МОНАСТЫРСКИЕ ПРОЛЕТАРИИ

Владимир Громов публикует в ДГ, пожалуй, лучший материал по истории города в этом году.

Паломникам, любующимся солидными строениями самарского женского Иверского монастыря, слушающим благообразный звон его колокольни, сложно сегодня представить ту жизнь, которая бурлила в этом районе  в эпоху СССР.

Между тем в 1925 году по решению властей монастырь был закрыт, а в бывшие кельи монашек заселен самарский пролетариат. О том, как самарцы осваивали монастырскую территорию, переименованную в Рабочий городок, Владимир Громов поговорил с бывшим заместителем начальника энергетического цеха Завода клапанов Борисом Александровичем Титавниным.

 ~

 — Когда вы приехали в Рабочий городок?

— Я родился в 1936 году и с рождения жил там. Бывшая территория монастыря была обнесена стеной, поэтому как бы была городом в городе. 90% населения нашего района были работниками пивзавода, ГРЭС и бондарной фабрики, где делали бочки. Еще на втором этаже «бондарки», кстати, одно время делали папиросы «Казбек». Всего в городке было 20 корпусов. Мы жили в 11-м корпусе. Нашей семье повезло, мы жили в коммуналке из бывших покоев игуменьи монастыря. У нас были высокие потолки, и даже был туалет в доме, а у остальных туалеты были на улице. У всех были сараи, погреба, многие держали кур, были козы.

— Я жил с мамой, папой и дедом. Впрочем, в войну я почти никого, кроме деда, и не видел. Отец  Александр Петрович Титавнин был преподавателем в Индустриальном институте, его мобилизовали на войну, но почти сразу отозвали с фронта и отправили руководить зэками на строительстве Безымянской ТЭЦ. Сообщения между Безымянкой и нашей частью города почти не было, поэтому во время войны папа приезжал домой на поезде на открытой платформе раз в месяц, а в остальное время был там на казарменном положении. Карточки нам привозил и уезжал обратно. Бывало, что и два месяца не приезжал. Мама Зинаида Сергеевна работала в госпитале, а дед был портным в Драматическом театре. Можно сказать, что в войну я жил у деда в цехе. Кстати, дед Петр Мефодьевич Титавнин не только в театре работал, но шил фраки актеров для фильма «Кутузов» (Мосфильм, 1943 г.). Он же был портным старой школы и знал, как надо шить фраки.

— Монастырское прошлое городка как-то влияло на жизнь его обитателей, оставалось какое-то особое отношение к этому месту?

— Несколько бывших монашек жили у нас в верхней части городка. Еще помню, что мама одного из моих товарищей Альки была очень набожная. У них в комнате хранились штабеля икон, оставшихся от монастыря. Наверное, монашки им на сохранение иконы принесли. Но основная часть жителей нашего городка какого-то благоговения к этому месту не испытывала. Люди были простые, рабочие.

 — Вы говорите о монашках, но есть легенда, что монашек Иверского монастыря чекисты после революции расстреляли или утопили в барже на середине Волги.

— Утопили на середине Волги? Волга до постройки ГЭС у Куйбышева была узкая и мелкая. Мели сплошные были. Я точно помню каких-то старых женщин, которые жили в нашем городке, про них говорили, что они бывшие монашки.

В процессе разувания у мертвеца отломался кусок стопы и застрял в сапоге. Сапог мяли, трясли, выбивали, но поняли, что достать не смогут, а обувь попортят. Впарили эти сапоги на пароме какой-то бабе из Рождествено.

 — А монастырские сокровища вы искали?

— Я был маленький в войну и по склепам лазил только для игры, а мужики  действительно после работы вскрывали склепы и пытались найти там что-то ценное на продажу. Вход в галерею склепов был недалеко от трапезной. Однажды нашли офицера, на котором сохранился мундир с эполетами и сапоги. Сапоги решили снять на продажу, но вот незадача: в процессе разувания у мертвеца отломался кусок стопы и застрял в сапоге. Сапог мяли, трясли, выбивали, но поняли, что достать не смогут, а обувь попортят. Впарили эти сапоги на пароме какой-то бабе из Рождествено. Про секрет ей не сказали, конечно.

— Еще было, что полезло в склеп несколько человек, а там один из них, эвакуированный, прыгнул первый, выхватил у покойника золотой крест и убежал с ним. Не захотел делиться с остальными. Те за ним бросились, но не успели догнать. Ломились в дверь, все окна побили, пытались взять дом штурмом. Но тут уже милиция вмешалась. Из одного склепа к тому времени уже вынесли 12 оцинкованных гробов, они лежали в сарае, но их тоже вскрыть не успели. Не знаю, кто там лежал. После того случая милиция все гробы вывезла, а входы в склепы засыпала. Черепа и кости так и валялись по всей территории, но кладоискательства уже не было вроде.

 — Полностью замуровала? 

— Лазить туда стало невозможно, но на некоторых склепах были пробиты крыши, и над ними стояли туалеты. Если туалет стоит над склепом, то выгребную яму можно было не рыть. Как-то спокойно к этому относились.

Памятник Алабину тоже хотели снести, но его женщины отстояли, потому что он им был нужен. Кучей стали и не дали его свалить. Они за его крест привязывали веревки для сушки белья.

 — А как же уцелел памятник Алабину?

— Случайно уцелел. Когда монастырь заселяли рабочими, то никто не хотел жить между могилами. Людям нужно было ставить сараи, рыть погреба, поэтому мужчины все могильные памятники сломали, и они горой лежали со стороны Вилоновской улицы. Памятник Алабину тоже хотели снести, но его женщины отстояли, потому что он им был нужен. Кучей стали и не дали его свалить. Они за его крест привязывали веревки для сушки белья. Один конец туда, а другой — к зданию бывшей трапезной монастыря, где сделали клуб ГРЭС. Этот памятник случайно и уцелел. А примерно в конце 50-х как-то гляжу: входит во двор делегация с венками. Что такое? Не бывает у нас таких людей в солидных костюмах и с цветами. Оказалось, что это болгары, которые ищут могилу Алабина. А у памятника свалка была. Сразу ж прислали роту солдат, которые там все почистили и через пару дней болгары смогли к памятнику пройти и свой венок возложить.

 — Говорят, что  в войну была большая дружба и взаимовыручка у людей?

— На самом деле так и было. Мой друг – мальчишка, который на первом этаже нашего корпуса жил, — от голода опухал, а я его подкармливал тем, что мне родители давали. А я ведь тоже недоедал. У жильцов нашего корпуса был общий погреб и ключи от замка на его двери. Там картошка лежала, еще что-то съестное, так за войну не было случая, чтобы что-то кто-то из того погреба украл. У своих было нельзя красть, хотя и было очень голодно. При этом преступность в Куйбышеве в то время была довольно сильная.

— Кино про «черную кошку» вы видели, а в Куйбышеве все было очень похоже. Городок был разделен на три района: верхний, средний и нижний. Понятно, что иногда между районами происходили драки. Драка начиналась с пацанов, а заканчивалась взрослыми. Наш район иногда объединялся со средним против верхнего. Лежачих не били, конечно. Обычное дело было, что могли отлупить  мальчишки, если ты зашел не на свою территорию. Тем более если вообще вышел за пределы городка на Фрунзе, например, то там были свои банды. Я вам скажу, что из десятков моих товарищей по городку в итоге  сели в тюрьму почти все. Трое не сидели, включая меня. В каждом доме был свой сидевший.

— У нас в доме надо мной жил такой блатной по кличке Мышонок, который с детства так и начал сидеть. Тетя Поля постирала шаль, повесила сушить и заснула перед ней. А он тихо снял вещь с веревки, разбудил тетю Полю и говорит: «Тетка, своровали твою шаль, видел, что на рынке ее уже продают. Давай быстро 50 рублей, я ее выкуплю». Обежал дом с 50 рублями и вернул ей шаль. Еще был в соседях такой бывший разведчик и орденоносец, который начинал хулиганить, когда напивался. Он мебель из окон выкидывал, мать свою избивал. Но он еще и был ценный котельщик для ГРЭС, так ему присудили ночью в тюрьме сидеть, которая рядом здесь была, а днем водили на электростанцию работать.

Меня от тюрьмы, наверное, уберегло то, что я в детстве много времени проводил  у деда в театре, а не только хулиганил на улице.

— Меня от тюрьмы, наверное, уберегло то, что я в детстве много времени проводил  у деда в театре, а не только хулиганил на улице. Да и отец у меня был очень интеллигентный, увлекался орнитологией, фотографией, краеведением. У него был фотоаппарат с телеобъективом. Позже отец стал лучшим таксидермистом Куйбышева, а в 60-е годы помогал создавать экспозицию отдела природы нашего Краеведческого музея, ездил с музейщиками в экспедиции.

 — Оружия у хулиганов вашего городка было много?

— С оружием в Куйбышеве после войны проблем не было. На берегу Волги от Самарки и до Красноармейского спуска была свалка металлолома из подбитого вооружения, привезенного с фронта. Там много чего было можно найти. Охраны никакой не было. Естественно, что мы доставали порох из патронов и бросали его в костер. Однажды нашли целую коробку детонаторов, там такой белый порошок был, который сильно взрывался, если его поджечь. Один мой товарищ лимонку нашел. Он неудачно выдернул чеку, хотел бросить лимонку за угол дома, но уже не успел. Сам он за углом дома уцелел, а пальцы на руке ему оторвало. Еще был знакомый хулиган-ровесник, у которого был пистолет ТТ с кобурой. Он с ним прямо по улице и ходил. Тоже потом посадили его. А самолетная свалка была за Самаркой. Когда одному глаз покалечило, то тут уже участковый вмешался и начали все оружие отбирать.

 — Очень напоминает песни Высоцкого о послевоенном детстве.

— Ну, мы не только хулиганством занимались после школы. У нас городок ведь на спуске расположен, местность холмистая, поэтому было много горок для катания на лыжах. Вокруг всех сараев были проложены лыжни. В войну, естественно, лыжи купить было нельзя, поэтому мы делали их сами. Берешь доску примерно метровую, выстругиваешь, а потом острый конец лыжи держишь над паром. Когда дерево размякнет, то этот острый конец засовываешь под тяжелый сундук и начинаешь тихонечко загибать. Другой конец лыжи ставишь на табуретку и ждешь, пока лыжа затвердеет. Через какое-то время такие лыжи вновь выпрямлялись, естественно, ну и опять их надо гнуть.

 — А палки делали?

— Палок не помню. Вроде бы без них там по горам гоняли. Самым крутым трюком было промчаться с Вилоновского спуска между пивным киоском и столбом. Бывало, что серьезно расшибались на этом трюке. Но все равно скоростные спуски на лыжах – это было главное увлечение пацанов нашего городка в военное и послевоенное время. Кто приходил к нам, удивлялись нашим лихим выкрутасам на лыжах. Ну, а как не съехать с горы, с которой другие могут спуститься? Тебя же потом пацаны уважать не будут.

— Еще у нас были большие сани, в которые мы садились вшестером и мчались по Вилоновскому спуску от Чапаевской и до самой Волги. Последний был рулевым и рулил багром. Были и гораздо более рисковые развлечения. Во-первых, мы делали такие руляши. Сбиваете две метровые доски в форме буквы Т и прибиваете к ним коньки. Два задних конька прибиваются гвоздями намертво, а передний можно поворачивать деревянным рулем. Ложитесь и несетесь по горе вниз. Девочка у нас одна насмерть так расшиблась, она в машину врезалась. Но руляш был еще не очень опасный, можно было в сторону упасть.

— Был еще один способ более быстрого, но опасного спуска. Приносили с завода пруток диаметром примерно 12 мм, гнули все вместе его об столб, и получалась изогнутая полумесяцем арка из двух полозьев. К полозьям приваривались маленькие площадочки для ног, а за верхнюю соединяющую часть арки вы держались, как за ручку. Получалось что-то типа стоячих саней или двух соединенных больших-лыж-коньков из прутка. Ногами можно было рулить, сдвигать ноги. Эти каталки были очень быстрыми, но если вы с них падали, то летели кувырком. Ну, тут уж как повезет. Можно еще было чалить машины на коньках. Забрасываешь на кузов машины, которая идет вверх по Вилоновскому спуску, крючок с веревкой, а за веревку цепляются человека четыре. Бывало, конечно, что шоферы у нас и шапки отнимали, и «фонари» нам вешали.

Можно было иногда выйти за пределы городка и отнять мяч у детей из дома на Вилоновской, где жили состоятельные семьи эвакуированных сотрудников правительства.

 — А футбол и велосипед?

— Для футбола был нужен мяч, а у нас его не было. Но можно было иногда выйти за пределы городка и отнять мяч у детей из дома на Вилоновской, где жили состоятельные семьи эвакуированных сотрудников правительства. Велосипедов в войну тоже не было. У моего отца перед войной реквизировали велосипед для военных нужд. Был такой отряд самокатчиков. Отцу выдали расписку, что после войны велосипед вернут. Действительно, нам вернули после войны три неисправных велосипеда, а мы из них смогли собрать один, на котором я потом ездил.

— Правительственных детей в школе не трогали? За это же, наверное, можно было схлопотать «врага народа»?

— У нас в классе вроде учился внук Калинина, не помню, чтобы мы его обижали. С темой «врагов народа» я сталкивался дважды. Один из коллег моего отца по преподаванию в Индустриальном институте (Технический университет) по фамилии Созинов проводил какую-то лабораторную со студентами и якобы сказал, что немецкие приборы дают более точные показания, чем наши. Мол, поэтому нужно при измерениях использовать их, а не отечественные приборы, которые тоже были в лаборатории. Его за это посадили.

 — А второй случай?

— Наш класс позвали на прививку, а я еще с двумя одноклассниками как самый резвый первым заскочил к врачам. Это еще в 65-й школе было в 1943 году. Нам троим сделали прививки, и сразу же в это помещение вошли чекисты и при нас арестовали этих врачей. Сказали, что вредители нас заразили тифом, и тут же нас отправили на конной повозке в тифозную больницу. Без сообщения родителям и прочих церемоний. Тифозная больница была на углу Самарской и Красноармейской. Там были разные палаты в зависимости от состояния больных  и их температуры. Температура после прививки у меня действительно поднялась, но кто-то подсказал мне, что нужно вставлять градусник задом наперед, тогда он будет показывать меньше градусов. Иначе меня могли перевести в палату к более тяжелым больным, а уж там я точно заразился бы тифом. Через пару недель меня из больницы выкрал дед. Он спрятал меня у себя в театре, я там у него жил несколько дней. А то меня могли вернуть к тифозным больным.

 — Вы жили у Волги, наверное, часто с мальчишками ходили на реку?

— Весь берег Волги в те времена  был в сараях, на берегах лежали сотни деревянных лодок, стояли дебаркадеры спортивных обществ, где занимались греблей и яхтенным спортом. Лодки просто привязывали, их никто не охранял и не воровал. У нас тоже была лодка, когда стал постарше, то постоянно на ней рыбачил. Рыбы было в разы больше, чем сейчас, но с экологией было тоже не очень хорошо. На берегу стояли мазутные баки, а у ГРЭС выкладывали битум. Если заходить купаться с берега, то приходилось позже оттираться от мазута. Волга не только нас кормила, но и согревала нас. Ведь по ней сплавляли плоты бревен, а в большей части Куйбышева было дровяное отопление. Можно было на лодке ловить оторвавшиеся от плотов бревна. Позже это делать власти запретили, но можно было поднимать топляк – бревна, которые утонули. Для этого с лодки мы в бревно, которое видно было через воду, вбивали кувалдой багор с веревкой. Потом бревно подтягивали к берегу, сушили, пилили на метровые куски, запасали себе или продавали. Такая была  подработка у нашего городка.

— Жили в вашем городке какие-то знаменитости?

— В Струковском парке в те времена стоял цирк шапито, и его артисты снимали комнаты у нас в городке. В семье моего друга снимал чулан дуэт клоунов. Как положено, один клоун был огромный, а второй маленький. Вот однажды толстый пошел купаться на Волгу, а пока он плавал, у него своровали с берега всю одежду. А мы рядом купались. Он говорит моему другу: «Я же не могу идти домой в одних трусах, сбегай,  возьми из чемодана мне одежду». Друг сбегал и принес, но ошибся чемоданами. Но клоун же – артист. Он как-то натянул до бедер брюки своего миниатюрного коллеги, даже зад не смог прикрыть. Потом набросил на плечи пиджак, надел шляпу и важной походкой пошел домой. Мы с мальчишками обхохотались от этого зрелища.

— Еще у нас в городке позже снимали сериал «Тревожные ночи Самары», но это не очень удобно было. Ты домой идешь, а пройти нельзя: там снимают, как какой-нибудь чекист с револьвером за контрреволюционером  бегает.

 — Ваш городок находился в самом центре жизни города. Вы видели парад 1941 года?

— Нет, этого я не видел, но мы все видели, как роют бункер для Сталина. Мы не знали, конечно, что именно там строится, нам говорили, что строят бомбоубежище. В склоне под Драмтеатром было сделано два бетонированных выхода с мощными дверями, и оттуда выезжали машины с грунтом. Это мы видели, но не удивлялись как-то. У нас же и самих под домом было бомбоубежище в бывшем монастырском погребе. В скверах площади Куйбышева во время войны стояли зенитные батареи. Однажды зенитки стреляли, а у нас от этого шума вылетали окна. Может быть, самолет-разведчик пролетал,или были учения.

— Вы сильно чувствовали войну?

— Город был все же довольно далеко от линии фронта. Я помню пленных немцев, которые копали траншею по Вилоновской для прокладки какой-то трубы. Помню, вроде что 9 мая 1945 года шел дождь, но мои друзья детства спорят со мной, говорят, что я ошибаюсь. Очень запомнился пожар, который был после войны на Пивзаводе. У нас в городке говорили, что три женщины из числа заключенных, которые там работали, облили керосином и подожгли зерно, которое там сушилось, и даже подперли выход, чтобы работники не смогли выйти. Работников вывели, а несколько корпусов выгорело изнутри. Горящее зерно летело с пивзавода на наш городок, и некоторые здания пожарные поливали водой. Потушили пивзавод только через два дня.

Не все, может, и кричали плохое Хрущеву, но он так понял, что вся толпа его ругает. Сказал что-то типа: «Эх, Самара, была ты хулиганской и такой осталась».

— Еще помню приезд Хрущева и скандальный митинг на Куйбышевской площади. Людей с заводов согнали на площадь  к 12 часам, а Генеральный секретарь изволил приехать только через 4 часа. Естественно, что все были уже на взводе. Когда он вышел на трибуну, то задние ряды решили подойти поближе, чтобы лучше видеть. Началась давка, крики. Там не все, может, и кричали плохое Хрущеву, но он так понял, что вся толпа его ругает. Сказал что-то типа: «Эх, Самара, была ты хулиганской и такой осталась». А я сам издалека смотрел с Рабочей улицы. После того как народ разошелся, вся площадь Куйбышева была завалена обувью. Людей толпа несла, они не могли остановиться и поправить ботинок, их бы просто раздавили.

 — А стояние Зои видели?

— Нет, не видел, но говорили об этом чуде тогда много. И не только в Куйбышеве, но и вообще в СССР. Я проходил службу на Тихоокеанском флоте, на острове Русский. И однажды нам нужно было съездить с офицером на поезде за оборудованием из Владивостока в Иркутск, кажется. А мы ехали в общем вагоне, там общались с другими пассажирами. Откуда ты? Из Куйбышева. Из Куйбышева?! Ах, у вас же там чудо такое было! Слышал? Не видел, но слышал. Столько еды натащили нам, даже бутылку принесли. Просто за то, что я из города, где произошло чудо.

Следите за нашими публикациями в Telegram на канале «Другой город» и ВКонтакте