Очередь на «Москву» была густая и длинная. До прибытия теплохода оставалось пять минут, и над волжским берегом повисла выжидательная тишина. И вдруг одна бабушка в соломенной шляпке заволновалась.

Текст: Евгения Волункова, фото из архива автора

— А вы с билетами? — обратилась она к юноше с громадным рюкзаком.

— Нет, — ответил юноша. — Без.

— А вы? — острый взгляд из-под соломенной шляпки вперился в моё лицо.

— И я без, — ответила я.

Бабушка потопталась на месте. Повглядывалась в спины впереди стоящих. Попыталась протиснуться вперед. А потом схватила за рукав соседку — такую же ветхую и тоже в шляпке.

— Но ведь там впереди все с билетами! Они в кассе купили. А мы тут чего стоим, ждем? Молодой человек! Молодоой человек! —  прокричала она в громадный рюкзак.  — Спросите, а впереди вас люди с билетами!?

Рюкзак пошевелился в сторону впереди стоящих — спросил. У них билетов тоже не оказалось.

— Да что же это! — схватилась за шляпку старушка.

— Чего вы так волнуетесь? — спросил юноша.  — Все уедем!

Женщина замолчала и пробыла в состоянии покоя ровно минуту. А потом схватила за руку соседку и начала пробираться вперед.

— Пропустите!

— Но здесь очередь!  — сказала девушка, стоящая рядом с юношей с рюкзаком.

— Пропустите, говорю! Пока вы тут стоите, все уже купят билеты. А мы не уедем. Дайте дорогу!

— Да господи, — пробормотал парень. — Хотите там толкаться — пожалуйста! И развернулся боком, чтобы старушки могли протиснуться.

Толкаясь, ворча и теряя шляпки, бабушки пропихались вперед на три метра.

— Не дай Бог мне в старости быть таким же вредным и неуемным! — воздел руки к небу рюкзак.

— Да, — кивнула девушка. — Не дай Бог.

___________________________________________

Всё это время я молчала. Солнце свирепо грело, стоять с тяжеленной сумкой на плече было неудобно. Старушка раздражала. Своей суетливостью и мнительностью. Своей вредностью и нежеланием просто ждать, как ждут все. Какой-то мужчина позади меня тоже завелся и начал обкладывать нехорошими словами молодежь. Женщина справа толкнула в бок — топай вперед, к кассе, чего встала?

На борт я взошла с упавшим настроением и неприятием вредных старушек. И в самом деле, вот чего не живется спокойно? Что это за боязнь не успеть, опоздать, остаться ни с чем?

_________________________________

А на днях в трамвае сидел дедушка. Худой, остроносый, с маленькими, впавшими глазами. Он поджимал под себя ноги в потрепанных годами ботинках, и я усиленно воздевала глаза к потолку, чтобы подступившие слезы жалости не стали общественным достоянием. На одной из остановок зашла женщина с ребенком лет семи. Дедушка поспешно, насколько позволяла старость, встал со своего места и указал на него ребенку. Ребенок взобрался с ногами и показал дедушке язык. Тот улыбнулся, а потом вдруг с лица пропали эмоции. Он вперил взгляд в мальчика и в никуда — казалось, вместе с витринами магазинов и фасадами домов перед ним проносилось собственное детство.

_______________________________

Мой суженый в душе очень добрый. Но, в отличие от меня, реалист и скептик.

Если я начинаю ныть о том, как мне кого-то жаль, он находит отрезвляющие аргументы. И когда я рассказала ему про дедушку в потрепанных ботинках, он рассказал про другого старика.

— Ему лет 70. Живет в полнейшей нищете. Побирается — выпрашивает еду у туристов. Собирает бутылки — сдает. Ловит раков — продает. Рыбачит. Ходит в обносках. Ты бы его увидела — тоже бы заплакала. Но он не потому так живет, что бедный. А потому, что хочет так жить. Деньги складывать в кубышку, не тратить ни копейки.

На что дед копит — суженый не знает. Но точно знает, что человек не такой несчастный, каким кажется.

— Это его личный выбор. И ему хорошо.

_________________________________

И вот сегодня, выгуливая собаку под серо-синим небом, я вспомнила сначала вредную старушку в очереди. Потом дедушку из трамвая. Потом историю о том, кто складывает деньги под матрас, предпочитая нищету нормальной жизни. И подумалось мне, что всех их, ворчливых и несчастных, добрых и экономных объединяет прошлое, которое мы (моё поколение) не застали. И нам сложно понять, почему кто-то волнуется в очереди, опасаясь, что не хватит билетов. Или улыбается сквозь слезы, глядя на беззаботного ребенка. Или копит, отказывая себе во всем, опасаясь трудных времен. И бесполезно объяснять, возмущаться, злиться и даже жалеть. Все, что мы, кажется, можем — быть терпимее. Пропускать, если очень хотят пройти. Не упрекать и не раздавать советы. И подавлять раздражение — мы не хотим такими стать, но кто его знает, какими все-таки станем?