмитрий Сивиркин мне сказал, что инженерами мы не будем, это очевидно было еще со 2 курса института. И он мне подсказал, что надо писать заметки в заводскую многотиражку. И я писал. А потом Сивиркина взяли в коммуну, в 1987 году. Тогда было всего 3 газеты, и Коммуна — это был вышак! И в этом году я тоже пришел в коммуну и с перерывами проработал там до 1996 года, пока не отправился делать «Самарское обозрение»».

Дмитрий Сивиркин, работал в отделе промышленности:

«Что я хорошо помню, так это как графоманы осаждали отдел культуры. Ну во-первых, появится на страницах Коммуны было очень почетно, а потом ведь еще авторам гонорары платили. Начальником отдела культуры тогда был Евгений Николаевич Жоголев. И вот один очень назойливый автор постоянно досаждал Евгению Николаевичу своими опусами. Он его просто заваливал ими, заставлял читать, публиковать, рецензировать, а если тот отказывался, то графоман на Жоголева жаловался и редактору газеты и даже в Обком КПСС. Жоголев, накрученный этими жалобами,  вынужден был с ним заниматься. И вот представьте картину: сидит как-то раз Жоголев за столом в своем прокуренном кабинете, срочная сдача статьи  в номер, он нервничает, одной рукой пишет, другой правит. И тут заглядывает ему в кабинет этот имярек со словами: «Я Вам тут материальчик принес». Жоголев позеленел, но, сдерживаясь, поговорил с ним минут пять, взял материал и довольно вежливо выпроводил. Как только тот за дверь, Евгений Николаевич с огромным наслаждением злорадно швыряет исписанные листки в урну и приговаривает: «на тебе, сука». И становится ему хорошо и благостно от акта возмездия. И тут вдруг снова открывается дверь, куда просовывает свой нос давешний гость со словами: «я тут забыл одну правочку внести…» Надо сказать, что Жоголев лица не потерял. Он совершенно невозмутимо наклонился к урне, вытащил из кучи окурков и бутылок сложенную пачку листов, протянул автору и сказал: «вносите!». Тот что-то быстро карябает, протягивает обратно Жоголеву, и он уже, нисколько не смущаясь снова кидает этот опус в урну и говорит: «Всё? Идите»». 

На 2 этаже уже упомянутого Дома печати три кабинета занимали цензоры. Они были сотрудниками так называемого «Главлита». Это были идеологически подкованные «бумажные крысы», которые искали в текстах полутона, полунамеки, покушавшиеся на советские устои. Они вычитывали каждый материал. Причем сами не вмешивались в редакционные дела, но если что-то им не нравилось, они шли в кабинет к главному редактору и рекомендовали статью снять. У каждого из них был толстенный талмуд, разделенный на параграфы, и в каждом из них написано: нельзя то-то. Например, в статье написано: «VI квартал завод 4-ГПЗ закончил с хорошими показателями. Произведено столько-то миллионов штук подшипников». Цензор читал эти строки и говорил: абсолютные цифры нельзя указывать. Можно писать только так: «по отношению к прошлому году производительность выросла на 5%». Глупостей было достаточно. Например, в статье по раскрытию преступлений, если милиционеры задействовали собаку, то об этом нельзя было писать впрямую. И фраза звучала так: «По следу пустили служебное животное». Или «сотрудник милиции воспользовался служебным животным, и в результате было предотвращено преступление».

Татьяна Воскобойникова:

«Я помню, что в конце 80-ых была в Тольятти в командировке и написала о том, почему в этом городе очень большая преступность (тогда он очень жестким был, ничуть не лучше бандитских 90-х). И сказала о том, что, наверное, нельзя строить такие громадные безликие города, в которых всё однотипное, и народу душой не за что зацепиться. А тогда и со спортом там было не больно хорошо, не говоря о клубах и всём прочем. Ну и меня цензура завернула, материал не вышел».

Были случаи, когда журналисты восставали против тотальной цензуры. Например, после антимуравьевских митингов, в 1988 году, когда весь Куйбышев гудел и упивался нахлынувшей свободой слова, «Коммуну» Обком КПСС заставил написать морализаторскую статью «Демократия и дисциплина» (которая вышла без подписи), где, естественно, критиковались закоперщики митинга и восхвалялась политика партии. Тогда только «Волжский комсомолец», начихав на все рекомендации свыше, написал большой и смелый материал, а четыре журналиста «Волжской коммуны», среди которых были Андрей Федоров, Дмитрий Сивиркин, Григорий Ривлин, под впечатлением общей ситуации написали заявление об уходе и несогласии с редакционной политикой. Впрочем, увольнения не случилось, редактор уговорил их остаться, но посеянное зерно начало прорастать. И в 1991 году 24 августа сразу после путча в «Волжской коммуне» выходит Заявление коллектива:

«В очередной раз редакции «ВК» попадает в ситуацию поистине драматическую…Первый раз это случилось, когда журналистам редакции не дали высказать в газете свою точку зрения по поводу первых самарских митингов. Перед выборами Президента РСФСР нам также была навязана позиция КП РСФСР, обязывающая газету поддерживать только кандидатов-коммунистов. 19 августа ситуация повторилась. Мы не снимаем с себя ответственности за то, что было с газетой. Однако вынуждены констатировать, что живем в полной зависимости от нашего учредителя — Обкома КП РСФСР. И сейчас мы с горечью видим, что старейшая газета области и страны, являющаяся неотъемлемой частью истории и культуры Самарского края, — на краю гибели. Чтобы сохранить газету, коллектив редакции решил:

1. Отказаться от учредительства Обкома КП РСФСР;
2. Стать учредителем газеты «ВК», сделав себя независимой общественно-политической газеты, выбирающей курс на демократическое обновление страны». Следующий номер газеты вышел только 28 августа, на то были свои причины… «

В том же 91 году главного редактора коммуниста Моторина поменяли на демократа Жоголева. Партийная касса оскудела, и газета ринулась в свободное плавание. Знаете, какая самая главная проблема стояла тогда перед редакцией? КАК СНИЗИТЬ ТИРАЖ. Потому что денег на издание газеты катастрофически не хватало. Может быть, подспудно именно эта проблема тормозила развитие газеты, в которой вплоть до середины 90-х выходили гигантские полосные материалы о тружениках села. А коллектив молодых, талантливых и пьющих авторов разбежался по другим изданиям.
Коммуна «воскресла» в конце 90-х годов, в неё влилась свежая кровь, появилась новая плеяда авторов, но потом вновь последовал неминуемый спад.

О пользе «Коммуны»:

Все лучшие творческие идеи, как правило, реализуются исключительно на основе личных симпатий. Так родился проект «Деревянная Самара». Подружились нежно архитектор Ваган Каркарьян и журналист «Волжской коммуны» Валентина Неверова. Первыми результатами дружбы стало спорадическое сотрудничество на странице газеты. Каркарьян рисовал старые дома в карандаше и сепии и рассказывал, Неверова записывала. Так появилась сначала серия публикаций, а потом и первая книга Вагана Каркарьяна под редакцией Валентины Неверовой. Благодаря этой книге и всем последующим Ваган Гайкович сохранил безвозвратно ушедшую натуру самарского зодчества и увековечил свое имя.

А в середине 90-х главреж Самарской Драмы Петр Монастырский был отправлен в отставку. По официальной версии — ушел на пенсию. Но на самом деле тогдашняя руководитель департамента культуры Самарской области властная и жесткая Светлана Хумарьян-таки выжила Монастырского после продолжительных и обоюдных военных действий. И на место Петра Львовича пригласили малоизвестного Вячеслава Гвоздкова, которого звездная труппа драмы восприняла в штыки. В творческом противостоянии сгорело много больших актеров. Именно тогда инициативная группа, которая выступала резко против увольнения Монастырского, пришла в редакцию «Волжской коммуны» за защитой. Всем уже было понятно, что решение неотвратимо, и ни Хумарьян, ни Титов на попятную не пойдут. И Татьяна Воскобойникова предложила: если разрушили ваш театр, создайте новый. Так появился театр «Понедельник», который возглавила Ольга Шебуева. Он, к сожалению, так и не обрел своей сцены, много лет скитался по различным ДК и так тихо «сошел на нет». Но тогда это было единственное решение урегулирования конфликта, которое устроило абсолютно всех.

Выходные данные:  

1986 год:

Цена — 3 копейки.
Тираж — 230 000 экз.

1988 год:

Цена — 3 копейки.
Тираж —226 000 экз.

1991 год:

Цена — 40 копеек (11 копеек — для подписчиков).
Тираж — 90.000 экз.

С 1985 по 1991 год газету делали:

Редактор: П.А. Моторин

Зам.редактора: С.А. Жигалов, В.П. Шикунов, А.А. Сыров

Ответственный секретарь: Н.Ф. Куликова

Отдел партийной жизни: В.А. Сидоров, Н.А. Алпатова, В.С. Штепо, В.В. Мышко

Отдел Советского строительства: Т.Н. Воскобойникова, В.Л. Неверова

Отдел промышленности и транспорта: Г.А. Ривлин, В.П. Ушанов, С.Н. Шкаев, А.В. Федоров, Д.В. Сивиркин

Отдел сельского хозяйства: Ю.Я. Миганов, Ю.П. Денисов, А.Н. Окружнов

Отдел пропаганды: Л.Ш. Шафигуллина

Отдел культуры: Е.Н. Жоголев, С.А. Игошкина

Отдел информации: М.М. Поверенова, Т.А. Пархачева, Л.С. Бородина, Ю.В. Изъятский

Отдел писем: Л.С. Чирков, В.Н. Жоголева

Фотокорреспонденты: А.И. Кукушкин, Н.Н. Никитин, Ю.М. Рубцова

Следите за нашими публикациями в Telegram на канале «Другой город» и ВКонтакте