"РАКЕТУ ГАГАРИНА СПЕЦИАЛЬНО НЕ ДЕЛАЛИ"

В День космонавтики ДГ поговорил с Евгением Болотовым, который был сотрудником ЦСКБ «Прогресс» с 1954 по 2000 год. Про первую ракету Р-7, Гагарина и о том, как делали ракеты для «человеческих пусков».

 Про первую ракету

— Когда РКЦ «Прогресс» еще и в помине не было, я работал в цехе № 55 завода «Прогресс» по обслуживанию радиолокационных панорамных станций. В основном я занимался обслуживанием самолетов на летно-испытательной станции. Когда создавали цех по сборке и испытанию ракет, туда начальником пригласили моего руководителя, а он, соответственно, позвал меня с собой. Так я перешел работать в цех № 15 начальником секции измерений.

— Наш завод начал производить ракеты в 1958 году. Всё лето мы провели в командировках, в Москве, в Подлипках (там располагался легендарный ОКБ-1, ныне г. Королёв — прим. ред.). Учились у смежников во Львове. Мне здорово пришлось переучиваться. Я ведь был инженер-механик, а мне надо было осваивать использование и употребление радиотелеметрии.

— Осенью мы приступили. Началась сборка первой ракеты. Первую ракету собирали из агрегатов, которые привезли из Подлипок. Мы проводили испытание, создавали имитацию полета ракеты. И до нового 1959 года в нашей лаборатории прошли испытание две межконтинентальные баллистические ракеты Р-7 (8К71). Ракету, что венчает музей «Самара космическая» видели? Если убрать верхушку, то это она и есть. 4 боковых блока и один центральный блок. Было всего две ступени и головная часть — довольно большая. Система управления почти та же самая, только с небольшими добавками. На ракете устанавливалось радиоуправление.

— В декабре первую ракету отвезли на полигон в Тюратам, то есть Байконур, это одно и то же. Александр Михайлович Солдатенков, ведущий конструктор куйбышевского филиала ОКБ-1, уехал сопровождать эту ракету. 31 декабря мы закончили работу, расписались в документах, и всю нашу бригаду также отправили  на испытания. Заранее проинструктировали, как себя вести, потому что ракета считалась ужасно секретной. Утречком 1 января сели на самолет и полетели в Тюратам. Прилетели на «Ласточку» (аэродром), получили пропуска и отправились на «двойку», так мы называли вторую площадку полигона, где были наши испытания.

— Жили мы на «двойке» 2 месяца, и 17 февраля произошел первый пуск нашей ракеты Р-7. Он был очень удачным. Падение головной части ракеты, оснащенной боеголовкой, произошло в заданном районе на Камчатке, рядом с городом Петропавловск-Камчатский в Светлых ключах. Дальность полета составила порядка 7000 километров.

Мы демонстрировали, по сути, освоение серийного производства. В этом заключалась вся наша слава.

— Наша ракета была вторичной, первую отрабатывали в ОКБ-1. У них уже были пуски, и все, кому положено, получили ордена и медали. А мы демонстрировали, по сути, освоение серийного производства. В этом заключалась вся наша слава.

— Наша ракета была своеобразной и по конструкции, и по возможности её применения. Хоть она и называлась боевая, на самом деле она позволяла делать дельнейшее развитие всей космической техники. По сути, была создана базовая ракета, с которой можно было делать всё что угодно. Она летала и на Марс, и на Венеру многочисленное количество раз. А в тот памятный день, когда мы впервые приехали на Байконур, 2 января 1959 года, там была большая радость. Была запущена первая «лунная» ракета, то есть ракета в сторону Луны. Какой был результат тогда, я уже и не помню, но народ радовался, было большое празднество по этому поводу.

Про «человеческий пуск»

— Юрия Гагарина я видел на работе. Я же часто ездил на Байконур, и там мы неоднократно встречались. Один раз была комиссия, которая принимала решение о выводе ракеты на старт, по-моему 3 КД с  Беляевым с Леоновым. Я опоздал на госкомиссию. В дверях встал, пристроился к косяку, а сразу за мной Гагарин. Ну его, естественно, пригласили в президиум, но он отказался, и мы с ним рядышком всю комиссию просидели. Преимущественно такого рода встречи были случайные. Чтобы общаться — нет, как-то не случалось.

— 12 апреля 1961 года рано утром мы вышли из поезда в Тюратаме. Нам тогда не дали самолет, и сказали: езжайте поездом. И вот мы выходим на перрон, и ни о каком «человеческом пуске» даже и представления не имеем. Мы ехали на космодром по своим делам, по военным. Приходим получать пропуска, а нам говорят: нет, идите гуляйте до обеда. Мы отправились гулять и кого-то из знакомых встретили. А тот уже знал, и нам говорит:  сейчас идет «человеческий пуск».

— Страна только потом узнала, когда Гагарин уже прилетел, а мы видели его ракету, правда, издалека.  Когда подошло время обеда, мы отправились на свою 31-ю площадку, где у нас были испытания боевой ракеты 8К74. А там уже все праздновали первый полет человека в космос.

Ракету Гагарина выбрали из тех боевых ракет, что лежали в хранилище.

— Гагаринскую ракету никто специально не делал. Её выбирали из тех, что лежали в хранилище. Боевые ракеты, которые изготавливал завод «Прогресс», отправляли в специальное хранилище. Роман Турков, директор ОКБ-1, прекратил тогда свое производство и начал перебирать эти уже готовые ракеты. Как он их выбирал, убей меня Бог, не знаю. Но какую-то боевую ракету выбрал, привез к себе, разобрал её и затем снова собрал, но уже в комплектации, требуемой для человеческого пуска. Это потом мы начали делать ракеты персонально для человеческих пусков. Им обязательно присваивался особенный титул. На всех компонующих элементах ракеты ставился специальный штампик, у первой ракеты был такой: «Годен на 3 КА», следующая стала «Годен на 3 КВ», потом «Годен на 3 КД» и так далее. На них летали Феоктистов, Егоров, Беляев, Леонов, Джанибеков, много было космонавтов.

Про награды 

— С Сергеем Павловичем Королевым мы работали. Нас, первых начальников отделов местного филиала ОКБ-1, Дмитрий Ильич Козлов всех возил в Подлипки для представления Королеву. Это было забавно. Меня он представил так: «А это у нас Голунский». Голунский был тогда заместителем начальника отдела № 19, который работал над всеми службами телеизмерений того времени, всеми командовал. И Сергею Павловичу сразу стало понятно кто я , что я и зачем я нужен. Тогда всё было по образу и подобию ОКБ-1. Уже потом мы разошлись.

Начиная с конца 50-х годов я давал очень много всяких подписок о неразглашении, и никто меня от них не освобождал.

— Сергей Павлович был действительно великий человек. Когда построили первый корпус для нашего КБ, Сергей Павлович раза два или три приезжал к нам. Мне кажется, он как будто как в отпуск сюда ездил. Солдатенков освобождал свой кабинет, там обосновывался Королев, и вот Сергей Павлович собирал нас всех и разговаривал с нами по душам. Очень много рассказывал о себе, о жизни, о работе, и эти истории нас здорово вдохновляли. Я с удовольствием вспоминаю эти беседы «за жизнь».

— Награды? Да есть немножко. Медаль «За трудовое отличие». Орден Почета есть, за «Янтарь 2 К».  Это такой секретный объект для наблюдения за земной поверхностью, военная тематика… Я ведь не всё могу рассказывать. Начиная с конца 50-х годов я давал очень много всяких подписок о неразглашении, и никто меня от них не освобождал.

Интервью: Анастасия Кнор, фото: Анар Мовсумов