ПОЮЩИЕ В ТЕМНОТЕ
Репортаж о том, как, живя в аду, можно найти смысл жизни
4 110
,
Есть такие люди – люди борьбы. Извечное сопротивление плохому въелось в их лица – тени борьбы на скулах, отблески в глазах, морщинки в уголках губ. Ты на такого человека смотришь и сразу видишь: он всю жизнь сражается и очень устал.
Такая Ольга Медведева. Обычная женщина в выцветшем платье, в растоптанных тапочках, согнувшаяся под тяжестью проблем.
Ольга – инвалид 1-й группы. У неё деформирующий полиартрит и вся жизнь – на обезболивающих лекарствах. Мужа у нее нет. Зато есть сын Андрей. Взрослый умный парень. Тоже инвалид, с похожим недугом.
Вместе, плечом к плечу, они уже 15 лет пытаются выкарабкаться из ямы, в которую их загнало чиновничье равнодушие.
«Яма» — это жизнь в аварийном бараке. И это очень, очень мягкое сравнение.
Ехать до Ольги из центра долго – барак врос в землю на проспекте Кирова, 165а. И когда я, наконец, поднимаюсь по разъеденным временем и насекомыми ступеням, первым делом спрашиваю, где удобства.
Встречающий меня Андрей Шабанов реагирует на просьбу ухмылкой и уточняет, точно ли я этого хочу. Я точно хочу. И он показывает, где туалет.
Три дыры на бетонной возвышенности. Вонь, грязь, ржавчина. Я такого не видела даже в будках на деревенских вокзалах. И можно не ходить в жилые комнаты – уже и так понятно, что жить здесь нельзя. Но я иду.
Ольга в бигуди, очень стесняется. Она поет в хоре в местном ДК и как раз собирается на концерт.
В спальне не прибрано. Повсюду разбросаны вещи – одежда, предметы личной гигиены вперемешку с иконами, таблетки, бумаги, фотографии. На свисающих клочьями обоях ручкой написаны фамилии чиновников, номера важных телефонов. На фоне беспорядка вычурно и нелепо смотрится ЖК-телевизор – идет «Модный приговор».
Ольга сажает меня за маленький столик, сама мостится на табуретке. Она говорит, и я невольно жду, когда же женщина заплачет. Когда вокруг одни ужасы и безнадега, плакать – обычное дело. Но Медведева не плачет.
Она ходила по дому без трусов и какала прямо на ходу. Идет по коридору и какает. Я до сих пор с содроганием вспоминаю две вещи – дикий холод в квартире и такую же дикую вонь.
— В этом доме я живу 15 лет. Раньше жила на улице Металлистов – у меня была комната в коммуналке. Жить там было очень сложно – условия плохие, а соседка – сумасшедшая бабушка. Она ходила по дому без трусов и какала прямо на ходу. Идет по коридору и какает. Я до сих пор с содроганием вспоминаю две вещи – дикий холод в квартире и такую же дикую вонь. Я, конечно, ходила за ней следом и все подбирала. Не знаю, когда бы это кончилось, если бы моя мама не позвала меня к себе в этот дом. Мы оттуда сбежали, надеясь на лучшее. Если бы я могла знать, что это не спасение!
Надежды
Дом на пр. Кирова, 165а построили в 1939 году как временное жилье для приезжих работников заводов. В 2000 году он уже был аварийным, правда, официально не признанным. Уже тогда ходили слухи, что скоро его признают непригодным для проживания, а жильцов расселят – дадут нормальные квартиры.
Тогда условия жизни в доме были лучше, чем сейчас, и лучше, чем в коммуналке Ольги. Понадеявшись на скорое расселение, Медведева продала комнату на Металлистов и въехала с сыном на Кирова.
— Мы въезжали, полные надежд и оптимизма, — рассказывает женщина. — На деньги от продажи комнаты купили водонагреватель, холодильник, ванну, телевизор, музыкальный центр, обои поклеили. И стали жить – ждать перемен.
До 2006 года переменами не пахло. Дом понемногу разваливался – гнили трубы и проводка, появлялись дыры и щели, размножались крысы. Ломался водонагреватель, всё плотнее становился затхлый, сырой запах.
Жильцы подпирали стены и потолки деревянными самодельными подпорками. Латали щели цементом и досками. Травили толстых крыс. И вот в 2006 году дом признают аварийным.
— С 2006 года мы ждем расселения и никак не дождемся, — говорит Медведева. — Каждый год получаем из администрации письма о том, что мы попали в такую-то программу по расселению. Что до такого-то числа нас расселят. И каждый год эти сроки меняются. Прошло столько лет, что я уж и не знаю, в какой мы программе.
Бумажки
Сын Ольги Андрей достает из недр комнаты толстую папку с бумагами. «Отписки из администрации» — так они называют эту кипу.
Там обращения Шабанова в жилищную инспекцию Самарской области, ответ инспекции, в котором они посылают его в Департамент управления имуществом. Очень много писем из этого департамента, в которых сообщается программа, в которую якобы попал дом. И сроки расселения, которые из года в год меняются.
Вообще, некоторым семьям, живущим на пр. Кирова, 165а, повезло. Половину дома расселили в 2009-2010 годах. До Ольги с Андреем дело не дошло – «не успели». Попортило жизнь и попадание в мошенническую схему, которую проворачивал с квартирами некогда заместитель руководителя Департамента управления имуществом Самары Вадим Кужилин.
Он им обещал много и долго. А потом, когда Кужилина арестовали, вся его «программа по расселению» накрылась. И жилье для Медведевой и других тоже.
Впрочем, все эти «кужилинские схемы» лишь ещё одно звено в цепи неудач и никак не оправдывают бездействие самарской администрации. До этой мутной уголовной истории жильцы много лет получали только отписки. И продолжают получать до сих пор.
— Вот у меня есть бумага из Министерства строительства о том, что наш дом профинансирован в 2014 году, что выделены средства на расселение, — рассказывает соседка Галина. Она пришла из другого крыла с такой же огромной папкой бумаг, как и у Андрея. — До конца 2015 года обещают расселить. Но они каждый год сроки расселения продлевают! В этом году пишут, что продлили опять…
Галя живет с зятем и двумя внучками на жилой площади в 36 квадратных метров. Условия, конечно, такие же кошмарные. Говорит, что первую квартиру им предложили в 2008 году на улице Толевой. Семья отказалась, потому что квартира оказалась тесной «однушкой» — вчетвером никак.
— Через год нам еще раз предложили квартиру на 5-й просеке. Мы посмотрели — «двушка» на 15-м этаже, нас устроило. Все бумажки собрали, ждали распоряжение от города, а тут Кужилин разворовался, и все притормозили. И так до сих пор мы здесь. Но я всё еще надеюсь на лучшее. Вот выходила на «прямую линию» с Путиным. Записала обращение…
— Ты всё ещё ждешь? – удивленно восклицает Медведева.
— Жду. На все звонки же он должен ответить… Ответ должны скоро прислать.
— Ну, жди, жди. Получим опять отписки… Я никому уже не верю. Что ни год – новые сроки расселения, новые обещания. Сколько уже можно?
Обещание Азарова
Но кое-чему Медведева все-таки верит. Обещанию бывшего мэра Самары Дмитрия Азарова дать им нормальное жильё. Азаров, как известно, давно уже не мэр и давно уже не в Самаре. Но Ольга до мельчайших подробностей помнит две с ним встречи. И когда о них рассказывает, как-то даже меняется в лице – оно становится спокойно-торжественным.
Ко мне сразу подбежали все эти его тузы, начали расспрашивать, данные мои записывать. И я так обрадовалась, сразу давай знакомым звонить: «Мне Азаров обещал! Мне квартиру дадут!»
— В 2011 году в клубе «Победа» была открытая встреча с Азаровым – можно было выходить на сцену и задавать ему вопросы. И вот он стоит на сцене, говорит о том, как улучшает город. И я пошла к микрофону. Подошла, обрисовала ситуацию. Что я инвалид, что живу в ужасных условиях, что нас давно кормят обещаниями. Азаров распорядился со сцены, чтобы этот мой вопрос был решен, чтобы мне предложили квартиру в моем районе. «И не вздумайте её никуда засылать», — сказал. Ко мне сразу подбежали все эти его тузы, начали расспрашивать, данные мои записывать. И я так обрадовалась, сразу давай знакомым звонить: «Мне Азаров обещал! Мне квартиру дадут!»
Через месяц с Медведевой действительно связались. Пришло письмо, в котором ей предложили квартиру на улице Гаражной. Ольга полезла в Интернет – узнать, где такая улица, и оказалось, что в 50 километрах от города, в поселке Винтай.
— Я позвонила в такси, чтобы узнать, сколько стоит туда съездить – посмотреть. 900 рублей в одну сторону – таких денег у меня нет. Всё, что я узнала об этом месте – что это бывший военный городок, в котором один маленький магазин, и всё, больше ничего нет. В будущем там должны построить крематорий и мусоросжигающий завод. Отличная перспектива! Надо понимать, что я отказалась.
Из письма Медведевой начальнику отдела социальных программ и контроля жилищного фонда Вострикову М. М.:
«Моя жизнь зависит не только от комфортности жилища, а также от развитой 
инфраструктуры. Мне необходима социальная служба, где я стою на обслуживании. Я постоянно нахожусь под наблюдением врача. Значит, мне необходимы поликлиника, больницы в доступном месторасположении. Множество магазинов, аптек, реабилитационный центр, общество инвалидов и т.д. Передвигаюсь с большим трудом при помощи трости, и то на небольшие расстояния. Из транспорта могу пользоваться троллейбусом и новыми автобусами. Другие виды – трамвай, газель и старые автобусы мне не под силу, в них я подняться не могу. Я пишу это всё, чтобы вы поняли, что предлагать поселок Винтай для меня гибели подобно.
P.S. Мне не удалось посмотреть этот «Винтай», физически добраться не могу. Звонила в такси, проезд в одну сторону мне обошелся бы в 900 рублей, и обратно столько же. Итого 2000 рублей. Знакомилась я вчера с этим вариантом через интернет. Была расстроена ужасно. Туда уголовников и пьяниц ссылайте, а я за что провинилась?»
Больше ничего от Дмитрия Азарова Медведева не дождалась – письма из администрации прекратились, других предложений не поступило. А через полгода она увидела мэра снова.
— Азаров поздравлял нас в ОДО с Днем инвалидов, и я улучила момент, пока еще не горел в зале свет. Спустилась на первый ряд и сунула ему записку. Он пошел к сцене, и я видела, как он убирал записку в карман, поправлял пиджак. Я долго ждала обратной связи, но так и не дождалась. Может, он забыл про записку, пиджак в химчистку сдал, и она потерялась? Может, прочитал, дал распоряжения, а за его спиной их не выполнили? Я не знаю.
8 комнат
Деформирующий полиартрит – это очень болезненное изменение суставов. Изнашивается хрящевая ткань, суставы воспаляются, разрастаются и сильно болят.
У Ольги Медведевой поражены конечности – руки и ноги. Она снимает стоптанные ортопедические тапочки (единственная обувь, которую может носить) и показывает стопы с распухшими, вогнутыми вовнутрь пальцами. Руки выглядят не лучше – сложно представить, насколько женщине тяжело в быту. В быту, в котором трудно и здоровому человеку.
— Я передвигаюсь при помощи палочки и ходунков. Без ходунков вообще никуда. С ними и в магазин хожу – в них есть отделение, как сумочка, туда складываю продукты. Если устаю, пока иду, сажусь прямо сверху, как на скамеечку. Отдохну и дальше пойду.
С трудом передвигая ходунки по кривому полу, Ольга ведет меня в ванную – показать, как всё устроено.
Над небольшой сидячей ванной висит сломанный водонагреватель. Для того, чтобы помыться, Ольга греет воду в ведре. Залезть в ванну она не может, поэтому моется «частями»: сначала голову и шею, потом, по одной, моет ноги. Набрать в ведра воду тоже непросто. Потому что напор очень слабый – приходится долго и терпеливо ждать.
— Раньше я в баню ходила, но тогда руки не были так искривлены. Сейчас, стыдно сказать, уже туда не хожу – я там и таз не подниму, и сланцы на ноги не надену…
Я ничего не хочу здесь делать и улучшать. Живем, как на пороховой бочке – то дают нам, то не дают, то дают, то не дают… Нет смысла вкладываться сюда – того и гляди, рухнет стена или потолок.
Вопрос с туалетом Ольга тоже решает по-своему. В общий не ходит – не может вскарабкаться. Так что приспособила обычный стул с дырой вместо сиденья. Под дырой – ведро. Проще некуда.
Раньше в ванной комнате стояла стиральная машинка. Потом пол под ней стал проваливаться – машинку переместили в другую комнату. У Ольги с некоторых пор вообще восемь комнат – используют с Андреем для разных нужд те, что побросали съехавшие жильцы.
Экскурсия продолжается. На кухне такой же беспорядок, как и везде. Есть немного мебели и газовая плита, пользоваться которой уже нельзя – такая старая. Медведева готовит на электрической плитке прямо в своей комнате.
В коридоре Ольга то и дело тычет руками в щели в полу – возбужденно рассказывает, как по ночам из них вылезают крысы, которых ни отрава, ничего не берет.
— Я уже ничего не хочу здесь делать и улучшать, — поясняет нежилую обстановку Ольга. – Живем, как на пороховой бочке – то дают нам, то не дают, то дают, то не дают… Нет смысла вкладываться сюда – того и гляди, рухнет стена или потолок.
Ольге в быту как может помогает сын Андрей. У него тоже недуг, болезнь Бехтерева – хроническое воспалительное заболевание суставов и позвоночника. Он с трудом передвигается и иногда, когда обострения, не может подняться с кровати. С хорошими обезболивающими проблема, и поэтому каждый день он живет вопреки боли. И находит силы для борьбы и творчества.
Музыка
Творчество – это то, что дает Ольге и Андрею силы терпеть всё плохое, что их окружает.
Ольга поет в хоре в ДК Победа, она лауреат городских, районных и областных фестивалей. Андрей играет на саксофоне. Раньше играл в группах, сейчас – сам по себе. Последний коллектив развалился, а в новый он влиться пока не в силах – в барачных условиях здоровье не улучшается.
И Андрей, и Ольга преображаются, когда говорят о своем увлечении. Музыка для них – это как свет по ту сторону темной комнаты. Вышел и ненадолго растворился в хорошем, оставив всё гадкое за плечами. Именно для того, чтобы вырываться из «ямы», чтобы питать себя светлыми чувствами и копить силы для жизни, Ольга Медведева в любом состоянии несколько раз в неделю выходит из дома и медленно бредет с ходунками через дорогу в ДК. И там поёт. Очень хорошо, от всей души.
Поющая, она становится другим человеком. Красивой, не затравленной, не уставшей. И как-то не верится, что женщина дома на проспекте Кирова и женщина в хоре – это один и тот же человек.
Винтай
В бесконечной переписке с властьимущими неизменно фигурирует поселок Винтай. Каждый год жители дома получают письма от администрации с предложением туда перебраться. Других вариантов им не озвучивают.
Ольга и Андрей, несмотря на ордер на осмотр квартир в Винтае, туда никогда не ездили – дорого. Чтобы успокоить душу (а вдруг там хорошо, а они отказываются?), предлагаю свозить Андрея в поселок – поглядеть, что да как. Он соглашается.
Из Самары до Винтая мы едем два часа – это с пробками. Военный городок начинается сразу, на окраине поселка. Из улицы Гаражной, которую предлагают Шабанову, он, в общем-то, и состоит. Одна улица, два жилых дома. Один маленький магазин деревенского типа — дорогущие сосиски перемешаны с зубной пастой, тетрадями и майонезом. По всему периметру городка — бетонный забор. Через отверстия виднеются полуразрушенные сооружения непонятного назначения и чистое поле.
На улице – никого. Тишина, как на кладбище. Живую душу мы находим, постучав наобум в квартиру. Узнав, чего нам надо, женщина посылает в соседний дом к дяде Саше. Он здесь живет давно, всем заведует и хранит ключи от пустых квартир – показывает их потенциальным жильцам.
Дядя Саша нам не рад – у него обед, куча дел, а тут мы без приглашения. Он нас слушает, сдвинув брови, но, увидев документы, успокаивается и начинает успокаивать Андрея.
— А чего ты переживаешь? Чего тут не жить-то? Тихо, спокойно, никакого рева машин, визгов молодежи. Красота! А квартиры вы ещё не видели! Я вам сейчас покажу.
Дядя Саша достает увесистую связку ключей и с видом хозяина открывает однокомнатную квартиру на третьем этаже.
Небольшая комната, обои, линолеум – в удовлетворительном состоянии. В ванной раковина без кранов, на кухне плита без раковины. В целом всё выглядит много лучше, чем барак Андрея.
— Во, видите! Нормальное же жилье! — радуется «смотритель». — Обои набухли, так это от времени просто – здесь же давно никто не живет.
— А вот двухкомнатная, смотрите! – хранитель ключей отпирает ещё одну дверь.
Раковины нет, разломанная плита, кранов нет. Зато большая и светлая.
— Ремонтик сделал – и красота. Даже не капитальный, а так, — нахваливает дядя Саша.
На вопрос, заселяются ли в Винтай люди из Самары, мужчина, не задумываясь, восклицает: «Конечно, а как же!»
Над просьбой познакомить с кем-нибудь из этих самых самарцев крепко задумывается, а потом засылает нас в квартиру, где живет пенсионерка, заселившаяся пару месяцев назад.
У Галины Петровны спокойное, смирившееся лицо. Она рассказывает, что ее дом, тоже барак, ожидающий расселения, сгорел, и два года она жила где придется – у друзей и родных. В администрации ей предлагали Винтай, и она долго отказывалась, прежде чем решилась посмотреть. Посмотрела и не согласилась: на двоих с сыном им предлагали «убитую» однокомнатную – на неё без слез нельзя было смотреть. Через время Галине Петровне снова пришло приглашение на улицу Гаражную, на этот раз в «двушку». Она снова поглядела, подумала да и решилась. Потому что устала жить на узелках, а в администрации сказали прямо – ничего другого можно не ждать.
— Я заселилась сюда в марте. Купили водонагреватель, заменили унитаз, плиту. Обои купили, но пока руки не дошли их поклеить. Живу как-то… Говорят, еще людей переселяют в поселок Озерный. Там трехэтажные дома специально под расселение построили. Но столько в них недоделок! Люди заселяются, а в ванной даже слива нет – вода вытекает на пол. У кого-то окна не закрываются, у кого-то полы проседают… И пока, кажется, туда больше не заселяют – будут доводить до нормального состояния.
Галина Петровна говорит, что жить в Винтае можно, главное, привыкнуть. Правда, сама она то и дело мотается в Самару – то по делам, то просто от скуки.
В город ходят обычные автобусы. До остановки идти далековато, часто приходится ждать, но зато проезд стоит, как в городе. Еще каждые 40 минут ездят маршрутки. Эти стоят по 80 рублей. Аптеки в Винтае нет. И вообще ничего, кроме магазина, нет. Все, что надо, в том числе и поликлиника, есть в соседнем поселке Прибрежный – пять километров от Винтая.
— Здесь тихо, спокойно, — подводя итог, слово в слово повторяет бабушка слова дяди Саши. — Для пенсионеров и неработающих самое то.
Прибрежный, в общем, неплохой поселок. Там действительно разные магазины и есть даже дневной стационар. Если нужна врачебная помощь – садишься в такси за сто рублей и едешь. Если помощь нужна срочно – можно вызвать «скорую». Говорят, чаще всего приезжает вовремя.
— Ишь, чего захотел – духовность! Не-е-е-т, друг, тут только живи. А на саксофоне играть – разве что на плац выйти и дудеть.
Работы, как говорит дядя Саша, в округе полно. Два завода, несколько частных фирм. «Хочешь работать – работай, пожалуйста». Школа – в Прибрежном. Туда детей с Винтая возит автобус. А вот в детский садик надо добираться своим ходом.
Очевидно, что Винтай не для инвалидов. И удивительно, что чиновники совсем об этом не думают и не делают исключения, хотя отлично знают, что с ходунками Медведева не войдет ни в автобус, ни в маршрутку. А значит, из Винтая до Самары и Прибрежного ей будет не добраться. А случись что серьезное, неизвестно, смогут ли ей в Прибрежном оказать нужного уровня помощь. И есть еще один важный и для Андрея и для Ольги момент.
Осмотрев три квартиры, одна из которых – четырехкомнатные хоромы, Андрей долго думает.
— Неоднозначные чувства, — делится он, прислонившись к холодной голубой стене подъезда. — Это, конечно, все лучше, чем сейчас у нас. Но кроме материального должно же быть еще что-то духовное! Мы же умрем здесь, в этих стенах! Мы творческие люди, что нам тут делать? Где мама будет петь, где я буду играть? Мы не наездимся в Самару…
— Ишь, чего захотел – духовность! – возмущается дядя Саша. – Не-е-е-т, друг, тут только живи. А на саксофоне играть – разве что на плац выйти и дудеть.
Хранитель ключей говорит, что на все эти квартиры полно желающих. Из Прибрежного люди хотят перебраться, но им не дают. А вон из Тольятти семья недавно переехала — купили квартиру.
Кажется, слов Андрея о духовности он даже не понял. Как не понимают чиновники, тратящие миллионы на никому не нужные объекты и бесконечно присылающие однотипные бездушные письма.
Вот, например, ответ из самарской администрации на несколько простых вопросов.
О том, сколько в Самаре аварийных домов, по какому принципу происходит расселение из них жильцов и почему жителям дома по проспекту Кирова, 165а предлагают жилье так далеко от города. Мы выделили цветом основные моменты — для простоты восприятия.
— Если негде жить, этот Винтай – за счастье, — вселяет на прощание оптимизм дядя Саша. — Так что долго не думайте, возвращайтесь!
Выходим из подъезда и медленно идем в машину. Андрей осматривается. Видно – внутри него идет борьба. Он долго смотрит на пестрый ковер, висящий на бетонном заборе, всматривается в безжизненные окна пятиэтажки и долго провожает взглядом Галину Петровну, направляющуюся в сторону остановки на Самару.
— Я расскажу маме всё, — говорит он. – Она подумает. Мы вместе подумаем.
И я точно знаю, что они откажутся.
Мы навещаем Ольгу через неделю. Она как раз собирается в ДК. О Винтае не говорим — толку говорить? Я только лишь спрашиваю её и Андрея, как они находят в себе силы и желание петь и играть. А они не могут толком ответить. Потому что как просто выразить мысль о том, что музыка — единственное светлое, что есть у них в жизни? Единственное, что можно назвать этой самой жизнью.
Фотографии: Анар Мовсумов