НАХОДКА ДНЯ

В руки ДГ попала книга историка Кирилла Серебренитского «Река, трава, чайник и некоторые коты». Мы публикуем некоторые отрывки из нее, которые напрямую касаются жизни исторического центра Куйбышева 1970-80-х годов.

О жизни на улице Степана Разина

В детстве – до пятнадцати лет – я жил на улице Степана Разина. Прямо внизу была – Волга. Речной порт – минут семь ходьбы, вниз под гору.

Днем  шёл  с  улицы  будничный городской шум. Точнее – будничная тишина: Степана Разина была улица домашняя, как старенький уютный двор; а дворы вдоль по ней тянулись – обжитые, как коридоры. Машина по нашей улице раз в день проезжала.

Быт степано-разинский был наполовину деревенский. В сараях кричали петухи, по дворам гавкали и гремели цепями собаки. В самых глубинах дворов деловые татары разводили сердитых нутрий и придурковатых кроликов. А между тем в двух шагах был церемониальный и презентационный центр города: улица Ленинградская и площадь Революции.

А ночью звучала Река. До самой поздней осени, до тяжёлых октябрьских дождей, в полночь я засыпал под «Прощание славянки». Под этот марш отходили в ночь теплоходы из речного порта. И до утра, до стука первых трамваев – с Реки неслись зовущие гудки. Это была – корабельная ночь. <…>

<…> Наша дневная жизнь теснилась в пределах улицы Ленинградской да площади Революции. Наши дни – это магазины молочный, рыбный да хлебный. Наша даль – Центральный рынок.

О доме №100

Жили мы в очень странном доме – номер 100. На улицу выставлялся деревянным крылечком, смотрел в два вечно занавешенных окна. Но уходил вглубь двора далеко. Внизу ютились тёмные сырые подвалы.  Там  жили какие-то тёмненькие, словно отсырелые, старушки.  Сверху, на полуторном – полувтором – этаже, тянулась наша квартира: две маленькие комнаты, а между ними – две огромные, намертво замурованные печи. <…>

<…> Играл я в одиночку. Летом сутками шастал по крышам сараев, рыскал по кустам – за сараями шёл крутой спуск, густо заросший американским клёном.

Через двор, над старыми курятниками – высилась стена особняка (имеется в виду снесенный особняк купца Наймушина — прим.ред). И особняк этот, особенно в сумерки, высился – совершенно как сказочный замок: стрельчатые окна, башенка, над ней высился острый черепичный купол. С улицы – чугунная ограда: в ряд чёрные копья. <…>

<…>Сосед дядя Вася Васяичев, который и родился на этой же улице, говорил моему отцу, что под нашим двором, и дальше – идут какие-то громадные подземелья. И сам он – пацаном ещё – туда пролезал. Ход в эти подземелья шёл из подвалов Графского Дома.<…>

<…> Вокруг были сараи. Сараи, сараи. По крышам сараев можно было почти до конца квартала промчаться – через семь дворов. Целый город сараев: железные гаражи, вросшие в траву дощатки и несокрушимые, как стены старинного форта,  ярко-красно-кирпичные строения: остатки, как говорили, столетней давности купеческих конюшен.

О магазине «Букинист» и журнале «Вокруг света»

В «Вокруг света» я уже лет в десять вознамерился писать – сам. И чтобы про меня там писали. Каждый номер, каждый без исключения – это была дверь. Запертая; но – пока запертая. На каждой обложке были – пальмы, синие лагуны, бамбуковые мачты, огромные рыбы, раскалённые дюны, – это был солнечный, роскошно жаркий журнал.

На улице Ленинградской был такой маленький полутёмный магазин – «Букинист» (в доме №34 — прим.ред); там грудами лежал «Вокруг света» за многие годы, – чуть ли не за 50-е – правда, разрозненные номера. Знал я ещё два-три книжных магазина, где также пылился на полках мой журнал. Вставала проблема. На еду мне выдавали ежедневно 25 копеек. Каждый старый журнал стоил дорого: 45 копеек. Я гордо жертвовал любимым коржиком (8 копеек) и молочным коктейлем (11 копеек). Но денег всё равно не хватало.

О Диких Котятах

У Самары Волге тесно, и она подъедает свои берега. Весь прибрежный склон под тяже-стью человеческого жилья сползает к реке – год за годом. В сторону реки понемногу перекашиваются окна, двери, клонятся в ветхих домах полы.

Где-то под домом, под нижними полуподвальными жилищами, в сырых глинистых глубинах таился подземный разлом. Из-за этого весь дом сверху донизу треснул. Во всю печь — стену шла чёрная трещина. Она сквозила до неба – через крышу, и до земли – через подвалы. Из трещины выглядывали окаменелые тряпки и пергаментные газеты, которыми её тщетно упихивали предшествующие поколения.

Моя рука туда уходила свободно. Но совать её было боязно: мало ли кто там притаился. Оттуда – из каменных недр – и в самую жару тянула подземная неживая стынь.

А над всем домом простирался наглухо заколоченный чердак. Там обосновалось какое-то бездомное кошачье племя. Настал срок,  и на  чердаке  народились  котята.  Это  были  уже  не  бездомные,  а  –  безусловно – Дикие Котята. Их породили девственные и тёмные подкрышные пространства.

Один раз зимой пришёл я из школы, смотрю: на кухонном столе сидит прехорошенький головастый котёнок. Он мельком на меня глянул, но ему, в общем-то, было некогда. Он грыз сквозь полиэтилен замороженное сливочное масло. Я двинулся к столу. Котёнок на меня шкнул, увернулся из-под руки и нырнул в трещину. Не знаю, как он двигался дальше в теснинах: судя по угрызению масла и остаткам яиц на полу, он увеличился раза в три.

Потом ещё не раз Дикие Котята проникали сквозь стену. Бывало: наше семейство мирно ужинает. Вдруг из трещины в тарелки сыплется труха, пыль – и смотрит на нас из темноты круглый глаз.

Прочесть интервью Кирилла Серебренитского о секте хлыстов вы можете здесь.

Следите за нашими публикациями в Telegram на канале «Другой город», ВКонтакте и Facebook