Девочка со скрипкой в запасной столице

Музыкальная школа, милосердные люди и выступления в госпиталях: воспоминания Маргариты Масловой о детстве в военном Куйбышеве

 861

Автор: Редакция

.


,

В год, отмеченный 75-летним юбилеем победы в Великой Отечественной войне, мы публикуем истории людей, кто пережил войну в Куйбышеве. На чьих глазах разворачивалась трагедия страны, чьи родные уходили на фронт, и тех, кому пришлось встать к станку на оборонном заводе. Эти воспоминания, в том числе, и о Куйбышеве — каким он был в период с 1941 по 1945 год. К сожалению, не осталось практически ни одной фотографии города тех лет, кроме официальных — с первых дней войны у жителей города были реквизированы все фотоаппараты, впрочем, как и радиоприемники. Хорошо, что пока живы люди, которые все это помнят.  Сегодня свою историю расскажет Маргарита Григорьевна Маслова.

Начало войны

Наверное, я начну с того, как началась Великая Отечественная война. Я очень хорошо помню и тот день, и тот час. Было воскресенье. Мы гуляли с папой в Струковском саду, я и моя младшая сестра. Папа в шахматы играл, мы бегали вокруг. Вдруг он к нам подходит, берёт нас крепко за руки. У меня подвижная сестрёнка, она выворачивается. А он одергивает нас сердито. Мы переглядываемся: чем-то провинились? Нет, вроде бы. А папа ни звука не издает. Как будто он другой, не наш папа. Он обычно ласковый, а тут настороженный. Подходим к громкоговорителю, а там уже народ собрался. Люди всё идут и идут: сейчас будет важное сообщение. Вдруг все замолчали, и, вы знаете, у людей вокруг стали лица как каменные.  Я «война» слово услышала, стало страшно. А потом Молотов сказал, что, по-видимому, война продлится полгодика или годик. Вот даже эти слова запомнила, «полгодика или годик». То есть он хотел смягчить это сообщение, вероятно. У меня всё сжалось внутри, такое ощущение было, что жизнь закончилась. Потому что вокруг были такие лица…

Оттуда нас папа повел в первую музыкальную школу, потому что в это время готовилась к выпускному балу моя старшая сестра. Она заканчивала музыкальную школу по классу фортепиано. И там готовили стол. Мы вошли, там так весело, оживлённо. Папа, — а у него голос был поставлен, он умел так сказать, что все замолкали, — объявил, что началась война и что на нас напали немецкие фашисты. Праздник тут же расстроился, конечно, мы забрали Ксению и пошли домой. А сестра ещё из этого состояния радостного никак не может выйти. Папа её одергивает: хватит, другая жизнь началась.

Дома всё переменилось за одну минуту. Мы жили на Куйбышевской 76, громаднейший дом, громаднейший двор. Народу — это что-то невероятное, сколько была напичкано в этом доме. Все бегают, все кричат, что нужно соль покупать, что нужно спички покупать. Папа говорит: мы ничего не будем покупать, всё будет в порядке. У меня родители были настоящие коммунисты.

Мне в 1941 году исполнилось 7 лет.

 Черника — самая полезная ягода

Мы всё время слушали радио. Как сдавали немцам города. Один за другим.  Потрясением для моего детского восприятия стала казнь Зои Космодемьянской. В газете было очень подробно написано. У нас была прихожая с большой голландкой. Мы часто открывали камин, сидели около этой печки и читали газеты. И однажды также собрались и вслух читали статью о Космодемьянской. Это был такой страх для меня. Я ночью не могла заснуть и всё представляла, как девушке грудь жгли папиросами, босиком выгнали на мороз и повесили. Это было что-то невероятное, я несколько дней не могла в себя прийти после этого.

Ну а дальше, конечно, начались страшные вещи. Немцы около Москвы, под Москвой. Сдали такой пригород, такой город. Папа карту разложит, нам показывает. Папа служил главным бухгалтером деревообделочного комбината. Ему был 41 год. И вдруг его призвали на фронт, хотя после 40 лет уже не забирали. Он сразу попал в белорусские леса. А там всё время — то отступают, то наступают. То есть за каждый дом, за каждую деревню шла битва. Папу назначили экономистом дивизии, дали ему двух лошадей и сейф. Он отвечал за все документы. Первую землянку всегда рыли ему, чтобы он оформлял документы. Потому что здесь и представления на награды, и оформление заказов на всё, что должны получить, – еду, снаряды, обмундирование. У папы была страшная язва желудка, он ничего не мог есть. Худел на глазах. И тут лето 1942 года, поспела черника. Солдаты ему начали приносить в котелках чернику. Он говорит, я всё время был чёрный, потому что кроме черники ничего не ел. И, представляете, у него поправился желудок. Уже после войны он, когда видел чернику, его такое волнение охватывало сразу. Я помню, в консервный магазин привезли растертую с сахаром чернику оттуда, из Белоруссии. Он накупил этих банок штук двадцать, и всё нас заставлял: ешьте,  черника  —  самая полезная ягода.

Мама работала в органах госбезопасности. Она была одной из грамотнейших и самых быстрых стенографисток. Поэтому большинство документов в Москву из Куйбышева готовила именно она.

Вы спрашиваете, не голодали ли мы? Нет, по сравнению с другими… Нас даже звали буржуями. Мама получала паёк военный и обмундирование. Во дворе у нас был курятник – мы держали кур. Там, где сейчас Безымянка и стоят рядами дома, у нас был огород.

Во всяком случае, мы жили прилично. И поэтому мы кормили всех. Как входишь в большую комнату, у нас стоял сундук, стол и самовар. Самовар ни на секунду не остывал. То один заходит, то другой, и всегда каждому находилось, что пожевать.

Притом подруги у меня, у двух сестер, мамины подруги, папины приятели приходили нас навестить. И ещё у нас была няня, тётя Таня. Жизнь была очень добрая, несмотря на такое время серьёзное. Люди были милосердные. Во всяком случае, мы поддерживали очень многих в доме. Потом начали похоронки приходить. Все выходили во двор,  сочувствовали, плакали вместе с ними.

То, что мы стояли в очередях за хлебом, это все знают, конечно. В нашем доме был хлебный магазин. И у нас очень часто хлеб давали со двора. Весь двор тут как тут.  У нас были несколько женщин активных. Они следили за очередью, писали номера. Наша тётя Таня стояла, а потом мы все подходили, и каждый получал по буханке хлеба. А если в магазин привозили муку или крупу, сразу весь двор знал. Тут же стук в окно: дают. И все бежали очередь занимать.

Скрипка, фортепиано, санки

В музыкальную школу я поступила в 6 лет, еще до войны. Сначала на скрипку. Но мама не согласилась. Нет-нет-нет, обязательно фортепиано. И я начала учиться на скрипке и фортепиано одновременно.

Потрясающие педагоги у меня были. Не просто потрясающие, а выдающиеся личности. Потому что по фортепиано со мной занималась Логовская Анна Фёдоровна. Она, собственно, создала фортепианную школу Куйбышева. Её пианисты из Самары, а потом уже из Куйбышева  всегда проходили в консерваторию.  А по скрипке у меня преподавала эвакуированная педагог из Одессы, там есть скрипичная школа Столярского, очень известная. Они была оттуда.

Гольштейн Ольга Михайловна. Красивая, высокая, с громадной копной вьющихся волос. Их с мужем поселили на Полевой. Там уже  кончался город и начинался частный сектор. И вот в одной избе их поселили. Печка, удобств никаких, а они из зажиточных, муж у неё был адвокат. Трудно им было, наверное.

Так как зимой трамваи не ходили, всё было засыпано снегом, мама на саночках везла меня с Куйбышевской на Полевую заниматься скрипкой. Представляете себе, два раза в неделю. Мы приходили, нас тут же обогревали, поили чаем. И занималась она со мной по несколько часов. Да, тогда все занятия проходили у педагогов дома, потому что музыкальная школа не отапливалась. По фортепиано я ходила заниматься на улицу Льва Толстого. Большой такой дом, старинный. У Анны Федоровны  дома рояль стоял и пианино.

«Каждый из них хотел до меня дотронуться»

Буквально через год я уже начала играть пьески, и как-то незаметно начала выступать. Я даже не знаю, как. Сначала в школе, потом во Дворце пионеров, и пошли концерты. А тут город наводнили госпитали. И вот я во всех госпиталях по нескольку раз сыграла.

Каждое выступление в госпитале  было, конечно, для ребёнка потрясение. Зал, в который свозили на  колясках покалеченных людей: ноги вверх, руки вверх перевязанные. Сначала я играю с концертмейстером, а потом мне говорят, а вы не могли бы по палатам пройти? Там у нас такие тяжёлые лежат, их нельзя транспортировать. И вот я со скрипочкой иду в палату. Боже мой, все перевязанные, у некоторых ни лица не видно, ни глаз. Я тут же представляю, а вдруг папа где-то так же. Вы представляете себе? Вдруг папа… Я беру себя в руки и начинаю играть. Играю, играю. Каждый из них хотел до меня дотронуться. И я ходила от одной койки к другой, мне за ручку один погладит, другой крепко возьмёт. Выходила я оттуда в полуобморочном состоянии. Это война. Понимаете, я не могла отказать.

Потом очень часто играла в клубе Дзержинского, потому что там тоже концерты были. Я играла на скрипке, а Ксения, моя сестра, аккомпанировала мне на фортепиано.  В сорок пятом году, когда папа уже приехал, для фронтовиков был концерт в Доме офицеров. Я там играла. Папа был счастлив невероятно.

Победу, конечно, помню. Мы ждали, что не сегодня-завтра она случится, потому что освобождали города один из другим. В ночь с 8 на 9 мая объявили о том, что Германия подписала капитуляцию. Весь двор ночью высыпал на улицу. Весь двор. А одна женщина, тётя Капа, высунула голову в форточку кричать, что Победа. Форточка узенькая, и она в ней застряла. Ой, что было. Она кричит: Победа, потом кричит: спасите меня. Такой ажиотаж был, это просто невозможно. Весь двор высыпал, оплакивали всех, кого нет. И с этого дня начали все ходить на вокзал встречать приезжающих. Папу долго мы ждали. Старшая сестра Ксения каждый вечер бегала на вокзал его встречать. И надо же такому случится, что один день Ксения пропустила, потому что её пригласил молодой человек в кино. И папа в этот вечер как раз  приехал. Как она расстроилась. Надо же, три месяца подряд ходила и все попусту.

А меня в ту пору отправили в пионерский лагерь. Когда я возвращалась, не знала ещё это радостное известие. Пробегаю мимо окна к двери, думаю, кто это у нас сидит? Незнакомый. Даже не узнала папу. Захожу, а он сидит живой. Боже мой, как я заплакала. Он меня посадил на колени: да что же ты плачешь, радоваться надо! А  я плачу, и плачу, и плачу. Потом он меня успокоил, и у нас началась мирная жизнь.

Текст: Анастасия Кнор

Все тексты проекта «Детство в запасной столице» читайте здесь

Следите за нашими публикациями в телеграме на канале «Другой город»ВКонтакте и Facebook