,
Пару лет назад интернет облетела история о восьми вилках. Вы наверняка читали, но я напомню. История о том, как одна девочка в кафе разговаривала со своей подругой, серьезно болеющей с рождения. Девочка просила подругу рассказать, через что та проходит каждый день, чтобы лучше понимать и лучше помочь в случае чего.
И тогда девочкина подруга, инвалид и тяжело больной всю жизнь человек, сказала: объясню, но мне понадобится восемь вилок. Девочка вскочила, стала хлопать по столам и суматошно кричать: дайте восемь вилок, дайте восемь вилок! Нашлось восемь вилок, рассказчица взяла их обеими руками и сказала: представь, что утром каждого дня тебе выдают по восемь вилок. Это вся твоя энергия, вся сила, все действия, что ты можешь совершить. Чтобы встать с постели, почистить зубы и умыться, ты тратишь одну вилку, а в плохие дни – две. И так далее. Своеобразная метафора ограниченных возможностей. У кого-то – восемь вилок, у кого-то – всего три.
Об этом думаю по дороге на концерт. К международному дню инвалидов приурочили заключительный тур фестиваля творчества детей с ограниченными возможностями. Представление состоится в казенном учреждении на социальную тему, учреждение прячется за обновленным забором, есть подъемник для инвалидных колясок. На крыльце в нерешительности топчется женщина в драповом пальто с меховым воротником. Такие пальто раньше прекрасно шили в ателье дома быта «Горизонт», невозможно было пробиться в очередь, но мою маму вставили в очередь по блату, и она получила свое пальто – серое, с пушистой чернобуркой. Очень теплое пальто. Женщину за руку держит девочка в нарядной куртке и варежках с оленями. Девочка громко вздыхает и, не переставая, кружится на месте, не выпускает материнской руки.
«Вы нам не поможете? – говорит женщина в пальто, — мы снимем одежду, тогда Оля согласится зайти. А то здесь прямо негде пристроиться. Оля всегда снимает верхнюю одежду на улице и не зайдет в помещение так».
Я протягиваю руки-вешалки, на них поочередно ложится Олина куртка и мамино пальто (чернобурка приятно щекотит), а в специально предусмотренный пакет летят шапки-шарфы, и вот Оля соглашается зайти, она идет, круто склонив голову; мне разрешают помочь и донести одежду. Идем. Вахтер скучает на службе. На столах расставлены детские работы – вот ромашки на картине, а вот дерево в натуральную величину с листьями из речных раковин.
В зрительном зале выстроились для фотосессии ребята из театра-студии «Астрей» (клуб молодых инвалидов «Опора»), мы знакомы давно, и я даже ездила к ним в Новокуйбышевск, а в этом году у театра юбилей — десять лет существования. Девочки-дауны в костюмах птиц очень красивые и важные, их просят для наглядности похлопать крыльями, и они хлопают. Даунята в костюмах как у «телепузиков», как их там звали, Тинки-Винки, Ляля, По. Какие-то русские народные костюмы еще на актерах, мальчик в наряде старца – лицо прячется в белой бороде и внушительная клюка. Рыжие лисицы, серый волк, зайцы с ушками. Все спектакли сочинила и поставила руководительница и создательница «Опоры» Лариса Леонова, и все костюмы сшили сами мамы детей, все сами.
И все вносят и вносят дополнительные стулья, и педагог с упреком говорит кому-то из помощников: «Значит, девочки у нас таскают стулья, а Никита прохлаждается?», и Никита перестает прохлаждаться и тоже таскает, формируя дополнительные ряды. Зал полон, переполнен.
На сцену выходят девочки в русских народных сарафанах, это девочки из сообщества «Парус надежды», и ходит-ходит за дополнительными рядами стульев, не может усидеть стройная женщина с балетным «пучком» на голове, хореограф «Паруса надежды». Щеки ее горят. Когда ей предложили поработать с необычными детьми, она не раздумывала, но сразу взялась за дело. Приехали телерепортеры, в вечерних новостях будет сюжет. Вызывают для интервью одну из исполнительниц, девочка в сарафане, чуть задыхаясь от недавнего танца, послушно встает на указанное место, прихрамывая, и видно, что у нее ДЦП.
Все это время я вовсе не стою с охапкой в руках одежды Оли и ее мамы, одежду разрешили сложить в один из примыкающих к залу кабинетов, где стулья, офисные столы и все такое. Оля водит маму туда-сюда, крепко держа ее за руку, иногда отпускает, чтобы обнять. Мама кормит Олю, как птенца, миниатюрными печеньями из яркой упаковки. В специально предусмотренном пакете хранится бутылка с водой и масса бумажных салфеток. Они не сядут. И вообще – скоро уйдут. Оле захочется уйти.
«Нет, — говорит Олина мама, — мы специально ехали, чтобы посмотреть, я читала в интернете про сообщества родителей… все думаю, как бы нам подружиться с кем-нибудь из своих, но не получается. Аутизм, вы же понимаете, Оля все равно не сможет ни с кем общаться, а значит, и я не смогу».
Не более двадцати минут длится представление, по окончании зрители без подсказки встают и хлопают стоя. Кричат: мо-лод-цы! Скандируют. Артисты выстраиваются в два нарядных ряда, и выходят руководители, и все просят, чтобы поднялись на сцену еще все танцовщицы из «Паруса надежды», и некоторые поднимаются, и я вижу, что даже встать со стула для некоторых – сложное дело, и требует работы (скольких вилок?); и я вижу, как красивая девушка-зрительница вытирает глаза рукавом рубашки. «Черт, как мне всех жалко», — говорит она, всхлипывая, своей соседке, и та тоже поднимает заплаканное лицо.
Со сцены говорят, что такие встречи и выступления очень нужны ребятам, и что они сегодня счастливы, хоть и устали. Я выхожу на улицу, на крыльце снова обнаруживаю Олю с мамой.
«Вызвала такси, — говорит Олина мама, — но водитель не может найти нужный адрес».
«Хотите, — говорю я, — позвоним в другое такси?»
«Нет-нет, — говорит Олина мама, — это будет неловко, я все время вызываю это такси, и мы подождем».
И они остаются ждать; первое декабря, в Самаре пока никакого снега, но холодно и по всем остальным приметам зима. Я иду на остановку автобуса, и думаю, что у Олиной мамы тоже ограниченное количество вилок, а может, все уже кончились.
Текст: Наталья Фомина
Следите за нашими публикациями в Telegram на канале «Другой город», ВКонтакте и Facebook