У меня есть друг. Его зовут Стас. Как-то в начале 1989 года он показал мне Питерский журнал Аврора #5’88, купленный по случаю в Букинисте. Такая книжица карманного формата, в которой довольно путано, но точно был перепечатан материал из журнала Rolling stone. Со списком ста лучших рок-пластинок за 1967-1987 годы.

Текст:  Илья Сульдин

Сейчас это не трогает никак, но в 1989 году произвело мощное впечатление – это была первая сотня лучших альбомов, увиденная мною в жизни. И она звучала как одно сплошное заклинание, состоящее из чарующих непонятных слов. Ни я, ни мой друг Стас не знали даже названий многих групп — из этого списка мы слышали только «The Beatles» и Джона Леннона. Даже «Sex Pistols» нам были неведомы… Впрочем, тем, кто хмыкнул, рекомендую сейчас, в 2014, поискать что-нибудь вроде альбома группы «Southside Johnny».

Часть первая. Medium is the message

Сейчас между тем, что ты узнал о музыканте и тем, как его послушал обычно проходят доли секунды. Два клика, добавил в плейлист — и наслаждайся. Лет двадцать пять-тридцать назад все было по-другому. И между знанием теоретическим, почерпнутым из «Ровесника», «Авроры» или чехословацкого журнала «Melodie», гедеэровского «Neues leben» и даже из газеты французских коммунистов «Humanite», и практическим, когда ты узнаешь, как это звучит, лежала огромная пропасть. Иногда в несколько месяцев, иногда – во много лет.

Преодолеть ее было трудно. Информации было мало – железный занавес! Тот, кто интересовался зарубежной музыкой, мог добыть ее в нескольких источниках: переписать, например, на катушку у кого-то из филофонистов. Это были такие взрослые дяди за 30 в очках и с усами. Их штабом был 4 ГПЗ и там, в основном, собирались люди, тяготеющие к тому, что сейчас называют роком для взрослых: генезисы и нопфлеры. Но информация была ценна любая, и мы с другом Стасом пару раз сходили на совершенно академические лекции филофонистов. Одна из них, помнится, была посвящена творчеству Джи-Джи Кейла. Именно тогда я узнал, что страх –  это лучший друг человека, и услышал впервые песню «Cocaine», которую много позже популяризовал в Самаре Владимир Аветисян.

Но это много позже, а в 1989 году нэшвильское звучание, слайд-гитара и элементы кантри у нас восторга не вызвали. Поэтому мы продолжили поиски. Опросы друзей (Стас уже был архитектором-первокурсником) обогатили нас двумя концертами «Led zeppelin» на черной кассете «Denon», первым «Флойдом» и альбомом «Роллингов» «Beggars Banquet». Мы проглотили это богатство не задумываясь и, хотя первый Флойд и симпатия к дьяволу в нас проникли сразу, по юности своей и невинности мы этого не заметили. Ведь нам, конечно, хотелось «Talking heads» и «Velvet underground», которых в списке был аж по четыре альбома. Про них мы знали только, что это какая-то совершенно выламывающаяся из наших стереотипов музыка. «Новая музыка», которую символизировали тогда «Sex pistols», и которую, в отличие от всяких «перплов» и «цеппелинов»? ругали все: и официальная пропаганда и даже сами рокеры.

В заветном списке «пистолеты» стояли на втором месте, а «главных» рок-групп, которым в СССР поклонялись – «Дип Парпл», АЦ/ДЦ, например, Урия Гип, и даже Назарета (!!!) в списке не было вовсе. Это было очень интригующе для юношей 16 лет, взращенных в среде советской интеллигенции. Тотальная обструкция и полная неизвестность только добавляли интереса. Мы, конечно, уже слышали «Кино», как-то (по первому альбому «Pretenders», который папа Руслана Татаринцева привез из Америки!) представляли себе новую волну и знали, что «Вельвет» и Бирна очень почитает БГ. А его тогда многие всерьез считали богом. Мнение весомое, но про сами группы никто толком ничего не знал. Только в журнале «Америка» я нашел большую статью про «Talking heads», из которой узнал слово «тофу» и фамилию Ино. Члены группы в разноцветных пиджаках с узорами в виде конфет и рожков мороженого на панков-неонацистов из советских статей не походили вовсе. Они и на людей, играющих рок, не были похожи. Ни поз, ни волос. Мажоры.

Потом мне в руки чудом попал журнал «Elle» (о том, что он будет выходить на русском, тогда даже не мечтали!) Номер был наполовину посвящен совсем только что умершему Уорхолу, всем граням его таланта, даже самым причудливым. Из этого первого в жизни настоящего глянцевого журнала, мы, кроме всего прочего, узнали, что дебютный альбом «Вельвета» продюсировал Энди, которого мы по тогдашним меркам считали самым круто загнивающим художником, что, кстати, и в «Бригаде» хорошо показано. На обложке пластинки был просто банан. Наклейка. Оторвав которую можно было увидеть розовенькую, как член, мякоть фрукта. Но про оторвать мы тогда и не мечтали. Обложка произвела впечатление – это не было похоже ни на монстров с дисков хард-н-хэви, ни на попсу с мелкой химией, ни даже на многозначительные сюррные картинки арт-рока и всякой психоделии. Банан. Наклейка. И то, и другое было в те дни предметом вожделения и дефицитом. Бананы дозревали на шкафу, наклейки менялись на импортные жувачки. А дефицит в СССР — это ценность почти духовная.

Примерно в это же время к нам в руки попадает отпечатанный на машинке перевод из польского журнала «Магазин музични» с фантастическими подробностями из биографии группы. Там было и про Нико, чей голос, как вой ветра в трубе, про дьявольскую скрипку, про Захер-Мазоха, и про травеститов, и про «геру» и «коку», про черные очки по ночам и другие атрибуты шика. Про шоу Низбежное. Пластиковое. Взрывчатое. Там же было про Ла Монте Янга и Стивена Райха, и, по-моему, про Делмора Шварца, Филипа Дика и про героев «Фабрики». Про минимализм и музыку, за которую даже в Нью-Йорке «Вельвет» выгоняли из клубов. Для двух страничек машинописного бледного текста даже сейчас слишком. А тогда! Тогда вокруг царил еще очень развитой социализм. Только-только прозвучало в Тольятти слово «перестройка». Еще стоял соцлагерь, а мы, любопытные юноши, уже знали, что это безобразие – «Токинг хэдз» и «Велвет андерграунд» называется постмодерн. Да-да, бойцы идеологического фронта всегда работали на опережение, и благодаря товарищу Кукаркину, мы уже были в курсе, что medium is the message. Это, кстати, и к вам относится.

Часть вторая. «Туча»

Новая музыка манила нас. Единственным местом, где можно было ее найти в Куйбышеве- 89, оставался книжный рынок на улице Демократической, или в просторечье «Туча». Легендарное место! Пластиночный рынок был его очень малой частью и располагался в самом конце базара, на лесных полянах. А начиналась «Туча» прямо от трамвайной остановки. Точнее, с другой стороны Ново-Садовой, метрах в пятидесяти по диагонали от остановочного павильона «улица Демократическая». Именно в этом месте от асфальта начиналась широкая грунтовка, вдоль которой и располагались торговцы. Потом грунтовка раздваивалась и шла частично вдоль Ново-Садовой, а частично уходила в лес. Там-то, в настоящем лесу, и прятались продавцы дисков. Надо ли говорить, как популярны были тогда шуточки про виниловые джунгли!

Идти от остановки до «джунглей» было долго и увлекательно. В 1989 году книжный рынок переживал свой Золотой Век. Тем, кто не помнит СССР и прекрасную жизнь в этой великой стране, трудно будет пронять тот странный коктейль из пьянящего игристого воздуха свободы и крепкой уверенности в незыблемости основ, которым дышали люди весной восемьдесят восьмого года. Открылись невидимые запоры и хлынуло: от Лолиты до Солженицына, Кафки, доктора Живаго, Стивена Кинга и Пруста и дальше — к Тибетской книге мертвых (плохой ксерокс), магии Папюса и Кама-сутре. Народ читал, как пил – запоем. За очень короткий срок на людей, которые жили на сухой сусловско-андроповской идейной диете, выплеснулся целый океан информации. То, что это океан было ясно всякому, кто выходил из трамвая на Демократической утром выходного дня весной 89 года, четверть века назад, в СССР. Книгами, журналами и другой полиграфией торговали сотни и сотни людей. Многие из них до сих пор живут в Самаре и лучше о той эпохе спросить у них.

Пластинками торговали только десятки. Фарцовщики, лихие ребята лет около тридцати в среднем, казались нам неприступно взрослыми. Книжники их недолюбливали по разным причинам. Одна из них — снобизм коллекционера. Пластинки слушали все. Катушек и кассет было много, но меньше. Те, кто продавал и покупал импортные пластинки, себя причисляли к коллекционерам. Они не спекулировали винилом, а продавали и покупали почти произведения искусства, недоступного широкой публике. Ну, кто тогда в Самаре слышал Принца Purple Rain? Да никто! А на туче югославского принца уже можно было купить рублей за сорок-пятьдесят. Серьезные деньги –  серьезные люди. Это и составляло для нас одно из главных препятствий.

Коллекционеры носили свои диски обычно под мышкой в коробке или в сумке. Они, как книжники, не раскладывали свои сокровища на клеенки и полиэтилен. И чтобы посмотреть чьи-то пластинки, надо было подойти и поменяться пачками. Причем, подойти с пустыми руками и попросить посмотреть не канало. Мы робели, да и нам бы не дали. Тем более, что исполнители, которые нас интересовали, стоили недешево. Хорошая пластинка новой волны стоила рублей около шестидесяти. Дороже, только если название откуда-то вдруг становилось известно широкой публике. Например, летом 89 года я купил запечатанный «My aim is true» Костелло, сторговавшись за полтинник. При этом пластинки «Sigue Sigue Sputnik» стоили рублей сто с лишним только потому, что их сильно ругали в «собеседнике» и потому что у них было слово «Спутник» в названии.

Впрочем, это все было в Москве на Горбушке. В раю. Вернемся на Землю. В Самаре винила было сильно меньше, хотя и стоил он не всегда дороже. Спасибо волготанкеру, большое количество пластинок таскали сюда из загранки наши морячки! Они тоже попадались на «Туче», но реальных коллекционеров среди них было мало. А кто был? На лесной поляне кучковались раздельно: хиппари и сочувствующие, металлисты, не многочисленные джазмены, фарцовщики, толкающие то, что пользуется спросом, всякие молодые неформалы и коллекционеры. Все как один – люди с коммерческой хваткой, они все торговали, чтобы было, на что курить, но понял я это много позже. Еще раз напомню про то, что вокруг был 1989 год и СССР. Поэтому эти невинные милые парни казались мне акулами капитализма, крутой фарцой. Поэтому идти на «Тучу» с пустыми руками в надежде завязать полезные знакомства, которые должны были в итоге привести нас к «Вельвету», было невозможно. Только коллекционеры могли привести нас к цели. На Куйбышевской «Туче» мы не надеялись купить своих заочных кумиров.

Например, мы уже точно знали, что «Вельвета» в Самаре нет ни у кого, и никто его не слышал. А стоит суперредкая пластинка с бананом 150 рублей. Таких денег у нас не было даже в мечтах. Во-первых, нам были нужны контакты. Во-вторых, мы надеялись, что какие-то интересующим нас пластинки стоят в коллекциях. А пластинки писали за деньги – от 3 до 10 рублей за альбом. Это было дороже, чем в студии звукозаписи дома быта «Горизонт», но разве там был альбом «King Crimson Beat»?!

Это называлось писать с винила, именно этим зарабатывали люди на «Туче». Ну, не только этим, но… Тогда это невинное занятие воспринималось, как спекуляция, впрочем, как и вся торговля на рынке. То есть, менты изредка гоняли, но как-то уже неактивно –  без бдительности, для галочки. Это было романтично, но уже не страшно. И вот мы составили список, опираясь на сотню Роллинг Стоун. Вписали в него все, о чем тогда мечтали. Уравновесили «Вельвет» и «Студжиз» Марвином Геем, Бобом Диланом и группой Band, чтоб список выглядел не слишком претенциозным. Ну и начали составлять свою скромную пачку пластмассы для первого выхода в люди. Точнее, пачка, пусть и тонкая сложилась к этому времени сама. В складчину со Стасом за 80 рублей мы купили роскошный концертник «Doors» «Absolutely live!» Оригинальное издание семидесятого года, картонная обложка, толстенный винил Elektra — бабочка на яблоке, все дела.

Это, правда, сейчас мы восхищаемся, а тогда переживали: пластинка старая, с песочком, обложка не глянцевая и обшарпанная – старьё! Еще по случаю  я купил на Родине Ильича за 15 рублей пластинку, занимавшую в нашей сотне 16 место – «Horses» Патти Смит. На полном серьезе –  неприятный, но бессмертный, великий диск. Наверное, лучшее произведение искусства, созданное женщиной в 20 веке. Я благодарен судьбе, что он по случайности попал мне в руки очень рано, и я узнал о женщинах так много правды, страшной и прекрасной. Но это лирика. Смешная цена пластинки определилась полной невозможностью для ульяновских меломанов классифицировать эту музыку, ну, и царапиной, которая наглухо убивала песню «Break it up»! Еще в нашей папке был югославский «L.A.Woman» тех же «Дорзов», первый альбом «Joy division» (польский, без обложки), сборник «Cream», выпущенный в ГДР Amiga. И первый альбом «Clash» (Nice price CBS)  — единственный известный нам на момент панк, который мы сильно недооценили, индийский концертный Леннон и что-то еще. Ах, да. Сборник «Police» производства той же ГДР, купленный на «Горбушке» за 25 рублей. Никакой серьезной «Фирмы», но про каждую из этих пластинок можно написать небольшой сборник рассказов.

Часть третья. Коллекционеры

Ни одна из пластинок не имела коллекционной ценности, ни одна не сохранилась до сегодняшнего дня. Ни одну я не продал на «Туче». Да и сам я коллекционером не стал. Хотя в музыке неплохо разобрался и с людьми интересными познакомился. Само знакомство, наш исторический визит, своего рода музыкально-коммерческая инициация и вступление в новый дивный мир произошло не зараз. Но визита за три-четыре точно. Пара выходных, и ты почти в раю! Теплым днем 1989 года мы со Стасом и своей тощей стопкой пластов высадились на Демократической. До пластинок надо было идти не меньше получаса через книжку. Мы глазели на всё подряд, приценивались к Воннегуту, Борхесу и Камю. Завистливо облизывались на дорогущие, только начавшие появляться художественные альбомы. В то далекое время безусловным супер-символом интеллектуального потребления был, конечно, Сальвадор Дали. Его большой, американский лучше всего, альбом был воплощением передовой культуры и духовного богатства. Стоили такие рублей от двухсот до шестисот. Но зато убивали всех. Я в девятом классе взял у знакомого препода ВУЗа набор слайдов Дали, взял проектор и устроил классный час. Набилась вся школа. Директор и завуч тихо стояли у двери и внимали, молча разглядывая, как мужская рука мнет титьку в предчувствии гражданской войны.

Постепенно мы углубляемся в лес, и вот вокруг нас уже торговцы видео кассетами, а за ними и винил. Мы боялись и робели, но со своей пачкой обошли несколько человек. Глядя на наше богатство спекулянты посерьезней спрашивали, что ищете, ребята? Услышав про «Вельвет», морщились и отправляли к следующему. В итоге мы познакомились с тремя или четырьмя парнями, о которых я отдельно напишу потом. У них был «Токинг хэдз» и они знали, где взять «Вельвет»! Самый, наверное, известный деятель «Тучи» Дима Косинов, носивший очень почетное прозвище «кримзонист», посмотрел наш список и, кажется, тогда прозвучала его фраза, ставшая впоследствии знаменитой и описывающей практически любую ситуацию. Ткнув на второй альбом «Вельвета»  «White lights/white heat» Дима сказал со значением: «Это на уровне тех альбомов Игги Попа и Бифхарта, которых мы никогда не услышим». Относительно всего он был прав!!! И второй Вельвет еще не раскрылся тогда в полную меру своим нойзовым и авангардным потенциалом, да и Бифхарт, проведший последние годы затворником в пустыне, еще не записал, по слухам, не один альбом, которые мы, скорее всего, никогда не услышим.

Уже тогда эта фраза пронзила нас своей точностью и глубиной. У Димы мы и записали первые в нашей жизни альбомы Бифхарта. За деньги. Дима на дом дисков не давал, чтоб не царапали, и писали в квартире «немецкого дома» где-то на проспекте Кирова, среди которой стояли сказочный по тем временам проигрыватель, кассетная дека и пара сотен фирменных дисков. Нам тогда это казалось вершиной счастья и богатства. Еще один коллекционер, которого мы узнали на «Туче» — Коля сидел дома безвылазно и пластинки давал на день или два. Именно у него были хорошие подборки новой музыки, наверное, лучшие в городе. «Cabaret Voltaire», «Echo & Bunnymen», Нина Хаген, «B-52».

Но в первый наш визит мы со Стасом взяли на запись второй номер из сотни – «Never mind the bollocks» и сольник Лу Рида, единственный, который был у Коли. «Street hassle», 78 года. Очень правильно с него начинать ознакомление с творчеством Лу. Лучше даже чем с Вельвета. Мы со Стасом отдали за два диска на два дня свои последние деньги — восемь рублей, три за Лу и пять за «Sex pistols» — диски были без обложек. Их берегли не меньше винила. Денег у нас не осталось даже на трамвай, и мы шли пешком по рельсам со Стара-Загоры до Филармонии, счастливые, как никогда, и прижимали к груди заветные пласты. Мы еще не слышали их, но уже понимали, что наш пеший путь — это переход из страны советов в новую жизнь, которая целиком и полностью идет под лихим лозунгом про Sex, drugs, rock’n’roll! Так оно и оказалось. Но это уже совсем другая история, которая начнется позже. Если хотите сейчас, прослушайте вышеуказанный альбом Лу Рида, и подумайте, почему он хочет стать черным.