145 лет назад, 20 сентября (2 октября по новому стилю) 1868 года родился человек, по заказу которого был построен один из самых роскошных домов дореволюционной Самары — Александр Николаевич Наумов.

Текст и фото: Андрей Кочетков

Бывший особняк Наумова, построенный по проекту А.А. Щербачёва, украшающий улицу Куйбышева, здание далеко неординарное. Пожалуй, оно знакомо всем жителям города. В советское время в нём находился Дворец пионеров. А сейчас располагаются его преемники, скрывающиеся за зубодробительной аббревиатурой СДДЮТ.

Построенное в стиле итальянских дворцов эпохи ренессанса здание, напоминающее при этом своими очертаниями парижскую Гранд-Опера, с момента постройки привлекало своей необычностью. «Дом наш обращал на себя всеобщее внимание, им, бывало, постоянно любовались с проходивших мимо него пароходов, а городские извозчики неизменно подвозили заезжую публику к нему и показывали его, как свою городскую гордость, выпрашивая от седоков лишние чаевые,» — пишет в своих мемуарах Наумов.

Да и сам Александр Николаевич Наумов был человеком необычайной судьбы. 6 лет он проучился в одном классе с будущим вождём мирового пролетариата Володей Ульяновым. Был самарским губернским предводителем дворянства. Основал в Самаре «Партию правого порядка». Был членом государственного совета. После революции, затеянной его однокашником, Наумов уехал сначала в Крым, а потом во Францию. Позже перебрался в США.

В 1955 году в Нью-Йорке вышла двухтомная биография Александра Николаевича. «Другой город» публикует к юбилею избранные её отрывки.

Об однокашнике Володе Ульянове

«Ульянов в гимназическом быту довольно резко отличался от всех нас – его товарищей. Начать с того, что он ни в младших, ни тем более в старших класса, никогда не принимал участия в общих детских и юношеских забавах и шалостях, держась постоянно в стороне от всего этого и будучи беспрерывно занят учением или какой-либо письменной работой. Гуляя даже во время перемен, Ульянов никогда не покидал книжки и, будучи близорук, ходил обычно вдоль окон, весь уткнувшись в свое чтение. Единственно, что он признавал и любил, как развлечение, — это игру в шахматы, которой он обычно оставался победителем даже при единовременной борьбе с несколькими противниками. Способности он имел совершенно исключительные, обладал огромной памятью, отличался ненасытной научной любознательностью и необычайно работоспособностью. Повторяю, я все шесть лет прожил с ним в гимназии бок-о-бок, и я не знаю случая, когда «Володя Ульянов» не смог бы найти точного и исчерпывающего ответа на какой-либо вопрос по любому предмету».

«По характеру своему Ульянов был ровного и скорее веселого нрава, но до чрезвычайности скрытен и в товарищеских отношениях холоден: он ни с кем не дружил, со всеми был на «вы», и я не помню, чтоб когда-нибудь он хоть немного позволил себе со мной быть интимно-откровенным. Его «душа» воистину была «чужая», и как таковая, для всех нас, знавших его, оставалась, согласно известному изречению, всегда лишь «потемками»».

«Ныне положен он в своем нелепом надгробном Московском мавзолее на Красной площади для вечного отдыха от всего им содеенного».

О том, как ездили из Самары в Ставрополь

«Летом сообщение между названными городами было легкое, скорое и приятное благодаря комфортабельным волжским пароходам, в зимнее же время приходилось делать на лошадях весь 90-верстный путь, для непревычного люда весьма утомительный…

Перед нами растянулись в «гусевой» запряжке сытые крепкие башкирские лошадки, бодро позвякивавшие надетыми на них бубенцами. Послышался напутственный окрик: «Ну, с Богом!», и мы быстро тронулись сначала по скользкой накатанной Дворянской, затем, раскатываясь с боку на бок, спустились на коренную Волгу, по которой весело и лихо покатили в белесоватую даль по великолепной, ровной, свежим снегом заметенной дороге».

О жителях Царевщины и Курумоча

«Народ в упомянутых селениях отличался качествами, очевидно унаследованными от разинских удалых и воровских дружин». Во всяком случае, главный контингент всех правонарушений доставляло мне население именно Царевщинского имения».

Об архитекторе Александре Александровиче Щербачёве

«Щербачёв, окончивший одним из лучших курс Императорской Академии Художеств, ученик Бенуа, попал в городские архитекторы в Самару, женился на дочери бывшего известного Самарского Головы Алабина и обжился там, заплывая мало-по-малу провинциальным жирком. Познакомившись с его бывшими работами, я уверовал в его способности и захотел предварительно оживить его несомненный, но былой, ныне «осамарившийся», талант».

Об особняке

«Остановился я на строгом, спокойном стиле итальянского ренессанса, талантливо разработанном Щербачевым. Я поставил архитектору основное требование, чтобы весь фасад был непременно сложен из жигулевского камня Рождественских каменоломен.
Идея постройки этого дома возникла на почве обоюдного нашего с женой желания увековечить нашу рождественскую помолвку. Отсюда возникло решение выстроить в Самаре красивое здание, с видом на Рождественно, Волгу и те самые Жигули, где происходили наши частые встречи и памятные свидания.

…Меня отговаривали строить из жигулевского камня, говорили, что он выветрится; я же был убежден в противном и стоял на своем».

О курьёзе во время приезда императора Николая II в Самару

«Выслушав приветствие Губернского Предводителя, Его Величество в милостивых словах высказал свою благодарность самарскому дворянству за поднесенную ему хлеб-соль и стал протягивать руку сначала Губернскому Предводителю, а затем и нам – обоим его ассистентам. Подобного милостивого внимания со стороны Государя мы, Уездные Предводители, не ждали и о возможности его не были предупреждены. Пришлось поспешно снимать с влажной правой руки плотно приставшую к ней замшевую перчатку, но, к моему глубочайшему отчаянию, она никаким моим усилиям не поддавалась… Государь ожидал передо мной с протянутой рукой».

Роль балкона особняка в революционных событиях

«В смутные дни революционного октября 1905 года я играл со своей милой детворой наверху в зале, и вышел на балкон отдохнуть и освежиться. Не успел я встать у одной из боковых колонн, как послышались из соседнего Струковского сада один за другим три выстрела. Пули просвистели мимо меня. Я отошел, перекрестился, вернулся к своим ребятишкам и с особой радостью поднял с ними забавную возню. Могло быть хуже! Это могло кончиться трагически.

Встает в памяти и водевиль в связи все с той же революционной эпохой 1905-1906 гг. В поздний летний вечер 1906 года, после одного из заседаний, сидела наша предводительская компания на том же балконе. Несмотря на царствовавший в то время в Самаре террор, жертвами которого только что пали наш губернатор Блок и жандармский полковник Бобров, мы – предводители держали себя бодро. Тревожная обстановка лишь содействовала нашему большему сближению и служебной дружбе. Была чудная ночь. Засиделись мы на балконе, беседовали и угощались крюшоном, который делали сами, отпустив за поздним временем прислугу. Кто-то из нас выкинул с балкона на улицу плохой апельсин. Занималась утренняя заря. Пора было расходиться. И вдруг с нашего балкона увидали мы кучку городовых, осторожно, не без опаски подкрадывавшихся к лежавшему на улице небольшому кругленькому предмету. Видимо, их служебное внимание привлек наш гнилой апельсин. Надо впрочем оговориться, что в описываемое время на меня то и дело готовились покушения, о чем, само собой, знала местная полиция, чем и объясняется ее служебное рвение».