КИНО СТЕНАНИЙ
Самарская Стена Цоя 1990-2014 (Часть II)
830
,
Самарская «Цоевская Стенка» возникла примерно в то же время, что фанатская тусовка у «Камчатки», а на Арбате – «Стена Цоя». То есть, в начале осени 1990 года. Мы продолжаем публиковать воспоминания участников тусовки на Ленинградской, в круг интересов которых входило не только творчество «Кино».
Сергей «Берман» Медведев
Однажды мы растянули около Стены огромный холст – и давай на нём рисовать, кто во что горазд: пацифики, звёздочки, цветочки, «миру-мир» и так далее. И тут приходит такой молоденький-молоденький милиционер в совершенно новой форме, как будто ему её пять минут назад выдали, и начинает качать права: дескать, а есть у вас разрешение на это безобразие? – Мы ему отвечаем: «Да мы просто так, рисуем тут, никаких беспорядков не учиняем…», а он завёлся: «Ничего не знаю, прекращайте – и всё тут!»
Только прекращать мы ничего не собирались, тем более, по указке какого-то психа в погонах. «Не уйдём – говорим – и всё тут!» Он взбеленился: «Тогда я сам тут всё вам сорву!» — и за холст – хвать! А холст-то весь изрисован масляными красками. Милиционер его дёрнул на себя – и вся его новенькая форма оказалась разноцветной. Сразу из милиции в ходячий поп-арт превратился, бедняга. Стоит весь в пацификах и цветочках, от ярости аж захлёбывается. Ну, тут, конечно, «бобик» приехал, двоих из наших свинтили и увезли в отделение. Тогда мы пришли к отделению и устроили демонстрацию с требованием отпустить ребят. Милиция посмотрела, подумала – и отпустила.
Кстати, кроме собственно Стены, которая годилась для продолжительных тусовок только в тёплое время года, был ещё Дом — полуразрушенное здание музея Горького на улице Степана Разина. Там был самый настоящий сквот: на первом этаже какие-то сатанисты с крестами и свечками, на втором – вольные художники (внушительная часть тусовки состояла из художников нашего «худулища»), на третьем – постоянные сейшены и джемы… Жгли костры, ночевали целыми оравами…
А ещё появилась тогда традиция устраивать тусовки на крышах. Один такой концерт я помню очень хорошо. Это была тусовка на крыше девятиэтажки на углу проспекта Ленина и улицы Первомайской. Организовали её два Антона – Иванов и Барков. Барков жил в этом доме на 8-м, кажется, этаже. Из его квартиры протянули провода на крышу, чтобы подключить аппарат. Потом на крышу поднялись художники и нарисовали задник на какой-то технической будке, которая была на крыше. Очень получилось красиво. А уж когда установили прожектора, которые этот задник освещали, — тут уж просто так всё стало выглядеть, что прям глаз не отвести!
И вот, когда подготовка к концерту шла полным ходом, на крыше появились гопники. «Только попробуйте – говорят – тут хоть один звук издать на своих балалайках! На куски порвём, хипня, так вас и растак!» Они своё обещание даже попытались сдержать – в день концерта какая-то кодла, человек пятнадцать, действительно поднялась на крышу, но… Наших на этот концерт пришло больше двухсот человек. Поэтому гопники тихо сели в уголок и просто слушали, смотрели, вникали… В общем, вели себя очень скромно и корректно.
Дело, правда, всё равно закончилось скандалом: буквально через час-полтора жители дома вызвали милицию, приехала машина ОМОНа, и нам пришлось утекать. Заявлены были многие («Вивисектор», «Водоворот», «Вода»), но выступить успели только Антон Малов (светлая память) и моя реггей-команда «Когти Джа» (сейчас этот проект называется «Два Льва»). Реггей на тот момент был в Самаре фишкой совершенно новой, почти никто в тусовке с этой эстетикой ещё знаком толком не был, поэтому мы попросили художниц — сестер Сластениных – загримироваться под негритянок. Те намазались то ли гримом, то ли красками, то ли гуталином, заплели себе (и мне, кстати) чёртову прорву косичек (про дрэды тогда никто ещё у нас не слышал)…
В общем, выглядело это всё довольно экстравагантно, мягко говоря. Поэтому, когда обеспокоенная шумом соседка поднялась к нам, то ей, наверно, показалось, что крышу просто какие-то черти оккупировали. Ну, а против чертей что сделаешь? – Только милицию вызывать! Ну, и вызвала. Пришлось с крыши срочно сваливать и продолжать «мероприятие» уже на Набережной – пусть без аппарата и прожекторов, зато в очень весёлом и радостном расположении духа.
Татьяна «Феня» Левакова
Тусовки на крышах вообще были прямым продолжением Стены. В городе таких «тусовочных» крыш было несколько: как минимум две на Проспекте Ленина (девятиэтажка угол Первомайской и двадцатиэтажка «Напильник» на Осипенко) и одна – угол Дачной и Пензенской — крыша дома в котором жил Дёник (Денис «Дёник» Смирнов – барабанщик, вокалист, аранжировщик и продюсер, ум. в 2011 г.) При этом тусовка на крыше – это обязательно было какое-то действо, перформанс, концерт, тематический хеппенинг…
Вообще, «тусоваться» — значило действовать, создавать что-то. Постоянно возникали какие-то творческие объединения: художники объединялись с музыкантами, музыканты – с театралами… Стена давала практически неограниченные возможности для самовыражения в области искусства. И это приносило весьма заметные результаты и открывало неограниченные перспективы для роста.
Одним из таких результатов стала, например, раста-демонстрация, придуманная на Стене и воплощённая в жизнь. Было желание нести в массы реггей, а эта музыка здесь тогда почти никому не была знакома. Вот и решили популяризировать её самым наглядным способом – разодеться в немыслимое, раскраситься в невероятное и пройти по городу. Между прочим, эта акция оказалась весьма результативной: буквально на следующий день тусовка принялась активно слушать реггей, а вскоре, благодаря этому шквальному интересу, возникло целое направление местного реггей, первую скрипку в котором играла группа Серёги Бермана «Когти Джа».
А ещё всё время что-то затевалось вокруг Февралёва и группы «Водоворот». Например, можно смело считать одним из творческих достижений Стены концертную программу «Водоворота». Она включала в себя сразу и музыку, и театрализованное действо, и перформанс художников, которые прямо на концерте коллективно рисовали огромную картину, отражающую их ассоциации с той музыкой, которая звучала.
Сергей Февралёв
На стенку меня привел Володя Громов. Мы тогда придумали свою группу «Водоворот» и искали, кому это нужно. На Стенке собирались устроить концерт памяти Виктора Цоя. Вот мы и пришли узнать, нужны ли им исполнители.
Так что первый слушатель группы «Водоворот» это как раз и есть Стенка. Если бы не она, боюсь, мы бы зачахли как музыканты. Так что можно сказать, что Стенка «Водоворот» и создала, стимулируя на протяжении почти 7 лет. Были еще и выставки художников, одна из которых прошла пряма на Стенке.
Вообще, Стенка была отделом творческих кадров. Сколько совместных проектов там зародилось! Художники, музыканты, артисты, поэты и другие авантюристы всегда были готовы поучаствовать в любом действе в любой роли — от зрителя до фронтмена.
Сейчас я, конечно, рад встрече с любым из завсегдатаев Стенки: слишком много хорошего было во всём, что с ней связано. Но есть несколько людей, которые сыграли огромную роль в моей жизни: Лена Александрова, Аня Белявская, Вова Громов. Эти люди до сих пор со мной. Остальные — периодически, по случаю.
Что касается популярности самарских групп у тусовки, то Стенка была всеядна. Любой концерт превращался в гастроли Стенки. От концертов Битлз-ассоциации через «Самый плохой» до любого квартирника.
Дом, школа, институт. Все в нашем закрытом городе было еще каким-то советским. А Стенка — это была зона какой-то свободы, счастья, беззаботности. Я уверен, что ни у кого из тусовщиков на Стенке не было ощущения опасности. Наоборот. Ну, забирали кого-то в милицию за внешний вид. Ну, ругали потом дома. Но все это проходило как-то легко и весело.
Трудно сказать, был ли лично я носителем какой-то определённой субкультурной идеологии. Попытаюсь описать себя в 1991-92 году в полной амуниции, а вы уже сами судите, к какой субкультуре это относится. Рабочие ботинки с деревянной подошвой, заляпанные цветной краской, рваные джинсы, тельняшка, очки темные а ля Джон Леннон, хвост волос ниже пояса, широкополая шляпа. И поверх всего этого —офицерская шинель, подаренная отцом Рыжика (Наташи Погоничевой). Переходим к бижутерии. В левом ухе — стеклянный колокольчик, на шее — амулетов штук пять (от пацифика до просто каких-то иностранных монет и еще самодельный ксивник), на руках — по 15 сантиметров фенечек, на лацканах шинели — значки самодельные и винтажные. И, конечно же, за спиной гитара в чехле. Фрик в чистом виде. А что касается принадлежности к какой либо субкультуре, то, скорей всего, это была просто сборная солянка.
Стенка была частью моей жизни. Мое становление как музыканта и поэта, да и вообще человека творческого. Моя первая любовь и расставание. Мое беззаботное неподконтрольное времяпрепровождение. Круг моего общения на долгие годы вперед. Часть этого круга со мной и сейчас. У кого-то это время было единственным ярким пятном в жизни. У меня же (и я надеясь, что не у одного) это был один из ярких этапов. Но без Стенки, боюсь, я бы стал другим.
Владимир Громов
С моим другом Сережкой мы мечтали о встрече с рокерами еще с весны 1990 года. Мы уже отращивали волосы, кроме того у нас была рок-группа, которая громко пела песни собственного подросткового сочинения, а также хиты Цоя и БГ.
Естественно, что пели только то, что можно было подобрать самыми простыми аккордами. Какого-то особого рокерского вида у нас не было. Сережа ходил в брюках со стрелочками и кроссовках «Адидас» бакинского производства, вроде. У меня тоже были кроссовки местного производства и джинсы фирмы «Марий Эл».
Джинсы я носил к тому моменту уже пару лет, поэтому они мне были несколько коротковаты и узковаты. А еще у меня были черные штаны типа «бананы», в них хорошо было изображать Брюса Ли. Их я тоже носил, а потом от ветхости они потерлись на заду. Так что плоховато у нас было с модными косухами и т.д. Кстати, волосы у меня были не очень длинные, поэтому я тогда больше походил на малолетнего хулигана, а не на рок-музыканта. А Сережка больше был похож на музыканта, хотя в то время он учился на сантехника, а я перешел в последний класс школы № 49.
Летом 1990 года мы искали подобных себе, шляясь по Ленинградской, так как в 7 и 7а микрорайонах, где мы жили, тусовки хиппи не было.
В то лето однажды мы устроили даже уличный концерт на Ленинградской, который вызвал большой интерес у толпы. Наш дуэт сопровождала Светка, которая сидела с нами и рисовала акварелью, обмакивая кисточку в лужу. Милиционер рассматривал нас с удивлением, не зная, что с нами делать. В финале к нам подошел какой-то пожилой хиппи в клешах из брезента и бросил нам, снятые со своих пальцев, дюралевые перстни. Это был царский жест! Более крупного гонорара я с тех пор и не получал.
Тогда мы много сидели в чайной, которая располагались в здании Кирхи, писали какую-то книгу и, в общем, нормально проводили время, но единомышленники нам не попадались. И Сергей решил искать явки при помощи административного ресурса: позвонил в обком комсомола. Там ему сказали, что есть у них контакты некого рокера — Матвея Сигалова (на фото ниже). После серии звонков, сделанных по наводке комсомола, мы попали на репетиционную базу группы MAD, которая находилась на Заводском шоссе. Коллеги Матвея отнеслись к нам весьма благосклонно и подсказали, что не обязательно на двух гитарах играть одинаковые аккорды, а можно делать соло, если зажимать нотой на нижней струне. Для нашей группы, которая уже существовала около полугода, это стало огромным откровением.
Мотя нынче живет в США и, вроде, играл на инаугурации Обамы, а тогда он еще учился в 8 классе и планировал поступать в музыкальное училище.
Я с удовольствием приходил туда почти каждый день тем летом. Тогда мой прикид уже состоял из зеленой рубашки с уроков начальной военной подготовки и отечественных джинсов, которые я отбелил с мамой хлоркой. На Цоевской стенке мы тусовались каждый день после лекций, а иногда и вместо них. Играли на гитарах, пели, ходили пить стакан кофе в подземную забегаловку рядом.
Еще все плели «феньки» — браслетики из бисера на леске, которые дарили друг другу. Принимала наша тусовка и визитеров из других городов, а порой даже собирала при помощи пения на улице деньги им на железнодорожный билет. У Сереги даже был четкий расчет на тему, сколько по времени нужно петь на улице, чтобы заработать на плацкарт до Москвы.
Примерно в 1993 году мы устроили на Ленинградской выставку картин знакомых студентов из художественного училища. Не помню, кто это все придумал, но мне как-то удалось договориться с близлежащей поликлиникой о подключении электричества для проигрывателя, который играл Cocteau Twins, и получить одобрение от городской администрации. Конструкции и картины для выставки мы привезли на папином Москвиче-412. Гай Малакянц, который тогда подрабатывал в «Волжской коммуне», даже сделал репортаж про нашу художественную акцию.
В общем, жизнь обитателей Цоевской стенки действительно была творческой и насыщенной, а не только – портвейн и попытки кого-то закадрить.
Помню, как я вернулся из археологической экспедиции, а на следующее утро пошел на Ленинградскую посмотреть, кого из знакомых рокеров встречу после разлуки на «стене Цоя». Было это 19 августа 1991 года, в момент ГКЧП. Френды мне там рассказали, что один из наших знакомых хиппи, которого звали Факир за привычку звать всех на фак-сейшн, опасаясь репрессий, постригся и на всякий случай пошел сдаваться в «дурку» и подтверждать свою «дутую» справку о шизофрении. Факир, кстати, внук доктора наук – умнейший и очень эрудированный человек. Работал потом в журналистике.
В те дни путча я впервые увидел ксерокопии. Это были приказы Ельцина, расклеенные на столбах и призывы прийти на митинг к Белому дому. Не знаю уж, откуда у демократов была в наличии такая оргтехника. Ходил я 20-го и на митинг, который был на площади у Белого дома. Глазел, значит, и участвовал в борьбе за демократию.
Скандировал, наверное, что-то.
Но свой самый мощный вклад в борьбу с путчем я внес 21 августа. Подхожу к толпе митингующих, которым уже сказали, что ГКЧП проиграло и вижу рядом с Белым домом знакомых персонажей: Марка, который тогда возглавлял «Общество дураков» и Веронику из «Общества старых дев». Были тогда такие общества и очень о них тогда много писали СМИ, а с лидерами я был знаком, так как главный «дурак» был другом моего старшего брата по детскому саду, а «дева» — однокурсницей того же брата. Да и вообще, на «стене Цоя» мы виделись неоднократно.
Марк, а все они стояли на парапете Белого дома, увидел меня, и очень обрадовался и давай мне призывно махать. Я подошел поздороваться. Хватает Марк меня за локоть и сразу начинает кричать в мегафон: «Уважаемые товарищи! «Общество старых дев» и «Общество дураков» объявляет Чрезвычайное дурацкое положение! ГКЧП низложен! Власть захватывается «Самарскими дураками» и «Старыми девами»! Объявляется состав временного правительства: Пуго, Янаев, Язов и т.д.». В ролях «Пуг» и «Янаевых» выступали сами участники обществ. Им не хватало только Стародубцева для полного состава и провозглашения своего «дево-дурацкого» переворота. Вот меня в него и записали. Уж не знаю, правда, по какому ведомству, ибо в этих обществах я не состоял. Народ митингующий ржёт, конечно, и расходится с полным ощущением, что фарс под названием ГКЧП завершен. «Дураки» и «девы» довольны, я – в полном обалдении от произошедшего.
А Марка я случайно встретил в 2008 году у «Космпорта». Он рассказал, что живет в Вене и занимается какими-то исследованиями. Сергей Февралев же нынче работает главным художником на «Мосфильме». И вообще, много вышло из той тусовки художников, актеров, архитекторов, режиссеров и прочих достойных людей.
Самарская Стена Цоя возникла позже столичных. Может, поэтому, а может просто потому, что здесь – не столица, а может и по всем возможным причинам сразу, но так уж сложилось, что наша Стенка не стала обителью скорби по вечно живому лидеру группы «Кино». Здесь было гораздо больше новых песен, чем новых голосов, поющих старые. Место фанатизма оказалось занято творчеством.
Короче, Цой бы одобрил.
Текст: Станислав Фурман