«Наш кризис - как бургер: его можно купить в любом городе России»

В прокат выходит лучший дебют «Кинотавра-2018» — фильм «Кислота» о проблемах поколения 20-летних и мира вокруг них. Его снял ученик Кирилла Серебренникова Александр Горчилин, а сценарий написал драматург «Гоголь-центра» Валерий Печейкин.

Максим Федоров поговорил со сценаристом о том, как с помощью кино получить иммунитет к ужасному, кто в России сегодня делает биографию и почему порно помогает понять устройство мира. 

Водка, «Афоня» и 120 лет Содома

— В интервью «Медузе» Горчилин сказал, что сценарий «Кислоты» написали за шесть дней и потом дописывали полгода. Как это происходило? 

— Мне позвонил Саша Горчилин и сказал: «Валера, я хочу снимать полнометражное, художественное кино. Есть замечательный продюсер Сабина Еремеева. Не хочешь написать сценарий?» Я, конечно, согласился. И Саша продолжил: «Сценарий нужен через неделю». Я ему ответил, что это невозможно, и вообще, перед творцом нельзя ставить такие задачи.

Саша предложил встретиться на следующий день. Я пошел на встречу, чтобы ему отказать. И только я открыл рот, как Саша начал говорить и говорить. Через несколько часов плотного общения я согласился. А на следующее утро понял, что уже начал писать сценарий.

Вообще лучшие работы в своей жизни я написал после того, как пытался отказаться от их них. Чем категоричнее я был настроен, тем лучше получалось.

Сценарий «Кислоты» я написал за пять дней. И еще полгода мы его дорабатывали. Все это время мы бродили по лабиринту с минотавром и несколько раз были близки к гибели. Иногда ты начинаешь не просто ухудшать, а уничтожать текст. Поэтому лучше вернуться к первоначальному сценарию, где есть правда и дыхание. В итоге, фильм, который вы увидите на экране, максимально приближен к варианту, который я написал за пять дней.

— Завязка фильма — самоубийство друга главных героев. Горчилин в интервью говорил, что много раз сталкивался со смертью, и что вам это тоже близко. В сценарии вы описали смерть конкретного человека?

— Если вы снимаете фильм про дальнобойщиков, вы идете к дальнобойщикам. Если снимаете о смерти, то идете к живым, потому что мертвые молчат. Любое представление о смерти — это рефлексия живых. Мы о ней думаем, но до конца не думается. Поэтому смерть — это самая плодотворная тема для творчества.

В нашем с Сашей окружении несколько людей добровольно ушли из жизни. И для нас это стало поводом к размышлению. В фильме речь идет не про конкретные случаи. Это повод задуматься о собственной жизни.

— Вы писали сценарий к фильму, понимая, что его будут снимать на государственные деньги. У вас была самоцензура? 

— Мы понимали одно — фильм будет не про наркотики. Хотя он называется «Кислота». Хотя в первой сцене тоже есть возможный намек. Тема наркотиков — единственное наше ограничение.

Наркотики не лежат в базовых ценностях россиян. В отличие, например, от водки, которая составляет суть нашей культуры. Ведь главное наркотическое произведение в России — это «Москва-Петушки», которая пропитана водкой.

— Однажды, говоря о фильме, вы упомянули, что он не о поколении 20-летних, а о проблеме, которая присуща этому поколению. Что это за проблема? 

— Мне интересно, насколько локальны проблемы, которые есть у героев фильма. Их проблема в том, что у них нет внятной проблемы, внятной боли. У героев есть руки, ноги, их не преследуют в судебном порядке.

Поначалу мне казалось, что это исключительно столичная тема. Потом я поездил по городам и узнал, что проблема атомарности жизни есть в каждом мегаполисе. Судя по тому, как реагируют на фильм в маленьких городах, то же самое чувствуют и там.

Получается, что мы все живем в метафизическом «Макдоналдсе», наш кризис — как бургер, который можно купить в любом городе России за фиксированную цену. Глобализация произошла не только на рынке, но и в духовной жизни – в любой точке России ты можешь чувствовать себя плохо.

— «Кислота» стала для вас тренажером, на котором вы выдавливали из себя по капле «родной колхоз имени Герасимова». Что это значит? 

— За эту фразу мне «прилетело» со стороны тех, кто учится во ВГИКе имени Герасимова и делает там кино. Предустановленный недостаток российского кинематографа – это его невероятная душевность. Из-за этого в кино не затрагивают интеллектуальные проблемы, образ будущего и социальное зло, которое сейчас первично.

Наше кино любит душевные истории о том, как мужчина и женщина полюбили друг друга, но им мешают мама, папа и соседи. Это не мировая проблематика, такое осталось только в России. При этом если когда-то из душевного разговора мужчины и женщины возникал космос и Чехов, то сегодня это внутренний прокорм для обитателей великой фермы под названием Родина.

Традиция делать такие фильмы у нас сохраняется уже много лет. Конкретный пример: в 1975 году в СССР выходит «Афоня» – прекрасный фильм, но в этом же году на Западе выходит «Сало». Пока у нас рассказывают про отношения мужчины и женщины, Пазолини своим фильмом дает первый адекватный ответ фашизму и создает иммунитет культуры к ужасному.

К 2018 году в России произошло немало чудовищных явлений, но до сих пор не было своего «Сало». Это значит, что у нас не вырабатывается иммунитет к ужасному.

Джакузи как Россия, и последний герой в нем

— Продолжим об ужасном. Вы переехали в Россию из Узбекистана. Перед отъездом в Ташкенте вы ходили в российское посольство. По вашим воспоминаниям, это было одно из двух зданий в городе, обнесенных колючей проволокой. Первое – тюрьма. Это ваше первое впечатление о России. Вы прожили много лет в Москве. Теперь какой образ России? 

— России не подходит один образ. Каждый раз, пытаясь ее описать, ты оказываешься в анекдотической ситуации про слепых, которые трогают слона с разных точек. Мне нравится описание, которое дал Всеволод Твердислов, завкафедрой биофизики в МГУ. Он сказал, что России не подходит опыт европейских государств, потому что все они слишком маленькие, там по-другому смешиваются вещества.

Представьте, что европейская страна – это стакан чая, где два кубика сахара растворяются быстро. А Россия – это ванна, где несколько десятков кубиков сахара, и мешать их тяжелее, нужно как минимум взять поварешку. Поэтому Россия для меня — это даже джакузи, которое мы все время пытаемся вспенить.

— «Через неделю после отъезда мне позвонили из Ташкента: Марка Вайля – очень известного в театральном мире человека – убили. Убили за спектакль. Это были исламские фундаменталисты. Они решили, что лучший метод дискуссии – это несколько ножевых ранений», — так вы описали свой Узбекистан. С тех пор что-то изменилось?

— Для меня Ташкент — это тандыр. В тандыре хорошо жарить лепешки, но мороженое там сделать нельзя. В Узбекистане я чувствовал себя мороженым – моя температура не совпадала с тем, как там принято жить и видеть искусство.

— У вас получилось сделать себя. Но вы также говорили, что сегодня очень трудно сделать биографию. «Она выдается во время рождения. Дальше ее никак не поменять». А те, кто выходит на митинги сегодня, не делают себе биографию?

— Я помню время, когда митинги были разрешены, и на них можно было приходить, пофоткаться. Сегодня тоже можно приходить, только теперь по этим фото тебя будут искать. И если найдут, планы автора фото на следующий день изменятся.

Одни люди приходят на митинги из-за гормонального фона и необходимости пополнить сториз. Другие – с желанием стать частью протеста. А третьи открывают портал в неизвестное, где «однорукий бандит» может выдать тебе биографию или перечеркнуть ее.

Сегодня можно сделать себе биографию, но чаще ее делают вам. Например, биографию сделали Кириллу Серебренникову. Насколько я знаю, он не собирался становиться национальным мучеником, в отличие от Pussy Riot, для которых сидение в тюрьме было работой.

— А кроме Серебренникова? Можно сказать, что Али Феруз [журналист «Новой газеты», который спасался от узбекских спецслужб в России, его неоднократно задерживали и пытались вернуть в Узбекистан, но получилось эмигрировать в Германию – прим. авт.] человек с биографией?

— Я, кстати, с ним знаком. Он приходил ко мне на урок драматургии. Али Феруз тоже не похож на акциониста, который хочет сидеть в тюрьме.

То же самое относится к Павлу Стоцко и Евгению Войцеховскому. Они заключили брак в Дании, который официально подтвердили в российском МФЦ. После этого их начали преследовать и угрожать им. Мужчины сбежали в Нидерланды.

Я очень хорошо их знаю и могу под присягой сказать, что они точно не рассчитывали на такую биографию. Их никто не направлял, это не Петров и Боширов [подозреваемые по делу Скрипалей – прим. авт.]. Они просто хотели проверить систему на прочность, и система завизжала, как укушенная слониха.

— А герои прошлого — это Балабанов и Бодров? 

— Да, но в отличие от трагических героев Балабанова, сегодня не обязательно умирать. Я имею в виду Бодрова, который трагически погиб. Pussy Riot живы, Али Феруз жив, Стоцко и Войцеховский – тоже. Сегодня судьба не забирает. Это показатель времени.

Порно, рэп-культура и российские сериалы

— Вы не пьете и не курите. Как снимаете стресс?

— Когда я учился в Литературном институте, у меня был опыт – я пил полтора года. Тогда я понял, что это не помогает. У меня есть друзья, которые сейчас пьют и курят. Они тоже говорят, что это не помогает расслабиться.

В этом смысле я научился включать внутреннюю кошку, которая не расслабляется потому, что она не напрягалась. В этом случае организм вырабатывает спокойствие.

— В анонсе своих уроков на Gogol School вы сказали: «Смотрите порнофильмы. Это удивительное искусство». Почему? 

— В порно люди обнажены, и само порно обнажает то, как устроен мир. А ещё порно отлично объясняет, как устроены великие произведения искусства. В романе вступительный диалог, который в порно все проматывают, укрупняется до размера произведения, а секс сжимается до горошины.

У порнофильма и великого произведения общий генезис – в обоих случаях мы видим схему человеческой жизни и мотиваций людей. Поэтому тот, кто хочет понять, как устроен человек, может использовать модель порнофильма для анализа.

Когда мы начнем относиться к смерти и сексу по-другому, жить станет проще. И если с сексом можно разобраться, то наши кладбища еще долго будут в таком ужасном прошлом.

— Ещё вы сказали, что мечтаете написать сценарий к порнофильму. А есть уже представление, каким он будет?

— К сожалению, в России порно можно смотреть, но нельзя снимать.

— Если допустить, что вы оказались в стране, где можно. 

— В той стране, где можно, снимать неинтересно. Если все же представить, что я сел писать сценарий, то это было бы ретро-порно, связанное с темой власти, со сложным сюжетом и диалогами.

В своем сценарии порнофильма я бы дразнил российские сериалы. Потому что российские сериалы напоминают диалоговые сцены, которые вырезали из порно.

— В одном интервью вы назвали российские сериалы «голографической реальностью». А как же «Оттепель», «Измены», «Метод»?

— В России есть хорошие сериалы. В том числе те, которые вы перечислили. Но большинство из них о прошлом. А про современность российские кинематографы готовы говорить только через призму отношения мужчины и женщины славянской национальности, живущих в квартирах от 60 квадратных метров. Например, сериал «Измены».

Но в России есть не только славяне, не только Москва и не только квартиры под 100 квадратов. И пока не начнут снимать про другое, сериал в России останется забором, отделяющим зрителя от реальности.

Подчеркну, что «Измены» сняли талантливо, но за большим талантом не заметили очевидного. Это как на тонущем «Титанике» оркестр талантливо играл «Героическую» симфонию Бетховена или канкан Оффенбаха. Да, это безгранично талантливо, но «Титаник» в это время идет ко дну.

— Вы сказали, что рэп-культура – это куколд [жанр порно, где муж смотрит, как другой мужчина занимается сексом с его женой – прим. авт.] для российского общества. Назовите главных действующих лиц куколда в России сегодня.

— Я могу назвать Фараона, Джонибоя, Фэйса, Хаски, Оксимирона, Гнойного и так далее. И, допустим, они все в комнате, а пред ними лежит связанная российская культура. Всё начинается, и в какой-то момент у порно меняется жанр, и рэперы переходят друг на друга. Именно такое впечатление возникает от нашей рэп-культуры.

Сегодня рэперы больше заняты собой, чем слушателем. Они все полубоги, и до смертных им дела нет. Российская культура как земная женщина от них не родит. А вывозить это за рубеж тоже бессмысленно. Мы приедем туда с вилкой, которая не подходит ни к одной розетке.

Фото отсюда

Следите за нашими публикациями в Telegram на канале «Другой город», ВКонтакте и Facebook