САМАРА 2.0

Завод имени Масленникова — это отдельная история Самары, которая скоро останется только на бумаге. Мы готовы написать ещё одну страницу этой книги воспоминаний, рассказав историю Елены Давыдовой, дизайнера ЗИМовских часов.

Как известно, военная продукция на заводе составляла почти 90%, а публичной вывеской были часы «ЗиМ» и «Победа», которые были очень популярны в народе. В лучшие времена завод имени Масленникова выпускал в год до 2,5 миллиона наручных часов. Они продавались в магазине «Секунда», что на улице Куйбышева.

— Вы знаете, что часы производства завода имени Масленникова имели прекрасный и надёжный механизм? — начинает рассказывать Елена Давыдова. — Насколько я помню, выпуск наручных часов в Куйбышеве наладили в 1936 году. Взяли за основу швейцарскую технологию, завезли оттуда станки, которые до последнего стояли в наших цехах.

И, кстати, механизм ни разу не менялся, до такой степени он был совершенен. И вот я сама помню, как к нам в часовой цех номер 12 приходили старички и старушки обновить часы и приносили образцы еще довоенного выпуска. Наши мастера их вскрывали, обследовали  и говорили, что сам механизм безупречен. Как правило, корпус «покоцаный», циферблат стерся, вот и все поломки. Им ставили новые, и я помню, как мастера говорили, что еще детям и внукам эти часы служить будут.

Сама я пришла на ЗиМ в 1989 году. Часовое производство — это 23 и 12 цех. 23 — непосредственная сборка механизмов, а 12 — подготовительный, в котором делали корпуса и циферблаты.

Разумеется, мы все знали про военную продукцию. При приеме на завод прошли инструктаж, дали подписки всякие о неразглашении. Но в военные цеха нам доступа не было, они были закрыты. Наше часовое производство секретным не было, но в сборочном цехе дисциплина тоже была военная, и стерильная чистота. Если мы, инженеры 12 цеха, шли к ним по какой-нибудь необходимости, нам выдавали белый халат, тапки и шапочки.

Я работала художником. Не одна, конечно, у нас была целая команда замечательных людей. Елена Николаевна Мухина, инженер-конструктор и одновременно дизайнер циферблатов и корпусов, настоящий самородок, я перед нею преклоняюсь, Володя Трофимов и я.

Мы работали и над серийными моделями и по индивидуальным заказам. Корпуса были  разные: и круглые, и квадратные, и золотые, и с титановым напылением. Но если корпуса меньше обновлялись — там технология труднее, то циферблаты можно рисовать до бесконечности. Другие циферки, другой фон, новые значки. Мы делали даже так называемые «высадные знаки», если не приглядываться, очень похоже на бриллианты, только металлические. Технология была великолепная. И возможности были у завода колоссальные.

Например, на химическом производстве делали всякие покрытия. В нашем часовом цехе была очень хорошая база для многоцветной печати по циферблатам. В России это нигде не делалось. Максимум, что умели на других заводах, это 2-3 цвета. У нас же была цифровая печать почти как в типографии. Мы с Володей Трофимовым делали циферблаты по 8 — 10 цветов! Технология такая: на каждый цвет берется своя матрица. Матрица — это брусок с зеркальной поверхностью. И там методом травления через фотопечать как бы вырезается рисунок, который необходимо напечатать. Наши печатницы подбирали цвет, проводили по матрице шпателем, и там, где был вытравлен рисунок, оставалась краска. Потом они брали резиновую грушу и с её помощью переносили краску на циферблат. Три оттиска сделают, опять мажут краской. Работа очень тонкая, всё вручную. Сложность в том, что надо очень точно совместить цвета, чтобы один вошел в другой, и чтобы цифры были строго по градусам.

В конце 90-х и начале нулевых появилась мода заказывать часы к праздникам и юбилеям, даже по одному экземпляру. Чеченцы заказали мне прямо перед войной портрет Шамиля. Там еще такая надпись была, пардон, «Имам Шамил досула наибал», что означает «Преданные наибы Шамиля». Вот значит, я этого Шамиля делаю, а мне чеченец говорит: напиши «Шамиль». Ну ладно, соглашаюсь. Он дальше продолжает: «И про наибов пиши». Я отвечаю: «Ну уж нет, я такого безобразия писать не буду».  Так и остался портрет и его имя.

Делала я часы для Гейдара Алиева, Президента Азербайджана. Была бесконечная череда портретов Ленина, Сталина. Почти всем нашим ВУЗам делала юбилейные часы, многим московским организациям. У нас же дёшево было.

Я не могу сказать, сколько я сделал часов, посчитать не смогу. Самые сложные были, конечно, портретные часы, потому что надо было написать портрет в миниатюре.

Да, я точно сделала последние ЗИМовские часы в 2004 году. Это были часы к юбилею Трамвайно-троллейбусного управления. Для этого я съездила к ТТУ, перерисовала старинный трамвай, и на циферблате изобразила его. Циферблат был неплохой, но вот за механизм я уже ручаться не могу, потому что все хорошие специалисты уже тогда в завода ушли.

В последний год работы я осталась одна. И за дизайнера, и за инженера, и даже за секретаря, на три ставки. Тогда я научилась сама травить матрицы, хотя это очень сложно. Зарплата у меня была три тысячи рублей, да их еще и не платили вовремя.  Поэтому я ушла. И мне ещё долго звонили с предложениями делать часы. Но всё уже, время ушло.

У меня ноги плохо ходят, я всё на велосипеде езжу. В прошлом году заезжала на завод. 23 цех — как после атомной бомбежки, один короб, все перекрытия убрали, а мой родной 12 цех вообще снесли. Там жуть, как будто ковровыми бомбардировками всё сгладили, одни руины. Сейчас в Самаре часы не делают».

***

Квартира Елены Давыдовой похожа на частный музей. Как будто бы старинная мебель, картины, за которыми обои едва угадываются, безделушки бесконечные, куклы таращат глаза то со шкафа, то с подоконника. Елена официально на пенсии, но работать не прекращает. Только теперь не за грошовую зарплату, а для себя. За последние годы уже обросла своими клиентами, для которых делает кукол. Для себя собирает всякие исторические фрагменты и ими украшает дом. На охоту они ходит по старому городу и по помойкам.

«Я выросла в центре города, и боюсь от него оторваться. Обожаю помойки. Обожаю старые дома. Так и подмывает в какой-нибудь забраться, но всё время боюсь, что меня примут или за бомжиху или за поджигательницу. Поэтому не решаюсь.

У меня на кухне пост номер один, потому что окна выходят на помойку. И я поглядываю, кто и что выносит. Подъезжает как-то машина, выходит мужчина с мальчиком и выставляют рядом с контейнерами 3 больших пакета. Если в мусор не выкинули, значит, что-то может быть ценное. Я беру свое мусорное ведро и, маскируясь, под обычного жителя, иду к помойке.

Заглядываю в пакеты и ахаю. Потому что там огромная коллекция Ломоносовского фарфорового завода. Статуэтки, чайные пары. Наверное, освобождали квартиру после умерших родственников, которые работали на фарфоровом заводе,  потому что статуэтки дублировали одна другую. Например, там было 7 енотов, 10 собачек, мишки. Я поднялась к себе и стала рассматривать свою добычу. Она оказалась чудесной. Я всё потом раздарила. Недавно на помойке я нашла бра в стиле модерн.

Когда едешь по старому городу, всегда думаешь, что можно что-то интересное найти. На Самарской был пожар, и после пожарища вытаскивали из дома мусор. Я гляжу, что-то интересное торчит. Оказалось резное навершие от буфета или от платяного шкафа. Я его домой принесла, отмыла, восстановила и сделала полочку. В деревне летом отдыхаю, там тоже присматриваюсь к заброшенным домам.

Мне, признаюсь, неловко лазить по ним, но иногда я себя пересиливаю. В одном доме, где уже много лет никто не живет, я обнаружила доску. Тоже оказалось навершие. Привезла в Самару, отреставрировала, покрыла лаком, видите, приспособила к обычному стандартному шкафу, и он сразу заиграл. Если что-то люди делали руками и с любовью, то нельзя дать этим вещам умирать».

Текст: Анастасия Кнор, фото: Мария Цуман

Следите за нашими публикациями в Telegram на канале «Другой город» и ВКонтакте