«Была вероятность получить пулю, пока ты просто объезжаешь территорию»

21 ноября 2013 года в центре Киева началась массовая акция протеста. Горожане вышли на улицы в ответ на отказ правительства подписывать соглашение об ассоциации между Украиной и Евросоюзом. В январе началось вооруженное противостояние митингующих с властями, а в апреле 2014 года — гражданская война. Донецкая и Луганская области провозгласили себя независимыми республиками. В Россию, в том числе в Самару, приехали беженцы. Корреспондент «Другого города» поговорила с людьми, которые стали свидетелями этих событий.

Михаил Милберг, работал фотографом на Майдане и в Донбассе: «Была вероятность получить пулю, пока ты просто объезжаешь территорию»

– В январе 2014 года я поехал в Москву решать амурные дела, там жила девушка. Мы решили их так, что оставаться больше не было смысла. Возвращаться в Самару тоже не хотелось. Я просто сидел в кафе и смотрел телевизор – по всем каналам показывали Майдан. Причем ситуация в Киеве идеально соответствовала моему внутреннему состоянию. В итоге я допил чай и поехал на Киевский вокзал.

На следующее утро я уже выходил из метро на Крещатике. У меня не было карты, ясного понимания происходящего и четких планов, зато была камера. Она всегда оправдывает мои поступки и позволяет переступать границы, которые мне ни за что не преодолеть просто так. В первой же палатке я стал общаться с протестующими, фотографировать, узнавать текущую ситуацию и возможные вписки. Сначала советовали одно место, потом другое. В итоге осел в хостеле, где жила куча фотографов, журналистов и операторов. Из России я был один среди американцев, голландцев и французов. Был даже один иранец. «На улице -18, тут тебе не арабская весна», –  говорю ему. Он смотрит удивленно: «А я и не араб, я – перс». Вот и познакомились.

У меня был простой регламент: два часа снимаю, отогреваюсь в помещении, потом опять выхожу. Одежда была совсем не для Майдана, и особо утеплиться не удалось. Основные события происходили на улице Грушевского. «Беркут» усмирял толпу водометами, а протестующие пряталась за стеной огня из горящих покрышек. Таким образом, все вокруг было льдом с примесью копоти. Огонь, лед и невыносимый запах горящей резины — мои первые впечатления от зимнего Киева.

Из-за холодов меня хватило всего недели на две. Но сопричастность к чему-то важному, что меняет ход истории, — сильное чувство. Все, что происходило вне этого момента, казалось незначительным. Внезапно исчезли всевозможные начальники, флегматичные подружки, плохие новости, счета за коммуналку и подобные вещи. Я был наедине с собой в чужой стране в эпицентре мировых событий. Жизнь в этот момент становится наиболее проста и волшебна: нужно контролировать страх, чувство холода и снимать.

Я вернулся в Самару, но только для того, чтобы опять поехать в Киев более подготовленным. И когда из новостей стало ясно, что обстановка на Майдане накаляется до предела, — вылетел первым же рейсом. Было очевидно, что мирного решения конфликта уже не будет. Минутка слабости накрыла на пересадке в Шереметьево. Когда я просматривал на телефоне свежие новости с охваченных огнем улиц Киева, а голос по громкой связи аэропорта нежно и настойчиво упрашивал кого-то улететь в Мюнхен.

Когда я прилетел в Борисполь, все дороги к Киеву уже перекрыли. Было введено чрезвычайное положение, и таксисты отказывались ехать в город. Вместо этого туда автобусами везли радикалов со всех областей, которые всячески пытались прорвать кордоны. Из-за этого образовались километровые пробки. Самолет прилетел часов в десять вечера, и ближе к ночи на баррикадах должен был начаться очередной замес: правительство планировало операцию по разгону Майдана. На улице лил проливной дождь, валюты у меня было немного. Водитель все же нашелся, но эта поездка обошлась по цене почти как весь перелёт. Охая и вздыхая, он брал даже рублями.

Ехали довольно долго. Центр был полностью перекрыт. Полицейскими, Беркутом, внутренними войсками и протестующими всех мастей. Пришлось выйти за несколько кварталов и преодолевать баррикады самому.  Все мои хлебные места выглядели опустошенными. Дом профсоюзов, где был пресс-центр, сожгли. На первом этаже после тушения вода стояла по колено. До этого всё было цивильно — получаешь пресс-карту, идешь на передовую, там тебя проверяют, отмечают и предупреждают. Теперь уже работала стихия, толпа сметала все на пути. Хостел, где я жил ранее, закрыли, кафешки разгромили, обменные пункты заколотили. В этот раз я вписался на квартиру на Костёльной. Кинул вещи и сразу пошёл снимать.

Снова слепило ощущение причастности к происходящему. На глазах творилась история. Был февраль, и я мысленно строил параллели с февральской революцией в России 1917 года. Вспоминая про то, что революция пожирает своих героев. И это произошло довольно скоро, на Институтской (сейчас улица Героев Небесной Сотни), когда неизвестные снайперы начали стрелять по всем подряд. Тогда за один день по официальным данным погибло 75 человек, 571 человек был ранен. Я лежал под пулями на холодной мокрой мостовой, рядом со мной с фотокамерами лежали примерно десять человек, а ещё двадцать бежали с видеокамерами. Тогда пришла мысль, что весь Майдан — это был какой-то театр, который все должны увидеть. А сейчас на глазах наступает развязка этой пьесы.

На следующий день президент Виктор Янукович был вынужден вывести спецподразделения «Беркут» и силы внутренних войск из Киева, подписать соглашение с лидерами оппозиции и дать согласие на проведение досрочных президентских выборов.

Когда началась война на Донбассе, я снова поехал. Практически за несколько дней до своего дня рождения. В июне был массовый исход беженцев: обстреливали Луганск, Мариуполь, на приграничных территориях России начали образовываться палаточные лагеря.

Сначала я приехал в Ростов. Несколько дней снимал на границе, общался с беженцами, узнавал, где лучше проехать, какая дорога заминирована, а какая простреливается, где находятся войска. Через три дня я уже приехал на автостанцию в Шахтах и взял билет в Луганск. Только вот никто туда не ехал. Дураков не было, но было три бодрых мужичка, которые тусили в своем уголке пустого зала. Почти сразу стало ясно, что нам по пути. Они тоже ехали на войну.

Мы заходили через Изварино. Незадолго до этого там отработали танки, поэтому за нейтральной полосой не было украинских пограничников. Да и КПП практически тоже не было. Вскоре ополченцы за нами прислали Ниву, и мы поехали через Краснодон в Луганск. Пока катались по городу, по разговорам с командирами я понял, что не стоит здесь оставаться.

Ребята ехали в Донецк. Предполагалось, что там будут происходить основные боевые действия. Я поехал с ними и попал в разведроту, а фотограф в разведроте определенно чужеродный элемент. Это было как раз то время, когда кошмарили аэропорт. Боев еще активных не было, но его уже полностью окружили ополченцы. Я начал снимать ежедневную рутину и ждать, что что-то будет. День за днем. Поступали сводки из Славинска, Краматорска, где шли бои. Линия фронта приближалась, но у нас ничего не происходило. Только напряжение нарастало.

Команды приходят в самый последний момент, поэтому всегда нужно быть наготове, в любое время суток. Это очень тяжело. И приказ все же поступил — нужно было выдвинуться на позиции в полной боеготовности. Все надели броники, разгрузки, каски. Мы на скорости открываем двери, выскакиваем на ходу из машины, занимаем позиции и ждем. Выстрелы рядом, прямого боя нет.  Так прошло часа два, пока не дали «отбой». Это повторялось несколько раз в разных вариациях и в разное время суток.

Вся эта атмосфера напряженного, лихорадочного бесплодия порядком поднадоела. Я уже думал, ехать в Славинск или Краматорск. Здесь ничего не снимешь: к аэропорту не подойти, на территории разведроты вообще снимать нельзя. Но на войне любое передвижение — это дело рискованное. Истина, засевшая в подкорке еще с Чечни, когда боевики минировали дороги, и без саперной бригады можно было уехать на тот свет. А на гражданской войне, тем более одному, лучше не дергаться. Это до первого блокпоста, так как ни аккредитации, ни пресс-карты не было — в лучшем случае плен. В таком раздрае и метании прошло еще несколько дней.

В это время начался крупный фотофестиваль. Здравый смысл победил, и я решил ехать туда, а не ждать у моря погоды. Обстановка на время стабилизировалась, но приключения все же нашлись.

Мы начали мониторить военную часть, где ещё находились украинские военные. Сначала ее собирались брать штурмом. Мы несколько раз на машине объезжали эту военную часть, чтобы определить слабые места в обороне. Фургончик системы «Газель», летящий на бешеной скорости по бетонке, почти не управляем, но мне нужно было, высунувшись из окна, отснять военную часть со всех сторон. Мишень была прекрасная. Была вероятность получить пулю, пока ты просто объезжаешь территорию.

В итоге генералы заключили договор, и солдаты ВСУ ушли по-хорошему с белым флагом. После этого на территорию должны были зайти ополченцы, делить трофеи.  Но несколько комбатов у входного шлагбаума несколько минут выясняли между собой, как будут распределяться боеприпасы между батальонами. Потом шлагбаум подняли, и ополченцы хлынули к оружейным складам, расположенным в глубине территории.  Склады оказались заминированы по таймеру. Украинский гарнизон за это время спокойно покинул пределы Донецка, а потом там все взлетело на воздух.

Из-за заминки на входе мы не успели дойти до складов, но и так мало не показалось. Лежишь и голову не можешь поднять. Весь обратный путь ползли на животах — контуженные, но живые. Отъехали потом на безопасное расстояние и всю ночь смотрели эти салюты. В восемь утра приехали — где-то глубоко в подвале все еще что-то взрывалось. Ополченцы искали в развалинах то, что пострадало в меньшей степени. Но тщетно — при таких температурах не остается ничего. Даже соседние пристройки и автогараж выгорели полностью. Казармы уцелели, но от них никакого толку.  Короче, было весело. Но на этом я вспомнил, что «война — дело молодых». И оглохшим уехал на фестиваль.

Виктория, приехала из Мариуполя: «Нам тогда не хотелось разбираться, почему и кто виноват»

— Первым уехал отец. Он взял с собой моего среднего брата, а потом к ним поехала мама с младшим. Я осталась одна, но за мной присматривала бабушка. Месяцев через десять за мной вернулась мама, и 19 июня 2015 года мы уехали с Украины.

У нас бывали времена, когда нельзя было выйти на улицу из-за комендантского часа. И разные события начали наслаиваться друг на друга. Один раз мои родители поехали в другой район по делам, а когда возвращались – весь центр города был заполнен военными. Тогда я вообще не понимала, что происходит. Просто было страшно. Особенно когда начинались боевые действия в близлежащих районах. Помню, мои родители как-то ездили в Широкино и останавливались у знакомого. У этого мужчины был огромный двухэтажный дом. Уже во время войны, когда родители проезжали мимо этого человека и хотели зайти в гости, дом был полностью разгромлен. Вокруг Мариуполя такие вещи происходили постоянно.

Наш город делится на две стороны – левый и правый берег. Случилось так, что на левом берегу что-то взорвалось и там погибло много людей (мы жили на правом). Сколько жертв – не говорят. В этот день моя знакомая собиралась идти на рынок с мужем. Они уже собирались уходить, когда она предложила супругу попить кофе. Пошли на кухню, посидели там, а когда собрались выходить – произошел взрыв. Они падают, не понимают, что происходит. Забегают на кухню, а она наполовину разнесена. После этого случая детей очень долго не выпускали из дома, потом всё как-то успокоилось.

Не могу сказать, что у нас были какие-то боевые действия в городе, но военные приезжали постоянно. Я жила недалеко от набережной, и там у нас стоял заброшенный ресторанчик «Маяк», который работал ещё в советское время. Из него сделали блокпост. Военные ходили по улицам с оружием, но никогда никого не трогали, хотя ходили всякие слухи. Но нам они казались безобидными. Иногда смотришь — парень идёт. На вид лет двадцать, а у него уже руки нет.

У нас в городе еще есть лес, через который есть несколько дорог в парк. Мы с подругой гуляли там и решили пойти на набережную. Обходить не хотелось, и мы решили срезать через лес. Я шла чуть впереди, подруга сзади. И в один прекрасный момент я вижу проволоку, а на ней висит огромная картонка с надписью: «Осторожно, мины». Так и застыла на месте. Началась как будто сцена из боевика: я показываю подруге на эту надпись, мы оборачиваемся и резко убегаем. Не знаю были ли там действительно мины, но двум шестнадцатилетним девочкам этого хватило.

Эта подруга, кстати, тоже сейчас в России живет. Она собирается получить гражданство и остаться здесь. Мне же больше нравился тот ритм жизни, который был у меня в Мариуполе. Я люблю свой город, люблю свою страну. Сейчас там всё спокойно, и я планирую вернуться домой.

Тогда нам не хотелось разбираться, почему и кто виноват. Мы просто хотели жить в стране, в которой все спокойно и нет конфликтов. Для нас эти события были шокирующими, потому что до этого я считала, что живу в самой спокойной стране.

Текст: Катерина Маршалюк

Фото: Михаил Милберг