Вторая часть интервью с Григорием Дворцовым, исполнительным директором Самарской гильдии строителей, в которой герой вспоминает, как строился Оперный театр, как тянули кабель и натыкались на могилы и как закрашивали свастику, нарисованную на фасаде.

Текст: Анастасия Кнор

Картонные троны и остатки кафедрального собора

— Строительство Оперного театра мы начали с инженерного корпуса, который выходит на Галактионовскую. Там находятся театральные уборные, костюмерные и все такое. В финальном проекте он органически соединился со старым зданием галереями, но первоначально это было отдельно стоящее сооружение. Теперь так: гастролирует, допустим, Большой театр, привез он в огромной фуре свои декорации, костюмы, загрузил на склад. А завтра уже идет их «Царская невеста». Ты утром кнопку нажимаешь, и костюмы и декорации сами поехали на сцену к «Царской невесте», всё автоматически.

Потом мы перешли к реконструкции основного здания. Самое интересное, что оперный театр до реконструкции стоял на двух фундаментах. Один — тридцатых годов, который закладывали под Дворец культуры, а вторая половина осталась от Кафедрального собора. Когда мы внутрь залезли обследовать, то выявили такие деформации!… Осадка неравномерная, кирпич от собора — труха сплошная. Слава богу, что театр это время простоял. Мы весь фундамент обрушили, от старого зала ничего не оставили, и полностью сделали новые внутренности.

А внизу, где сейчас у нас гардеробы, с 36-го года была яма, куда сбрасывали всякие старые декорации. Там и троны, и короны, и фрагменты декораций. Десятилетиями там всё это копилось. Мы оттуда, если честно, замучились вывозить театральный хлам. Ну, понятно, развлекались, усаживались на эти царские троны, короны надевали – фотографировались. Я даже Купцову (руководитель компании «Уран» — подрядчика по реконструкции Оперного театра — прим. ред.)  привез такую штуку.

— Трон потом у него в кабинете стоял?

— Нет, это шутка была. Выкинули, конечно, потом. Трон из картона и фанеры был сколочен, и блестками сверху обсыпан… Одно слово — декорация.

— Ну так, возвращаемся к стройке…

— Очень долго  принималось решение – то ли рушить, то ли не рушить главный зал, то ли делать, то ли не делать — два целых года! Потом всё же постановили: усилить все парапеты, чтобы фасадная стена выстояла. Такую работу провели… Там же пальцем тронь – все стены качались, настолько они уже пришли в негодность.

— Это из-за фундамента?

— И материал плохой. Силикатный кирпич, я не признаю его вообще за материал, это дрянь какая-то. Теперь главный зал монолитно-бетонный,  мощно сделан, никогда не разрушится. А сколько тонн земли мы оттуда вынули…  Экскаватор туда не загонишь, все вручную — это же внутри здания. Очень  большая работа была проделана, серьезная, хорошая.

— Но фасад-то все равно старый. Вы же фасад не переделывали.

— Фасад старый, да, из «силикатки». Его проинъецировали, усилили и оставили.

— Что значит — проинъецировали?

— Есть гидроизоляция, проникающее усиление конструкции. Это специальные растворы, которые под большим давлением закачиваются в материал. Они заполняют даже микроскопические поры и всё, конструкция перестает разрушаться.

 — А правду говорят, что куски собора лежат в фундаменте дома промышленности?

— Этого я не знаю. Знаю другое: строительный институт строили из кирпича, который ушел от разборки собора. Нам это еще Владимир Николаевич Третьяков, декан наш, рассказывал в незапамятные времена.

— А до сих пор там остались какие-то фрагменты собора?

— Фрагментов собора там никаких нет. Единственное, там во дворе вентшахта, объект Комитета государственной безопасности. Она со Сталинским бункером соединяется. Это сквер № 2. А где сквер № 1, в пределах забора, там бабка в подземелье сидит дежурит. Лазили мы туда, смотрели…

Свастика на фасаде и череда могил

— В оперном театре был замдиректора по хозчасти, Райко его фамилия, бывший секретарь парткома завода Масленникова, который очень сильно переживал за все. Великолепный человек! Мы с ним вместе планерки проводили.

«В 2005 году в ночь с 8 на 9 мая на фасаде оперного театра, вверху на портале, кто-то нарисовал четыре черных свастики. Я уж не знаю, как охрана смотрела»

Звонит мне Райко: «Слушай, Гриш, выручай, что угодно…» Я прораба своего  беру, наших монтажников. Мы залезаем туда и дивимся: ну кто и как это мог сделать? Четыре полутораметровые свастики! Почему этих «художников» никто не заметил в ночь перед парадом на центральном  здании площади? Понятно, работали ночью, извели море серой краски, но закрасили  к утру.

 — Объясните, а почему Театр оперы и балета в серый цвет покрашен?

— А он был изначально был таким, его таким и оставили. Женщина стоит нетронутая с момента постройки, а вот у мужика кое-что разрушилось, поэтому мужика пришлось нового сделать.

Помню, как с большими опасениями мы снимали старую люстру. Потому что 11 тонн, извините меня, это большой вес. Работу делали с большими предосторожностями.

— Люстра, кстати, там знатная была. Впечатление детства у меня от оперного театра, как она нависает над залом, огромная и торжественная, и после третьего звонка начинает, тихо мерцая, постепенно гаснуть, как бы сопровождая важность предстоящего театрального действа…

— Да, она была знатная. Мы же как: все материалы упаковывали, складывали, нумеровали. Потом передавали по акту заказчику. Заказчиком выступало областное министерство строительства. Вот ему мы люстру и передали, а уж куда она потом делась — одному Богу известно. А здесь новая, тоже итальянская люстра, очень достойная, дорогая.

— Какие работы на этом объекте, действительно, были сложные, уникальные?

— Да практически все. Очень интересный объект. Только самые лучшие наши специалисты привлекались, никаких гастарбайтеров… Давайте я вам расскажу, как мы тянули кабель к Оперному театру.  Здесь же центр города, мощности слабые, фактически, театр был без энергии. Драмтеатр, кстати, тоже. Инженерная часть реконструкции касалась подвода новых кабелей. Всего их 12, диаметром по 10 сантиметров каждый, шитый полиэтилен. Мы их тянули несколько километров примерно от площади Урицкого. Сначала пошли по Красноармейской, перешагнули через сквер Щорса, дальше по Спортивной, Агибалова, вышли на Вилоновскую, вильнули налево на Буянова. Дальше по Арцыбушевской мимо дома Челышева.  Уперлись в Самарскую, её прокалывать нам запретили, потому что там старинный керамический водопровод, он боится всех этих колебаний. Мы тогда половину улицы закрыли и верхом кабели проложили.

«Пока копали, натыкались на кучу могил по дороге, особенно на Красноармейской и в сквере Щорса. Копнешь раз – захоронение»  

Милиция приезжает, приглашает археологов. Что-то они там колдуют, потом разрешают дальше работать. Через пару метров снова могила. Много мы их встретили, больше десятка точно.

 — А сколько ширина вашей траншеи была?

— Где-то 2,5 метра.

 — То есть, десяток по такой незначительной ширине… Представляете, сколько их там еще лежит…

— Конечно! Там кладбища были. И Всесвятское, и холерное, и несанкционированные…

— Кстати, по поводу Оперного. Когда там началась вся эта ругачка по поводу того, что там слишком много денег израсходовали, разные же суммы называли: кто – 3 миллиарда, кто – 4, кто 5… В тарховские времена вообще шла речь о том, чтобы прекратить строительство театра…

— Были такие дела, нам приостановили финансирование строительства. Но мы работали, ничего не останавливали. Потому что остановить — значит, нарушить технологию. Допустим, не запустишь отопление, оставишь на холоде объект и можно его списать, это очень дорого стоит. Мы сами соображали и на все шли абсолютно.

 — А сколько лет Оперный от начала до конца делали?

— Вместе с инженерным корпусом пять лет. Долго.

 — Из всей вашей профессиональной деятельности какие объекты больше всего вспоминаются?

— Если брать скоростные объекты, то панельное жилье, как мы быстро работали. И на свалке за шесть месяцев построили магазин-склад «Метро». Это 110 тысяч кубометров мусора вывезти. Болота, грязь, мразь такая… И построили, через полгода открыли магазин на этом болоте. До сих пор заезжайте, смотрите – ни единой трещины, ничего не провалилось, все идеально. Это по скоростным делам. Естественно, Оперный – красивый объект. Мне нравится объект «Грация». Большой период в жизни я работал за границей. Это посольство Советского Союза в Республике Лаос, посольский городок. Я там строил автозавод по ремонту большегрузных автомобилей – Fuso Mitsubishi, Isuzu… Прямо в джунглях.  Авторемзавод у меня вышел из рук хороший. В джунглях серьезная стройка была. Там американские самолеты до сих пор на деревьях висят…

 — На Ваш взгляд, как сейчас дома строятся? Какого они качества?

— Сейчас материалы-то хорошие, конечно. Но я не согласен с утеплением. Делают вот эти минерало-ватные плиты, всякие пенопласты. Это всё бросовая работа, максимум на десять лет, это все вороны расклюют. Вот челышевские дома – 80 сантиметров стена, красный глиняный кирпич. Сделай ты его – и это вечный дом. Не нужно ничего клеить, сверлить, там никто ничего не расклюет. Это праведная конструкция. Стройте монолитные, но заполнение делайте только кирпичное. И красный кирпич, он вечный. Нам бы побольше «челышевых» в Самару, чтобы дома на века ставить.