Живут же люди

Самарские старые дома и дворы – это прелесть, что такое! ДГ не устаёт гулять сквозь, останавливаясь и заводя разговоры; осень способствует — чистый холодный воздух, резные желтый листья, кофе в термокружке. Добрался до Чапаевской, 132, где в этом году как раз проходил Том Сойер Фест.

Сначала мы познакомились с Ларисой, которая с удовольствием рассказывала про свой дом, а потом пригласила в гости. Лариса занимает второй этаж каменно-деревянного дома, который по архивным документам был построен в 1870 году. По старой скрипучей лестнице, вздыхающей по прежним временам, мы поднимаемся в удивительную комнату, которая надвое разделена кружевной аркой; есть ощущение присутствия в дальней её части алтарного пространства. Возможно, это навеяно соседством с  Храмом Веры, Надежды, Любови и матери их Софьи, то ли и вправду — всё это элементы домовой церкви, — кто теперь разберет. Лариса рассказывает нам о том, что в соседнем каменном доме живет правнучка самарского купца, который строил всю усадьбу из четырех домов. Интересно, что все они записаны под одним адресом – Чапаевская, 132. Советские власти догадались разделить их литерами, но оставили как бы под единым хозяином. «Из Кудиных они», — сказала Лариса.

Целое лето, пока на доме шли строительные работы, мы пытались познакомиться с Ольгой Владимировной, которую рекомендовала нам Лариса. Она делала краткосрочные набеги на квартиру, потому что проживала на даче, и мы никак не могли совместить наши графики для встречи. Но как только желтый лист покрыл шатер только что отремонтированного дома, семья Ольги Владимировны вернулась в городскую квартиру, и мы были званы на чай с конфетами.

Старые дома особенные не только по архитектуре. Для меня еще очень важен их запах. Где-то он кислый, как забытые щи, где-то тяжелый, напитанный горем живших здесь поколений. В этом доме дух сладковато-терпкий, немного с оттенком запаха старой бумаги.

Из большого дома с анфиладой комнат во владении Ольги Владимировны чуть меньше половины. Гостиную с парадным камином разгородили после революции на несколько частей. Камин достался нашей хозяйке, но стал частью ванной, и смотрится довольно нелепо. Окна большой комнаты выходят на Чапаевскую. Она осталась абсолютно такой же, как и до революции. Слева и справа по углам две изразцовые печи, на полу дубовый паркет, на стенах картины.

«От бабушки достались, — говорит Ольга Владимировна.  — Ей на свадьбу подарили  в 1901 году. Одна – олеография, другая – оригинальная живопись, но художник неизвестен. Когда-то в этой комнате стояла старинная мебель, киот из красного дерева и резной буфет, но всё это со временем приходило в негодность, и мы выкинули её, заменив современной. Не берегли. Бабушкино немецкое пианино, на котором онаеще училась играть в конце 19 века, выбросила моя свекровь. Я уезжала в командировку, приехала, а вместо моего инструмента стоит полированная «Ласточка», за которую я так никогда и не села больше».

Представим нашу собеседницу: Ольга Владимировна Пименова, в девичестве Маркова. До недавнего времени – педагог Самарского экономического университета, где 40 лет преподавала иностранные языки. Сейчас на пенсии.

«Моего прадеда звали Ян Адамович Куден (ударение на «е»). Он приехал в Самару из Латвии в 60-х годах 19 века. Купил здесь дом, женился, занялся бизнесом. Супруга его, Вера Николаевна, была женщиной образованной, из хорошей семьи. Сначала семья жила на окраине Самары, в Марьиной роще (ныне – территория ТТУ на верхней Полевой), а потом дед приобрел дом на Николаевской улице, тот самый,  который ремонтировали в этом году. Брат раскопал факт, что до того, как дед его купил, в нем жили братья Жемчужниковы (которые придумали Козьму Пруткова, прим.ред). У них бывали все знаменитости того времени,включая Алексея Константинович Толстого.

Этот факт проверить не удалось, поэтому поверим Ольге Владимировне на слово.

Прадед построил три каменных дома на этой усадьбе, и начал сдавать в них квартиры. Ян Адамович помимо этих четырех домов владел хутором в Дубовом Умете, поэтому семья была вполне обеспеченной. Со временем он совсем обрусел и сменил имя на Иван. И фамилия стала писаться на русский манер: Кудин. Семья его была большая: шестеро детей. На их образование он средств не жалел. Одна из его дочек, Мария, закончила Бестужевские курсы в Санкт-Петербурге. Другая, Клавдия, училась в Сорбонне. Я помню Клавдию Ивановну уже глубоко пожилой женщиной. Мы жили вместе в этой квартире, и она со мной разговаривала исключительно по-французски. Это было удобно еще и потому, что никто из коммуналки наших разговоров не понимал. Единственный сын Ивана Адамовича Николай сгинул во время Гражданской войны. Он примкнул к белочехам, за что красные его потом расстреляли.

На рубеже 20 века семья начала шириться. Дочери повыходили замуж, сменили фамилии. Мы уже Марковы, по деду.За Николая Яковлевича Маркова вышла старшая дочь Кудиных Лиза.  Мой дед окончил фармацевтический факультет и всю жизнь служил в аптеке на Железнодорожном вокзале. Когда они с бабушкой поженились, то прадед им отдал один дом, вон тот, соседний, деревянно-каменный. Но в революцию у Кудиных почти всё отобрали. Спасло нашу семью уважение, с которым тот самый пролетариат, который начал всё делить, относился к Ивану Адамовичу. Надо отметить, что прадед был человеком очень вежливым и почтительным к людям. Не грубил, не смотрел свысока. И эти качества сослужили нам хорошую службу. Кудиных и Марковых уплотнили, отдав 2 этаж вот этого каменного дома, где мы сейчас находимся. Семья разделилась, две дочери Мария и Елизавета уехали в Санкт-Петербург. В Самаре остались Клавдия и Анастасия.

В 1906 году в этом доме родился мой отец, Владимир Иванович Марков. Он окончил МГУ, где у него лекции читал сам нарком просвещения Луначарский. Папа был большой умница, библиофил и прирожденный педагог. На его лекции по истории древнего мира и археологии в Куйбышевском педагогическом институте собирались несметные толпы, весь город ходил. Он был историк, археолог и краевед. Бережно собирал историю нашей семьи, собственно, от него я её и знаю. Потом он работал директором краеведческого музея, который располагался у нас за стеной, в нынешнем храме, пока не переехала в костел. Библиотека у нас была просто огромная. После смерти папы мы её разделили на три части с двумя моими братьями. А вот фамильные драгоценности от нас уплыли. Отец был бессребреником, которому нужны были только книги, поэтому он не настаивал на исполнении завещания. На самом деле в семье хранились драгоценности, которые бабушка Мария завещала моей матери. Но, видимо, от греха подальше, папа от них отказался, и бабушка Лиза увезла их в Санкт-Петербург. Во время блокады всё было продано или обменено на еду.

Я родилась во время войны, когда уже наша квартира была такая, как сейчас. Из детства воспоминание, что вокруг жили одни старухи. Мои две бабушки, а еще три соседки по коммунальной квартире –Варвара, Евдокия и Сергеевна (так почему-то её все называли). Все они прожили долгую жизнь и умерли уже под 90 лет. Одна из старух хорошо помнила Яна Адамовича Кудена. Помимо них во дворе публика была разная. В один дом вселилась семья сотрудника КГБ, в другом оказались какие-то рыночные дельцы. За моей стеной живут хозяева, которые совсем за домом не ухаживают. Два года назад у них провалилась крыша, пошла трещиной стена. Жалко, сил нет. Я туда не хожу, чтобы не расстраиваться. Ведь наш дом уже 140 лет почти простоял, и еще столько же может! Стены у нас метровые, надежные. Дом признали аварийным и исключили из программы капитального ремонта.  Дочь говорит, зачем ты здесь живешь, давно бы уже переехала. Но я не хочу даже думать об этом. Во-первых, я последняя из Куденов, кто живет в своем родовом гнезде. Во-вторых, куда не приду, мне везде тесно. А  здесь просторно и дышится хорошо».

Текст: Анастасия Кнор

Фотографии: Дария Григоревская