СЕБЯ НЕ ЖАРКО

Папа маленького роста, и у него большие покрасневшие глаза в форме миндалин. Он говорит очень тихо, потому что на производстве под рёв машин приходится громко кричать. Он всегда подолгу пропадает в душе, потому что на работе потеет так, что пот въедается обратно в кожу. Сильно трёт себя мочалкой и долго, с наслаждением, стоит под прохладной струёй воды.

Папа лучший на заводе сварщик, и я не знаю, хорошо ли это – быть лучшим в такой профессии.

В какой-то из дней папа долго не приходил с работы. У него не было мобильного, и мы с мамой расплавили дыханием окна. А потом, поздно вечером, он позвонил в дверь. Два коротких звонка, очень слабых, будто с кнопки соскакивали пальцы. Он вошёл – глаза в пол. Грубая роба в чёрных пятнах и подпалинах, редкие волосы на голове спутанным комом. Молча, покачиваясь, снял сапоги. Скинул на пол тяжеленную куртку. Поднял на нас с мамой глаза… Они не были красные, как бывает от усталости. Они были налиты кровью. Казалось, моргни он сейчас – и кровь потечёт по щекам.

Долго, дольше обычного, папа стоял под душем. А потом провалился спать. «Мама, — шептала я на кухне.  — Что это с ним?» Мама объяснила, что папу часто отправляют в сложные места. На верхотуру. Туда, где невыносимо жарко. Так жарко, что обычные люди падают в обморок. А папа выдерживает. В адовом пекле, облаченный в грубую душную робу, он варит сложнейшие детали. Такая, дочка, работа.

Я ревела всю ночь, а утром боялась зайти к родителям в комнату – а если кровавые папины глаза никуда не исчезли?

Он вышел из комнаты осунувшийся. Посмотрел на меня – цвет крови сменился на цвет заката. «Папочка, ты устал?» — спросила я очевидное. Отец молча положил ладонь мне на голову – говорить не было сил, и его рука была слабой и теплой.

Было несколько лет, когда верхотур у папы было много, а денег – мало. В те самые годы, когда многим задерживали зарплату по месяцу, два и больше. Папа таскал домой железяки, чтобы после работы варить на заказ. Они валялись по всему дому, многие из них я могу вспомнить сегодня, проведя пальцем по шрамам на коленях. От количества сварок грубая роба быстро рвалась. Я помню папу, сидящего перед сном в кресле с толстенной иглой. Отводя порванное место как можно дальше от подслеповатых глаз, он пришивал заплатки. Мама шила хорошо, дома была швейная машинка, но свою робу папа ей не давал. Потому что ткань очень толстая, и игла очень толстая, и сил надо много. Мамины силы папа щадил.

Только став взрослой, я поняла, каково было папе, пахавшему изо всех сил кормильцу семьи, не приносить домой денег и глядеть кровавыми глазами в наши блестящие и голодные.

Он часто злился. Ругался с мамой, орал на нас с братом. Кошки пускались врассыпную, налетая на железяки, когда нахмуренный папа выходил из комнаты. Я не любила его таким – злым и ворчливым. Обижалась и избегала. И только став взрослой, поняла, каково было папе, пахавшему изо всех сил кормильцу семьи, не приносить домой денег и глядеть кровавыми глазами в наши блестящие и голодные.

В редкие моменты близости мы с папой гуляли по городу. И однажды встретили низенького старика в очках с самыми толстыми стеклами на свете. Они с папой поздоровались и поговорили за жизнь. Из разговора я уловила, что старичок тоже сварщик, работает на другом заводе. За годы работы он испортил сваркой глаза и почти ослеп. Работает на ощупь, но не уходит, потому что надо помогать детям. «Папа, у тебя тоже будут такие очки?» — спросила я отца, представила их на его носу и испугалась. «Не знаю, доча, поглядим лет через 10», — ответил папа.

Несколько лет назад папа стал пенсионером. Завод пережил много кризисов и переживает очередной. Папин цех капремонта объединили с каким-то ещё, зарплаты урезали, людей сократили. А папа работает.

По вечерам он, как и подобает усатому мужчине в летах, читает газету. Много лет использовал лупу, потом сдался, купил очки. У него появились морщины и седина. Волосы стали реже, голос ещё тише. Миндальной формы глаза всегда грустные и добрые. Рабочая роба по уши в заплатках – новую выдают теперь редко. Каждый год он говорит, что этот – последний, потом уйдёт на пенсию. Но не уходит. Потому что стать в России нетрудоспособным очень страшно. Куда приятнее оставаться лучшим сварщиком завода.