100 ЛЕТ В ОДНОМ ДОМЕ

— Что вы тут делаете? – к волонтёрам «Том Сойер Феста» подошла высокая бабушка.

— Дом ремонтируем.

— Зачем? — строго поинтересовалась она.

— Хотим сохранить исторический облик Самары. Фестиваль у нас такой.

Бабушка ещё потопталась. Представилась Инессой Михайловой Негиной. Рассказала, что живёт в доме напротив, 96-м по улице Галактионовской, и поинтересовалась, не входит ли в планы волонтёров и её дом привести в порядок. Услышав, что нет, посетовала на состояние старого города и ушла. А через два дня волонтёры увидели, что она сама, в одиночку, шкурит свой дом.

Сердце прораба Михаила Власова не выдержало – он подрядил в помощь бабушке людей. Так получилось, что одним домом на фестивале стало больше.

Инесса Михайловна оказалась женщиной общительной и бесхитростной. Она покорила всех своей историей жизни, показывала родовые фотографии. А на них статные офицеры и красавицы в капорах. Оказалось, что её семья живет в этом доме с 1910 года. Пережили 2 войны, 2 революции, а в укладе ничего и не поменялось. Белобокая печка по-прежнему согревает жильё, воду приносят из ближайшей колонки, и всё та же выгребная яма во дворе, куда «до ветру» ходят все здешние жители.

— Нас не снесут? – с надеждой спрашивает Инесса Михайловна. —  Мне бы ещё 3 года здесь пожить, а там, глядишь, и помру, мне ведь уже 77 лет. Я почему спрашиваю: нам письма пишут каждый год, что дом идёт на слом и всех будут выгонять. То писали — в 15 году, потом — в 16-м, теперь новое письмо пришло, там уже 17-й. Верить? Нет?

Я родилась в этом доме. Мои дед с бабушкой приехали в Самару из села Шепелевка Саратовской области ещё до революции. Бабушка не работала, сидела с двумя детьми. Дед был управляющим гужевым транспортом города. Он даже на обед приезжал на лошадях. В 1942 дедушку забрали как врага народа. Посадили за контрреволюционную пропаганду, сидел в Сибири, да там и сгинул. Поэтому подробностей я про него не знаю, эту тему сильно замалчивали. Вот видите, белая книга, здесь мой дед – Самошкин Яков Алексеевич 1885 года рождения. В 1991 году его реабилитировали.

— Я родилась в 1939 году и деда помню по некоторым деталям. Например, у него была опасная бритва, которую я взяла и стала точить карандаши. И всю её обломала. Мама и бабушка ругались на меня, а дед защитил: нечего её ругать, радуйтесь, что не порезалась, потому что бритва острая.

Бабушка моя была бедная, из многодетной семьи, а дед был крепкий мужик, огненно-рыжий хулиган. Рассказывали, когда он был молодой, все проделки были по его части. Если по реке плывет сено – кто скинул? Яшка Самошкин. Если в горницу кто накидает лошадиных или коровьих лепешек. Кто? Опять Яшка. И бабушка моя раз приходит домой, а братья ей говорят, что мы тебя просватали. За кого? За Яшку Самошкина.

Но жили хорошо. Дедушка у меня мужик крепкий, хозяйственный. Двор наш, а за ним сараи и погреба. Мы держали курочек, поросят. Дедушка с бабушкой даже взяли на воспитание из деревни девочку, старшей сестры дочь. Потому что их сын умер, заболел туберкулёзом.

— Наша фамилия Негины. Откуда она, не знаю. Отец мой родился в 1900 году в Сызрани. Переехал в Самару и пошёл работать на трубочный завод, который потом стал ЗИМом. А в 17 лет, когда грянула революция, он записался в Чапаевскую дивизию и воевал с Василием Ивановичем. И потом он пошёл по военной части. Окончил Оренбургскую лётную школу, где Гагарин учился, но служил в инженерных войсках. Мама не работала, ездила с ним по военным частям.

В 1937 году, когда отец служил на Кавказе, у него были друзья латыши, а у них дочка – Инесса. В тоже же году и жену, и мужа арестовали как врагов народа по 58-й статье. Я родилась в 1939-м, и папа меня назвал в честь той девочки-латышки.

— В 1941 году отец ушел на фронт. У меня письмо сохранилось. Он пишет: «Я обязательно сфотографируюсь и пришлю Инночке фотокарточку, чтобы она каждого дяденьку в шинели не называла папой». Папа погиб в 1942 году. Я хорошо помню, как принесли похоронку, а дедушка как раз в тот момент пришёл из бани. Он ходил в баню на Ульяновскую, его там все знали. Он прочитал извещение, что отец погиб, и слёг. А вечером пришли двое в черном: собирайтесь. Прямо в этот же день его арестовали. Мама говорит, что они прочитали извещение о гибели его зятя и даже обыск делать не стали.

— В войну было тяжело. Мама и бабушка никогда нигде не работали, всю жизнь за спинами мужей прожили, и нас двое детей. Сначала мама нашла место на общественных работах, за которые деньги не получала. В комитетах каких-то или ещё где. А потом её все-таки взяли во Фрунзенский райисполком, который находился между Фрунзе и Некрасовской, там теперь миграционная служба. Моя мама там работала инспектором по торговле. Она, в частности, инспектировала универмаг «Юность».  Письмо есть, как мама пишет брату: «Столько-то картошек собрали, столь-ко то тыкв». Слава богу, у бабушки урожай. А погреба у нас на заднем дворе были. Во время войны вскрывали погреба, лазили. И поэтому мы на кухне погреб вырыли, где хранили картошку, свеклу, морковку. Тем и питались.

— Мой брат Юрий ушёл добровольцем на войну в 1944 году. Ему говорили: твой отец погиб, ты чего за отца не отмстишь. И вот он кончил 8 классов и записался добровольцем на фронт. Мама даже ничего не знала. Утром завтра его надо провожать на вокзал, а он вечером только матери сказал.  Он вернулся, слава богу. Перед войной папа предрёк, что брат мой будет медиком. А решил он это вот из-за какого случая. Родители ушли гулять, а когда вернулись домой, то увидели, что на полу лежит зеркало. Папа спрашивает: «Юра, почему зеркало на полу?» А у Юры чирей вскочил на попе. И для того, чтобы его вскрыть, он сел над зеркалом, чтобы лучше было видно. И папа сказал, что он доктором будет. И действительно, брат у меня стал хирургом. После войны он поступил в наш мединститут, перешёл в медицинскую академию, а дальше на Кавказ, в Германию, где проработал 10 лет.

— Вся жизнь прошла в этой округе. В моём детстве на пересечении Арцыбушевской и Красноармейской строился институт «Гипровостокнефть». И мы с ребятами туда бегали, потому что его строили немцы. Они были в ужасном состоянии, но нам было очень любопытно на них смотреть. Как же так, у меня отец погиб на войне, а тут немцы, которые в советских солдат стреляли. Нет, мы их не жалели. Мы на них смотрели, как на отражение войны.

— Я очень больная была, всё время школу пропускала. По полгода иногда не ходила, всё время лежала. Мама сказала, что нужно пить пивные дрожжи. И я ходила под Ульяновский спуск, там стояла будка, куда привозили пивные дрожжи. Мы бидончиками их покупали, и я их пила. И вот до 77 лет дожила.

— У нас здесь кругом евреи жили. В соседях много было портных. Соседний дом, где теперь  «Столовушка», раньше был двухэтажный, там тоже жила портниха. Она мне сшила черную юбку из тафты и желтую кофту. Наверное, поэтому я пошла в швейное училище, недалеко, на Галактионовской.

Занималась спортивной гимнастикой в Оперном театре. Если стоять лицом к театру, справа есть фигура женщины с ядром. Вот в этом крыле на 2-м этаже я занималось спортивной гимнастикой. А в том крыле, где мужчина книгу читает, я брала ноты, потому что училась музыке во дворце пионеров. У нас была настоящая музыкальная школа, был хор, мы изучали теорию музыки. Однажды наш хор выступал в оперном театре. Приглашали нас на какой-то спектакль, да только я запамятовала, какой.  Я всё время ходила в оперный театр. На втором этаже в соседнем доме жила женщина, Мария Григорьевна. Они с мужем бездетные были. И она всегда возилась с детьми. Крестила меня втайне от папы, брата моего крестила. И она же нас с братом повела в оперный театр. Её там все знали – от гардеробщиц до артистов и даже директора. Необыкновенным она была  человеком.

Артисты многие из гастролей ей привозили подарки и сувениры. Она нас приучила к театру. Мы в оперный ходили каждую неделю. В партер, конечно, билеты не покупали, только на балкон. Но народу, как правило, немного было в театре, и мы спускались на свободные места в партер. Оперу любила, оперетту, балет. А в драму я не ходила почему-то. Вот видите, артист наш подписал мне фотокарточку в 56-м году: «Инночке от Зяблова».

— Я работала сначала в ателье, потом в доме моделей, вышла замуж. А потом муж поехал строить 23 ГПЗ в Вологду, он был инженером 4 ГПЗ. И мы 13 лет прожили в Вологде, а в начале 80-х годов вернулись сюда, в этот дом.

Когда вернулись из Вологды, мне знакомая предложила: пойдём работать к нам лифтёром. Я и согласилась. Работала сначала на Чернореченской. Смена начиналась в 6 утра. Пяти часов не было, я вставала, ждала дежурный трамвай. Нас собирал, человек 7-8, и мы ехали на работу. На 5 минут  задерживаешься – топаешь пешком. В 6 утра я начинала включать лифты в домах. В 11 часов вечера их выключала и уходила с работы.

Потом мне предложили перейти на работу поближе к дому. На Вилоновской построили обкомовский дом под номером 1. В этот дом въехали все шишки. Тогдашний председатель обкома Валентин Романов, и Титов вроде как собирался туда переезжать. Там такой большой вестибюль в одном подъезде, в нем поставили стол, уже милицию должны были посадить туда. Но что-то не срослось, потому что на площади Куйбышева стали демонстрации проходить. И стали все шишки выселяться из квартир. В этот подъезд, куда начальство должно было въехать, уже въезжали многодетные семьи. Я стала работать там. Не подумайте, я не сидела около лифта. У меня было 50 лифтов! Я обслуживала оперный театр, бункер Сталина, институт культуры, строительную академию, бомбоубежище под оперным театром, «Сюрприз» и много чего ещё. 4 года назад нас закрыли, применив модель по московскому образцу, когда лифтёров не надо. Лифтёром я проработала почти 30 лет, без 6 месяцев.

— В 2001 году, в один год, умерли мои муж и сын. У мужа была онкология, а с сыном не знаю, что случилось. Он получил медицинское образование, уехал за границу, в Израиль, и там погиб. Меня Интерпол долго разыскивал, чтобы сообщить о смерти сына. Ему должно было исполниться 30 лет. Теперь я одна.

— Жить стало хуже. И не в деньгах дело. Просто никому не нужно ничего. Ворот нету, и никому дела нет. А раньше двор у нас лучше был, мы ухаживали за ним, дружили все. Здесь сирень и цветы росли, а сегодня стоит уродливый пристрой, которые 20 лет назад поставили.  Соседи жили долго, а теперь мельтешат новые жильцы. Старожилом я одна осталась.  У меня печка, и топим, как до революции, дровами. Ну не то что тяжело. У меня температура зимой больше 15 градусов не поднимается. Может быть, из-за того, что дому уже 130 лет. Ветер гуляет по щелям, всё износилось.

Мой дом, два двухэтажных дома, которые стоят на задах, принадлежали семье Комаровых. В нашем доме жил один брат с матерью, а в двухэтажном второй брат, у которого было много детей. Я с внуками Комарова ребёнком дружила. А кто они такие были, я не знаю… Мы тогда и не спрашивали про корни, молчали все об этом.

Инесса Михайловна восстанавливает свой дом, потому что сто лет, которые прожила здесь её семья, просто так из памяти не выкинешь. Ей хочется, чтобы дом ещё простоял, хочется, чтобы как раньше, во дворе росла сирень. Чтобы был крепким забор и красивым фасад. И если для этого нужно стать волонтёром «Том Сойер Феста», то она всегда готова. И преклонный возраст ей никак не помешает.

Текст: Анастасия Кнор, фото: Ульяна Проскурякова