Галина Рэмптон родилась в Куйбышеве, окончила факультет иностранных языков Куйбышевского педагогического института. Писатель. В настоящее время проживает в Великобритании. Автор путеводителей по Лондону и Англии, русско-английского разговорника. Её книги постоянно печатает и переиздаёт крупнейшее российское издательство «Эксмо».

Мы публикуем рассказ Галины Рэмптон о Самаре и Нижнем Новгороде, которые она увидела после долгого отсутствия.

---

В сентябре отпросилась у мужа на волю на две недели. Куда человеку податься, когда сбудется его детская догадка: пропаганда и поганка – однокоренные слова? Когда он поймёт, что изрядно запудренные мозги сограждан-островитян ещё и заливают примерно той же субстанцией, какую накапал король Клавдий в ухо отца Гамлета? Когда лапша на ушах человека достигнет точки кипения?  Куда его потянет в таком разе – в Ниццу, в Баден-Баден, в Нью-Йорк?

Оно, конечно, там кромешная дольчевита, природные и рукотворные ништяки, культур-мультур, холя и нега. Не говоря о шопинге или, к примеру, о пармезане. Только этого мало. Тогда путь человеку — чемодан, вокзал, Россия. Хоть одним глазком взглянуть на агонию империи зла-то, лично удостовериться в её закате. Всё ж не чужая мне земля, генетическую память забугорье не вконец отшибло.

Потому человек, то есть я, угрюмо заключила:

— Пора валить. Ту зе олд кантри.

— Чоп-чоп, — по-английски откликнулся спутник жизни, — чтоб одна нога там, другая — тут.

***

За две недели только и осилила, что избранные места Поволжья — слетать в родимую Самару да скататься по РЖД на пару дней в Нижний, где некогда жила и работала.

Вот и паспортный контроль в транзитном а/п Домодедово, за четвёрку пятилеток моего там отсутствия преображённом из унылого базар-вокзала в чуть ли не межпланетный транспортный узел. Пацанчик в будке, сурово сдвинув брови, сверял данные с экраном компьютера. Я замерла, зачем-то склонив голову набок. Юный страж госграницы оторвал взгляд от монитора и вдруг расплылся от уха до уха в сыновней улыбке, протянув мне отштемпелёванную паспортину. Хотя мог бы и зверем глянуть.

Ох, Самара – сестра моя

Не дождалась: ни зверем, ни искоса, ни даже исподлобья на меня не глянул никто – ни разу.  Нормально смотрели почему-то.  И брань с матюгами, видать, слились в интернетные чаты. На улицах, во дворах и в подъездах подозрительно чисто — плевки, окурки и мусор драматически поредели, а местами и вовсе исчезли. Нищие, пьяные и боеготовная шпана в фокус зрения не попадались.

Полный облом вышел с обнаружением несметных портретов Темнейшего, манифестаций оголтелого милитаризма, шовинизма и проч. ужасов Мордора, о каких 24/7 рапортуют бибиси, а на подпевках – их неподкупные кондотьеры в русскоязычных соцсетях и прессе. Не поручусь за то, что ничего отъявленно некошерного вовсе нет в природе. Наверняка где-то есть. Но не иначе, как все цветы зла власти свезли в карантин куда-нибудь в Утёвку или занавесили фальшфасадами, загородили бутафорией – в аккурат к моему приезду.

В мой зашоренный кругозор отфильтровалось лишь вот что: свежеотгроханное громадьё аэропорта Курумоч, новые храмы, нереальная движуха в строительстве, улучшенные шоссе, гигантские парковки. А ещё – деловой драйв Самара-сити: тьма гипермаркетов и мегамоллов, мильярд автомобилей, мильон таксомотров, стопиццот рестораций, кофеен, суши-баров, ночных и фитнесс-клубов, бутиков, салонов мебели, обуви, сотовой связи, шуб, красоты…  В поле зрения/обоняния просочилось зияющее оскудение тяжпрома в центре города, при том – чудовищные пробки на дорогах и соответственный газенваген окр. среды. Но также и беспрецедентная доселе толерантность водителей к пешеходам, ренессанс Горзеленхоза (или как он теперь зовётся?), буйное колошение сервиса и среднего бизнеса, вкл. малый.

Встретились невиданные прежде приватные вывески: ортодонт, ортопед, логопед, педиатр, психиатр…  Бросилась в глаза потешная реклама типа: «Даём деньги всем!» или: «Делаем губы – за 9999 руб.!»

В бывших спальных микрорайонах на каждом углу – палатки с плодами бахчей.  На каждом шагу – торговые точки, рыночки, фаст- и стрит-фуд, быттехника и галантерея, овощи-фрукты, вина-воды, хлеб-булки, рыба-мясо-молоко, кока-кола, пиво-раки, универсамы «Пятёрочка», где сказочно выросли ассортимент и прейскурант. Попадались даже халяльные лавки. Встретились невиданные прежде приватные вывески: ортодонт, ортопед, логопед, педиатр, психиатр…  Бросилась в глаза потешная реклама типа: «Даём деньги всем!» или: «Делаем губы – за 9999 руб!»

Вывод: Самара с походом вернула себе первородный статус купеческого города – в довесок к своему научному, культурному и аэрокосмическому реноме. Где разруха? Стонущим о ней пора протереть свои рейбаны. Хотя даже без очков очевидны перемены. Город оброс опрятным частным жилсектором разных степеней элитности. Мало-помалу, худо-бедно реставрируется самарская старина. Охотно верю, что неправильно, не там и не так, где и как надо, но сдвиги налицо. Не настаиваю на абсолютной точности картины, допускаю, что в деталях и в закоулках она не столь уж благостна. Но гадкая закулиса мне не открылась: обзор застили проклятые потёмкинские деревни, уж больно хитро их нагородили.

Мой путь и бомжа скрестились лишь единожды – на Ленинградской. Неожиданно широкая, сплошь — витрины и фонтаны. Шик её шопов вызывает культурный шок и память о Курфюрстендамм. Вот цветников, ухоженных и пышных, на центральном променаде Самары побольше. И скамеек. На одной из них, разморённый полуденным сентябрьским зноем, мирно почивал волжский чалдон в мятом пиджаке, прижавшись щекой к портфелю доперестроечного образца. Впрочем, то мог быть и командированный в заслуженной отключке.  Спавшего плавно обтекала стильно прикинутая толпа моих земляков, и каждый – окей, каждый второй! — был мне друг, товарищ и сестра. «А вокруг меня прохожие шли, на ангелов похожие, улыбалось небо синее, дивно пахла резеда».

В кои-то веки не ощущала себя инородным телом в гуще людской. Родная речь в атмосфере непривычно ласкала слух. Русоволосая девчонка в комбезике-мини из денима всучила на бегу рекламную листовку какого-то кабака.  — Ноу, чиирз, мейт, — пробормотала я на автомате.  Притормозив, барышня насмешливо на меня воззрилась, хмыкнула и понеслась дальше на своих пробковых котурнах. Только что пальцем у виска не покрутила: мол, стрёмно как, чо на инглише-то прикалываться?  И точно: туземные скулы и татарский прищур вряд ли изобличали во мне пришелицу из-за западных морей.

При всех её метаморфозах, Ленинградка – капсула самарского ретро, «несгораемый ящик разлук моих, встреч и разлук».  Там живут верные друзья. Где ещё на глобусе, спустя световые годы невстреч, люди нажарят в твою честь целый тазик карасей, усадят в красный угол, угостят осмысленной беседой, одарят прямодушием? Да нигде, уверяю вас!  Махнусь не глядя пармезаном всей Италии на дружеских карасей. Их не стоит и весь хамон мира.

Попраздношатавшись пару минут под любой аркой, по любому из «ленинградских» перекрёстков, словишь не только кайф дежавю, но и куда больший, чем под лондонской статуей Эроса, шанс наткнуться на старого знакомого. Или на объект романтического интереса эдак четвертьвековой давности. Здесь, а не в Лиссабоне, не в Гоа и не в Норфолке, шести лет от роду ты вприпрыжку влачилась за отцом, всё пятилась и пялилась на круглые чугунные решётки для защиты корней деревьев. Отца давно нет, пустили корни и выросли новые деревья. А наствольные решётки – точь-в точь те, что прежде. Вот и память твоя живёхонька. Оттого ты спишь и видишь перспективы этой улицы.

На пляжном песочке догорает конец сезона: купальщики, спортплощадки, баскетбол-волейбол. На воде – катера и яхты, байдарки и каноэ, моторки и белый пароход.  Что это за парадиз: Город Солнца? Остров Крым? Сан-Ремо? Да нет, это так – Самара, задворки отвратительной империи, тюрьмы народов. 

Сверка снов с реальностью подтвердила, что по верхам там марьяж парижского фин-де-сьекля с русско-купеческим: вычурные флигельки каменных особняков, шпили над куполами, выше – крыши лабазов Троицкого рынка и мистические дали Запанского, где из-за Самарки, по-над ж/д полотном уже насвистывают свою калмыцкую песнь суховеи степей. Вниз от почтамта – крутой спуск к Волге (тротуарные ступеньки, кстати, теперь ощутимо очеловечены и оторочены пандусами для колясочников).  Река синеет на горизонте, что твой джин «Бомбейский сапфир», играет, согласно классику, словно чешуя под солнцем.

Старая набережная…  Вот тут есть риск впасть в пафос.  В общем, так: море цветов, сень дерев, шелест листвы, щебет птиц, лепет фонтанов.  Наманикюренные газоны, старые и новые скульптуры, летние кафе, пешеходные дорожки, мощёные интересной плиткой первозданной чистоты – скрабом Деклеор, что ли, они её трут?  На пляжном песочке догорает конец сезона: купальщики, спортплощадки, баскетбол-волейбол. На воде – катера и яхты, байдарки и каноэ, моторки и белый пароход.  Что это за парадиз: Город Солнца? Остров Крым? Сан-Ремо? Да нет, это так – Самара, задворки отвратительной империи, тюрьмы народов.  Одно слово: тоталитарненько.

Нет, ну я догадываюсь, что не весь электорат населяет эти пентхаузы и виллы и что не каждый житель губернского центра владеет эллингом для яхты размером и гламуром чуть меньше тех, что пачками стоят на рейде в монакской бухте. Праведность путей добывания бабла на созидание этих садов Семирамиды тоже вызывает большие сомнения. Равно как и легитимность всех застроек. Но каков итог! Где сиротство речных тылов ГРЭС, куда сгинули вековой хлам прибрежной зоны, непролазный чапыжник и свалки подле силикатного завода, мутные стоки, мазут, ржавый металлоллом? Тут ненароком вспомнишь пирамиды Гизы, «хаусманизацию» Парижа, Кэнэри-Уорф, да тот же Лас-Вегас, прости господи. Всё это тоже сооружалось как бы брутальными путями, но живо посейчас, а кому-то и радует глаз. Цель, значит, оправдывает средства?  Ответа не знает и попутный волжский ветерок. А коль и знает, так фиг тебе озвучит.

Нижний Новгород – мон амур

По дороге в Нижний и обратно параллели между Востоком и Западом больше не возникают. Нету параллелей. Всё штучно, единственно, ни с чем не сравнимо. Колёсный перестук, стаканы с чаем в реликтовых подстаканниках, исповеди попутчиков, материнская опека проводниц, тихая краса пейзажей за окошком. Бабушки в Рузаевке — с пирожками, яблоками в мисках, связками вяленой чехони. Мальвы, доцветающие в палисадниках. Розоперстая Эос в облаках, озябшие от росы сизые кочаны капусты в арзамасских огородах, жёлтые тыквы. На полустанке пригорюнились уцелевшие классики марксизма-ленинизма, крашенные серебрянкой. Ольха да рябина, поля, овраги, перелески. Чувство кровного родства со всем, что видишь вокруг. Соль этой земли – в силе. Кому как, а мне эта соль ядом не стала.  Не знаю, свята ли железнодорожная вода. Но всяко: она скорее жива, чем мертва. И пусть себе в узком кругу долгая память хуже, чем сифилис. В других контекстах она полезна — выдаёт кадры былого распада, развала и разбоя — в т.ч. и на ж/д. Потому особо ценишь комфорт текущего момента. Короче, салют РЖД! Тем более что билеты в оба конца были куплены по божеской цене, онлайн, в Англии.

Площадка между Северной и Часовой башнями нижегородского кремля – место знаковое. Отсюда открываются сногсшибательные виды на стрелку, где сливаются Волга и Ока. Туда, первым делом, и привёл меня друг – земляк-самарец, он же знаток и старожил Нижнего. Вечер был тёплый, с ветерком.  Над древнерусской ширью расстилался червонный закат. Мы оба запнулись на полуслове и смолкли.  Почему россиянину так трудно вербализовать свой сантимент к родной земле, почему он способен лишь на тык-мык? – каковой факт не оборжал только ленивый либерал-активист. Элементарно, Ватсон: молчание – золото. А пышные слова давно все сказаны.

Моя версия: в Самаре покуда побольше Куйбышева, чем в Нижнем – Горького. Речь тут не об идеологии в топонимике. Хотя известно, что номен эст омен, имя пророчит судьбу и т.д. Но именно здесь, в историческом центре, теперь чётче прорезалась первородная суть города. Сквозь семь столетий, набеги и налёты ворогов, чрез хлад и глад, прорывы и откаты той самой разрухи, поверх массива индустрии, грузоперевозок, торговли и ремёсел, сегодня яснее светит заповедная душа Нижнего. Посвежели стены и башни кремля, прихорошился и заново воссиял Нижний Новгород ценнейшим из своих активов: наследием пращуров. Градом Китежем всплыл из пучины стандартности, присущей отечественным (и не только) мегаполисам – богатырский, былинный, дивно пригожий. Засветлел благородными фасадами зданий, засверкал куполами церквей, заиграл фрязинскими, васнецовскими, билибинскими красками.  Воины-герои земли нижегородской, помянутые в Аллее Славы, лидеры народного ополчения Минин и Пожарский и сам отец-основатель, великий князь владимирский Юрий Всеволодович могут спать спокойно: город жив, здравствует, готов к труду и обороне. И с памятью у него всё нормально.

Однажды во время бизнес-ланча в кафе я слышала, как за соседним столиком трое таких деятелей флегматично и буднично обсуждали план убийства. Помню серые стены домов, мрачные очереди в продуктовых, смрад проходных дворов.

Семнадцать лет назад, когда я квартировала в одном из её переулков, Большая Покровская улица была многолюдным, но суровым пространством. Уже тогда вполне изобильный товаром (грибы-ягоды, возы с каспийским заломом, бочки с квашеной капустой, узбекский кишмиш) Мытный рынок кишел челкашами босяцкого облика и образа жизни. Помню попрошаек и нищих, подростков-токсикоманов в подворотнях и братков во всём спортивном, с пустыми глазами. Однажды во время бизнес-ланча в кафе я слышала, как за соседним столиком трое таких деятелей флегматично и буднично обсуждали план убийства.  Помню серые стены домов, мрачные очереди в продуктовых, смрад проходных дворов.

Теперь тот мир отошёл в мир иной. Нарядная, как райская птица, Большая Покровка обжита богемой, хипстерами и просто молодёжью. Народ гуляет парами и семьями. Надо же, какие красивые и одухотворённые лица у зомбированного быдла!  епорядок: неправильные ватники. Вечером на улице играет живой джаз, желающие танцуют. Едальни всех категорий, калибров и всех мыслимых кухонь планеты под завязку набиты клиентурой. Кофеен – немерено. В культовом хостеле, с его братским сервисом и классным декором, ароматы Мадагаскара конкурируют с кенийскими. Во дворах — студии художников, фотографов, дизайнеров.

В одном дворовом закуточке любовно подобраны и выставлены на обозрение артефакты, пардон, предметы быта относительно недавней, но уже безвозвратной поры. На задах уютно-элегантной Театральной площади, в подвальчике или, как говорят, в низке, есть кафе, где вкусно, по-домашнему и ласково кормят за смешные деньги. Но если позарез нужны крутые деликатесы, то айда в рыбный гастроном. Там в дефиците разве что сама владычица морская, и можно прикупить, скажем, 50-граммовую баночку белужьей икры за месячную зарплату грузчика. Прочие магазины ломятся от годных яств подешевле — большей частью здешнего производства. Только пармезана я не углядела. Впрочем, и не искала. Зато изделий народных промыслов – полным-полна коробушка. Тут тебе и хохлома, и гжель, и финифть с филигранью, и кружева, и золотое шитьё, и городецкие печатные пряники, и павловопосадские платки…  В одном бутике я чуть было не оторвала для мужа юморную майку с Путиным верхом на леопарде.  Да что-то передумала.

Друг подвёл меня к немножко курьёзной мемориальной доске на стене одного из старинных особняков близ Большой Покровки. То была имитация расхожего объявления, латунная пластина с якобы отрывными лепестками. Её установили в начале нулевых годов по инициативе местного журналиста.  Текст такой: «Меняю: английское детство (графские развалины, школьная команда по регби, лондонский Музей Детства, стрижка под Элвиса) на детство, проведённое в России (велосипед «Орлёнок», школа с продлёнкой, содовая, розочка пирожного в Чите в 1951 г.). Звонить:» (номер телефона).

По ассоциации, мне вспомнились слова Андрея Битова, читанные ещё в каком-то семьдесят лохматом году: «Человеку в боекомплект дано всего по одному: одна страна, один язык, один город, одно дело, один любимый человек.  Можно жить повсюду и изучать языки, и браться за многие дела, и знать много людей.  Но всегда через всю жизнь проходит что-то одно, а остальное – второстепенно.  Наверное, бывает, приходит и другое.  Но тогда уходит первое.  Вместе не бывает».  Для меня всё сбылось как по писаному. С одной существенной оговоркой: про любимого человека. Мой бросок на Родину был крайне кратким. Никуда я не успела – ни в театры, ни в музеи, ни на выставки. Пропустила все народные гулянья, фейерверки, авиашоу, фестивали и концерты. Это – как-нибудь в будущем, только чур в порядке квеста за позитивом. Припадать к истокам – так уж основательно.

О!  Телик смотрела один раз, поздним вечером – в превосходном по всем статьям нижегородском отеле «Никола Хаус» (рекомендую). По Первому каналу шёл какой-то сериал про борьбу милиции с браконьерами в 80-е годы. Не шедевр, но в меру себе триллер. С элементом ностальгии, само собой.

*          *          *

Галина Рэмптон, Россия – Англия, Норфолк, сентябрь-октябрь 2015 г.

Фотографии Самары и Нижнего Новгорода: Алексей Авдейчев

Обложка отсюда