,
Текст: Игорь Махтев
Погост
— Ну что пойдём с односельчанами тебя познакомлю.
Кладбище в степи. Ни домов поблизости, ни церкви. Только ветер шуршит травою. Мы идём меж крестов и памятников. Большинство могил безымянные, стоит памятник со звездой или крест — и ни таблички, ни надписи.
— Вот иди посмотри, дядька мой здесь похоронен. Дьячком у местного попа был.
— Дядя Коля, как дьячком? На памятнике не крест, а звезда красная.
— Так он в Бога не верил. Не только не верил, но и против церкви агитировал. Вот ему отец памятник со звездой на могиле и поставил.
— Как же в Бога не верил, а дьячком служил?
— Ну, работа у него такая была. Грамотный был, книги церковные читать умел.
Дядя Коля подошёл к очередному заржавевшему памятнику.
— А здесь Кромин похоронен. Заготовителем был. Его по дороге в Телешовку убили.
— Ограбили?
— Нет, помешал кому-то, вот и убили. Во время войны это было. Многие, кто по ранению домой возвращались, оружие с собой привозили.
Мы медленно переходили от могилы к могиле, почти возле каждой дядя Коля останавливался и рассказывал о людях здесь похороненных. Про участника трёх воин, который привёз с фронта жену – красавицу австриячку. Про женщину, ослепшую от травмы, которая, узнав об измене мужа, объявила голодовку и с голоду умерла.
— А вот и могила отца. Эх, в этом году памятник не покрасил! – посетовал дядя Коля и продолжил. — Отец в Кирсановке 15 лет был председателем колхоза. Он с Первой мировой раненый вернулся, вот его в Великую Отечественную на фронт и не взяли. Так с конца тридцатых и председательствовал. Помню, отец рассказывал, была перед войной первым секретарём Большечерниговского (Кирсановка тогда входила в Большечерниговский район) райкома Костеловская, соратница Ленина, коротко стриженная, в кожанке, как фурия носилась по району. Эх, её и боялись! Скажет «в три ночи приеду и проверю» — ровно в три приезжает на машине. Водителя своего наказывала не то что за опоздание — за то что на 10 минут раньше приехал. Но и её посадили. Она письмо в Москву написала, из ЦК пришёл приказ – освободить. Пришли её освобождать, а она говорит: пусть в эту камеру сядет тот, кто меня посадил. Два дня в открытой камере просидела, пока в неё прокурор не вошёл.
===================
Костеловская Мария Михайловна (1878—1964). Похоронена в Москве на Новодевичьем кладбище. Член КПСС с 1903 года, в 1917 редактор газеты «Деревенская правда», член Центрального штаба Красной гвардии, председатель Военпродбюро, сотрудник редакции газеты «Правда». В1938 году Особым совещанием при НКВД СССР приговорена к 5 годам заключения в ИТЛ. Особым совещанием при НКВД СССР от 1940.06.03 освобождена. В Большой Черниговке её именем названа улица – Костеловская.
===================
Односельчане
Так незаметно за разговорами прошли всё кладбище.
— Ну вот, пришли.
Дядя Коля показал на небольшой холм метрах в двадцати от деревенского погоста. Трава на этом пригорке почему-то зеленее пожухлой степной растительности. В траве лежит полусгнивший деревянный крест.
— Шестьсот человек под этим крестом зарыто. Дети, старики… все за одну зиму ушли.
Зимой 1921-22 года в Кирсановке от голода умерли более 600 человек. Хоронить покойников было некому. Трупы складывали в общественные амбары, которые закрывали на замки.
— Зачем закрывали?
— А чтобы не съели. По всему Пугачёвскому уезду в тот год не только трупы — и живых людей ели. Пока морозы не ударили, глину ели и тину из речки. Лебеду и другие суррогаты ещё раньше съели. К концу зимы все шесть амбаров были заполнены под завязку покойниками.
— Дядя Коля, это тебе отец рассказывал?
— Не только отец. Многие старики рассказывали. Фёдор Пудеевич Кожухов те амбары охранял. Я его хорошо знал. Весной, когда оттепель пошла, трупы начали разлагаться. Собрались мужики, кто ещё в состоянии был лопату в руках держать, вырыли за кладбищем яму. Кожухов запряг верблюда в сани, и всех покойников к той яме перевёз. Сложили всех штабелями, без гробов и зарыли. Как теплее стало, над могилой курган насыпали, и крест с иконой поставили. Это сейчас холм чуть заметный остался, а мальчишками мы на него на четвереньках лазили.
— Верблюд в такой голод уцелел?
— Да, один на несколько окрестных сёл остался. Сберегли, весной то пахать на чём-то надо.
===================
В Пугачевском уезде, по данным центральной комиссии под председательством П. И. Попова, из 491 тыс. жителей по переписи 1920 г. (по данным других источников 50 8022) к июлю 1922 г. осталось 179 тыс., то есть убыль населения составила 64 %. 110 тыс. умерли от голода и эпидемий, 73 тыс. «пропали безвести», 142 тыс. были эвакуированы правительственными и общественными организациями.
===================
— Рядом с курганом ещё одна могила была.
Дядя Коля несколько минут высматривал что-то в жухлой траве.
— Да, вот здесь. Видишь холмик? Здесь Семёнов Пётр Ильич похоронен – первый коммунист Кирсановки. Он когда умирал, завещал похоронить его рядом с братской могилой. Говорил, что хочет быть рядом с народом. И памятник на могилке был — ничего не осталось.
Амнезия
— Дядя Коля, а когда крест упал?
— Первый раз — году, вроде, в 58-м. Степь горела, и крест подгорел и рухнул. Но ничего, подняли, на место поставили. Ещё удивлялись, как это икона не сгорела. Тогда на кладбище все деревянные кресты сгорели, остались только металлические. А это вот уж недавно, то ли сам упал, то ли сломал кто и икону оторвали.
— Получается, при советской власти стоял и не мешал никому.
— Получается так. Я ведь как увидел, что крест упал, в Пестравку в церковь заезжал к священнику. Я, говорю, хоть человек и не верующий, но непорядок. Надо бы крест восстановить по всем церковным обычаям. А поп говорит: это не ко мне, это вам в районную администрацию надо.
— В администрацию ходили?
— Ходил. Там говорят — это компетенция поселкового совета.
— А может проще самому?
— Да так, наверное, и сделаю. Силы пока есть, в случае чего сыновья помогут. Хотелось-то ведь как лучше, Поставить-то поставлю, да ведь опять сломают. Совесть-то людскую и память как разбудить?
Пора возвращаться. На обратном пути дядя Коля только раз притормозил.
— Вот здесь церковь была, а рядом школа. Говорят, бывший поповский дом. В аккурат за церковью и стояли те колхозные амбары, в них потом зерно хранили.
Выехали из Кирсановки. По дороге всё больше молчали.
— Степь да степь кругом, – сказал я, чтобы нарушить затянувшееся молчанье.
И вдруг дядя Коля не по возрасту бодрым голосом запел:
— Путь далёк лежит. В той степи глухой …
И как-то резвей побежала дяди Колина Нива по ухабистой степной дорожке, и не по-ноябрьски яркий солнечный луч заиграл на глади Мокрой Овсянки, пробившись сквозь серые тучи.