РОМАН С ПЛАТЬЕМ

Историки моды называют 1980-е последним десятилетием, у которого было собственное лицо. И именно 1980-е — это годы юности Олега Давыдова, известного самарского фотографа, основателя фотографической школы и акциониста.

Светлана Внукова поговорила c Олегом о природном чувстве гармонии, про зависть к чужим джинсам и о самарцах, которые со временем меняются. 

«Как раз 1980-е с точки зрения платья мне кажутся крайне малоинтересными. Особенно в сравнении с 1960-и, открывшими миру мини, стрелки и девочку-веточку Твигги. Или с 1970-и с их клешами, батниками, водолазками и потрясающими совершенно автомобилями. Ну, а чем нас удивили 1980-е? Лосины? Ну да, лосины, широченные плечи, бананы, кислотная совершенно палитра и тотальный адидас. Меня весь этот крик, вся эта чрезмерность не увлекали. Да и потом какой адидас, если ты комсомольский фукционер (в 1980-е О. Давыдов был секретарем горкома ВЛКСМ — прим. ред.)? Костюм. Причём никакой двубортности, тоже очень модной тогда. Обычный однобортный пиджак, галстук без вывертов. Всё достаточно сдержанно.

А вот когда школу оканчивал, а это как раз конец 1970-х, были в одежде элементы, которые меня привлекали. И прежде всего джинсы, конечно же. Я просто помню впечатление, которое произвёл на нас парень, который первым пришёл в школу в джинсах. Он был года на два старше, но я играл вместе с его другом в школьном ансамбле и тут же узнал имя счастливчика, фамилию, и мы гурьбой (я учился в восьмом) ходили к нему на переменах, чтобы, что называется, заценить. Ни у кого из нас джинсов не было, но мы уже знали, что фирмУ, или, как тогда говорили, «родные», шьют из особо прочного коттона, который называется denim, что швы должны быть обязательно двойными, если это Wranglers, по внешнему шву должна быть проложена красная нить, а внутренний выполнен шёлком и обязательно жёлтым. Знали, что у «родных» «лейбла» из толстого куска натуральной кожи, и она, эта самая «лейбла», должна быть и на собачке «зиппера» (ну если застежка не на «болтах») и на каждой заклёпке.

Тогда фарцевали, и легко можно было напороться на левисы, пошитые цеховиком на какой-нибудь Малой Арнаутской. Стопроцентную гарантию давала только «Берёзка». Но «Берёзка» была далеко не для всякого, и я, честно говоря, не знаю, где этот парень свои штаны приобрёл. Да он бы, думаю, и не раскололся, начни мы его расспрашивать.
Кстати, учителя за эти тогда ещё достаточно провокационные штаны его не гнобили. У нас была очень строгая завуч, но какие-то неформальности в причёске и одежде уже допускались. Так что парень совершенно спокойно ходил в этой своей джинсе по школе и наслаждался славой. Слава эта, впрочем, померкла сразу, как только джинсы появились на «Энергетике» — спекулянтов гоняли, но как-то уже без энтузиазма.

Другое дело, что на барахолке фирмА стоила баснословных по тем временам денег, и поэтому моими первыми джинсами были джинсы литовского производства. И я всё время натирал их мылом. Ну, чтобы добиться вот этой характерной потёртости. Более того, выпросил у знакомого остатки фирменных штанов, отрезал низ и пришил к своим, чтобы создавалось впечатление, что джинсы мои и по низу протираются. То есть достаточно много усилий прилагал, чтобы быть в тренде. Но я бы не сказал, что джинсы — это культовая вещь моей юности. И именно потому, что когда я их стал носить, они уже не были экзотикой. А вот сейчас есть и для меня вполне себе знаковые штуки. Те же кедики у мужиков.

Увы, не я надел их в Самаре первым. Первым у нас их надел Саша Решетов (владелец Модного дома Apr  — прим. ред.). Сашу я знаю ещё с комсомольских времён. Он был секретарем комитета комсомола «Горжилпроекта» и уже тогда фарцевал втихаря и даже сам себе что-то шил. Такой моднючка! Но когда я увидел его в цивильном костюме и вот в этих самых кедиках, подумал: «Ну, перегиб. Чего-то Саша не туда двинул». А оказалось, что Саша как раз на верном пути. Это я кедики не просчитал.
По счастью, у меня не было и нет вот этой бычьей упёртости: только так и не иначе. Я открыт для всего нового. И прежде всего потому, что понимаю: если мне что-то не нравится, то это не значит, что это плохо. Скажем, я не могу понять, чем берёт Chanel № 5 Но, мама дорогая, сколько лет держится! Значит, есть тут что-то такое, что работает вдолгую.

Я по пальцам могу пересчитать в нашем городе людей, у которых есть природное чувство гармонии.

Упёртость контрпродуктивна. А в одежде упёртость часто следствие банального отсутствия вкуса. По счастью, сейчас есть то, о чём мы даже и не помышляли. Даже представить себе не могли, что такое может быть. Человеку, рождённому в СССР, и в голову не приходило, что существует идеология бренда. Что существуют так называемые готовые луки. А они существуют! 80 тысяч оторвал, приходишь в магазин Dolce & Gabbana, и ты выглядишь так, как выглядела модель, которая три месяца назад по подиуму ходила. Я считаю, что это счастье. Потому что по пальцам могу пересчитать в нашем городе людей, у которых есть вот это природное чувство гармонии. Хотите, чтобы я назвал этих людей? Да легко. Но, боюсь, имена их вам ничего не скажут, потому что чаще всего это просто ники в сетях.

Зачастую очень богатые люди могут в обвисших спортивных штанах и сланцах куда-то притащиться. Такое, понимаете ли, пренебрежение. Такой похеризм. Такая, я бы сказал, демонстрация: у меня много денег, а остальное мне неважно. До балды: чёсан — не чёсан, отглажен — помят… Кэжуал? Не знаю. Мне кажется странным этот стиль. Прийти нечёсаным, небритым, полумятым и выдать это за стиль? Мне кажется, это такая новая уловка. Ну и потом даже люди, которые ни фига в этом смысле не соображают, чисто интуитивно чувствуют, случайна эта твоя небритость, помятость, потёртость и эклектичность костюма или это в некоей системе, это умно и вкусно. Как у того же Жирбо (Франсуа Жирбо, дизайнер, один из отцов-основателей стиля grunge — прим. ред.). У Жирбо всё это есть — и потёртость, и оборванность, и мятость. Но какой дизайн! Какое качество пошива! Ткани какие!

Я очень рад был появлению этой марки у нас на рынке, потому что люди, которые ходили как законсервированные в формалине директора советских провинциальных заводов, стали носить одежду, в которой они уже не походили на напыщенных ворон. Нет, возможность быть одетым профессионалом — это счастье, и человек, воспользовавшийся этой возможностью, реально меняется. Благодаря этому у нас и женщины поменялись. Вот эта общая ухоженность, она ж очевидна. Ну и появилась уже прослойка дам — и совсем молодых, и в возрасте, которые работают на мизерах, на минимализме. Без этой нашей разухабисти: надену всё лучшее сразу. И вот это для нас тоже новое совершенно. Абсолютно не в формате традиционных каких- то подач.

У нас всё ещё стремятся поразить дороговизной. А задача ведь не в том, чтобы скулу свернуть, а в том, чтобы оставить послевкусие.

В прошлом году меня попросили снять свадьбу. Невеста самарская, жених из Уфы, и меня поразили уфимские гости. Одеты и причёсаны все были по-разному, но настолько современно, настолько стильно! Столично, я бы сказал. Понятно, что в Самару тогда съехалась не вся Уфа. Определённый и достаточно узкий круг близких друг другу людей. Но тем нем менее… Самарцы же, честно скажу, выглядели на их фоне деревней. У нас всё ещё стремятся поразить дороговизной. А задача ведь не в том, чтобы скулу свернуть, а в том, чтобы оставить послевкусие. То единственное, что, собственно, и работает вдолгую. А это очень тонкие и непростые вещи. Музыку возьмите. Тех же битлов. Слушаешь сегодня какой-нибудь их хит и ловишь себя на том, что эта их вещь, она… Не то что приелась, но как-то уже перестала удивлять. А то, что казалось тогда излишне сложным, скажем, что-то маккартниевское, вот эти его нестандартные с изюминкой штуки, тебе всё интереснее и интереснее. И ты думаешь: «Господи, да это же альтернативный рок, о котором сейчас говорят как об открытии!» То же самое и в одежде.

Мне очень нравится Тьери Мюглер. Великолепнейший, по-моему, график. Все считают Армани королём чёрного. И действительно, чёрное Армани великолепно. Оно разнофактурно, он ни разу не кичевщик, никогда не бросается в какой-то радикализм, не позволяет себе ничего вызывающего. Но, доведись мне выбирать, Армани или Мюглер, я бы выбрал Мюглера. Это такое секси! И это тонкие, не магистральные вещи. Выходит на подиум дама, одетая Диором или Гальяно. Это целый спектакль. Её одну можно рассматривать бесконечно! А их таких 45. И… надоедает. Вот эта чрезмерная роскошь. От неё устаешь. Всё равно что американский гамбургер, который рассчитан на пятерых, а тебе его одному нужно сожрать. Денег у тебя хватило, ты купил, надкусил, но доесть не можешь. И поэтому вот эти все тонкости, какие-то полутона, полунамёки, они мной воспринимаются с большим уважением. И именно эти тонкие вещи, я считаю, и играют вдолгую.

Очень люблю Райфа Лорена. Я не олигарх, а первая линия этого бренда — очень богатые люди. Аристократия, крупная бржуазия. Лорен сделал ставку на людей, ценящих комфорт и традиции. И оказался прав. У меня практически нет вещей Лорена — два-три аксессуара, включая подтяжки. Но если бы была возможность… Разные линии, но неизменно добротное качество. Неизменно сдержанные, не крикливые вещи. Кому-то не хватает в них креатива. Сейчас же как рассуждают: приду и всем будет прикольно. Ну, прикольнулись. Ушёл — и нет тебя. Потому что без того, что ты продемонстрировал, можно жить. Можно жить без пиджаков, которые застёгиваются ниже низкого. Без рвани какой-то. Ну да, сейчас в фаворе рваные джинсы. Но это ненадолго. И неизвестно, вернется ли опять. А вышивка возвращается постоянно. Она просто не уходит. Классно вышитые, вышитые вручную джинсы актуальны до сих пор. И, мне кажется, вышивка очень обогащает и мужские джинсы. Но она должна быть такой, чтобы образ не утратил маскулинности. Это непростая задача. Куда проще сшить штаны со спущенной задницей. Ну нет и не будет у Лорена спущенной задницы!

Я, повторяю, не могу позволить себе лоуреновские костюмы. Я одеваюсь проще, хотя и для меня удобство, функциональность очень важны. Но мне доставляет удовольствие, я получаю эстетическое наслаждение, когда вижу все эти вещи. Тонкие, изящные, вдолгую носимые, такие, от которых кайфуешь постоянно, сколько бы им ни было лет. Счастье, что это всё и у нас появилось.

Я всегда буду балдеть от мужика семидесяти лет, затянутого в кожу, вот с такой бородищей, мчащегося мимо меня на байке.

Я всегда буду балдеть от мужика семидесяти лет, затянутого в кожу, вот с такой бородищей, мчащегося мимо меня на байке. Но кайфовать я буду прежде всего от того, что это стало возможным — открыть себя миру через одежду. Я помню, как в музее моём родном (СХМ, где у Давыдова была экспозиционная площадка — прим. ред.) появилась группа немок от 50 и выше. Коротенькие юбки, туфли на здоровенных платформах. Физиология большинства не предполагала такой отвязности в костюме, если начистоту. Но тебе было плевать, потому что ты испытывал кайф от энергетики, которую они излучали. Свобода и раскрепощенность этих женщин искупала всё!

Сердце моё принадлежит тому, что работает вдолгую. Длинные вечерние платья со шлейфом, с обнажённой спиной… Понятно, что у нас такое не наденет никто. Куда ты во всём этом выйдешь в Самаре? Помню, выходит от Гаруса в мае девушка с причёской шикарной. А тут пылища, и мусор ей на башку — ва-а-а-х! И весь мейк у неё в песке. На этом фоне, конечно же, самое лучшее для нас — это «Лада Приора». Какие кабриотеты? Какие родстеры 1930-х годов? Какое «голое» платье? Но если этого не будет в принципе, не будет на подиумах, в кино, в той жизни, формат которой как раз такие вещи и предполагает, мы оскудеем. Если таких вещей не будет, если не будет вот этого высокого стиля, если все мы и всегда будем ориентированы на прагматизм, человечество оскудеет.

Я очень жалею, что у нас сейчас нет повседневных перчаток, не обязательны шляпы и не увидишь на своих знакомых платья со шлейфом. Жалею, что в среде мужчин, не принадлежащих к сексуальным меньшинствам, не принято носить броши. Есть у меня знакомая, тоже сумасшедшая на эту тему — Женя Воронина. Она принципиально носит платья в стиле ампир. И недавно притащила мне вот такую брошь (скелет с головой в виде мальтийского креста — прим. ред.).

Чем мужик может оживить свой костюм, кроме галстука? Классика — шейный платок. Не люблю. А вот такую штуку и на косуху можно повесить, и на брионовский смокинг… Как бы отнесся к этой идее Олег Давыдов 1980-х? К тому, чтобы прицепить на косуху брошь? Я думаю, он бы не очень удивился. Да, он любил «Семнадцать мгновений весны». Но и арт-хаус ему был интересен. Ему интересен был Дали. У него была такая же любознательность, что у меня нынешнего, и он, как и я, не спешил развешивать ярлыки. Он был, конечно, романтик. Но и я романтик. И даже, может быть, ещё более оголтелый, который считает, что многое в этой жизни существует вопреки. И прежде всего вопреки прагматизму.

Мане написал свой «Завтрак на траве». Нагая женщина среди одетых мужчин. Галеристы отказывались выставлять эту его картину. Но когда он её таки выставил в «Салоне отверженных», весь Париж лютовал: человек переступил границы возможного. Сегодня эта картина — жемчужина музея Орсе, одного из самых популярных музеев мира. Возьмите основателей Missoni (Оттавио Миссони и его жена Розита Джелмини -прим. ред.) Это же тоже было своего рода вызовом, все эти их зигзаги. «Мы искали способ вырваться из рамок привычного», — говорят они. И я считаю, что только при таком подходе можно ожидать каких-то очень сильных вещей. Двадцатилетний Олег наверняка бы со мной согласился».

В шкафу у Олега Давыдова рылась Светлана Внукова