КОСИ И ЗАБИВАЙ

В СССР каждый девятиклассник должен был получить «приписку». То есть встать на учет в военкомате по месту жительства. Военрук снимал класс с уроков и вел в военкомат того района, где располагалась школа. Результатом этой экскурсии должно было стать распределение будущих призывников по своим районам. Приписка включала в себя медосмотр и беседу с военкомом.

Когда пришла моя очередь беседовать, между нами состоялся примерно следующий диалог:

— Национальность?
— Еврей.
— В каких войсках служить хочешь?
— Я вообще не хочу служить.
— Почему?
— Я пацифист.
— Кто?
— Пацифист.
— Кто?
— Пацифист.
— Как это?
— Ну, непротивление злом насилию…
— Как это?
— Ну, я против насилия и оружия.
— А-а! Вроде баптистов?

Это слово я знал. Неподалеку от девятиэтажки, которой я жил, был «баптистский храм» — небольшой частный дом, куда иногда по вечерам небольшими группами приходило довольно много людей, сосредоточенных и тихих. Долго объясняться с военкомом было лень.

— Ну, да.
— Я пишу, что ты баптист.
— Ну, пишите… (почему это подростки всегда нукают, а?)

Когда мы вышли из военкомата, школьный военрук провел перекличку, в процессе которой торжественно раздал нам папки с личными делами и сообщил, что мы обязаны сдать их в военкомат по месту жительства в трехдневный срок. Я принес папку домой и показал родителям. Открываем, а там две соседние графы: национальность – еврей; вероисповедание – «баБтист»…

Однако на личном деле, выданном для «приписки», далеко не уедешь. В военкомате, конечно, поржут… Но откосить таким макаром не получится. Реальные варианты откоса выглядели несколько иначе.

Итак, первый вариант: откос по религиозной принадлежности. В СССР образца 89-91 гг. баптистов в армию не брали. Но для того, чтобы откосить по религии, нужно было взять и стать баптистом. Стать прихожанином «баптистского храма» и жить по баптистским законам. Тех, кто пытался таким образом косить, было немного. Видимо, этот способ подходил не всем. Лично я знал только двоих. Они действительно стали баптистами, да так и живут баптистами всю жизнь. Ну и отлично.

Зато следующий вариант был популярен до ажиотажа, до того, что весной и осенью в психушке коек не хватало.

Откос «по шизе» (те самые легендарные «7б» и «4б») мог быть вполне артистическим: нажраться какой-нибудь лютой дряни и так всех повеселить, чтоб скорую вызвали. О, на такое был способен далеко не всякий! Тут требовались и вера, и надежда, и любовь, и мать их. Один знакомый, например, налопался транквилизаторов и рассказывал врачам из-за двери кладовки, в которой заперся, что он – Германия. Ломали дверь. Видимо, убедил. Другой устроил такой цирк с верещанием и трусцой, что психбригада ловила его по крышам, с одной из которых он ухитрился грохнуться, руку сломать и мозг сотрясти.

Однако, наиболее простым и проверенным способом попадания в дурку была, конечно, «попытка суицида». Технически элементарно и фантазия не нужна: друг звонит в скорую и сообщает о том, что «дверь была открыта, я вошел, а тут запах газа и N лежит, весь зеленый, еле дышит». Дежурная рекомендует срочно перекрыть газ, распахнуть настежь все окна, положить пострадавшего поближе к свежему воздуху и ждать приезда врачей, которые уже выехали. При «попытке суицида» госпитализация в дурдом – процедура принудительная. Причем, юного пациента, если он особо не чудил, ничем особо не травили и примерно через две недели отпускали домой. Но при этом обязательно заводили карточку и передавали в поликлинику по месту жительства, куда надо было ходить и отмечаться. Кажется, раз в неделю. Несколько таких «попыток» практически гарантировали диагноз, с которым в армию не брали. Однако и на приличную работу, и в престижный ВУЗ, будучи «психом», попасть было почти невозможно. Так что, тем, кто не хотел жертвовать социальным статусом, приходилось искать другие пути.

Наркозависимых, состоящих на учете в диспансере, в армию тоже не брали. Но этот путь был для социального статуса, понятное дело, в тысячу раз губительнее любого другого, поэтому для тех, кто хотел образования и карьеры, тоже не годился.
Для них существовал метод откоса «по блату», то есть, по знакомству.

Во-первых, по знакомству можно было договориться с военкомом, который за определенную мзду (нехилую, кстати, вплоть до «Жигулей») все устроит и преподнесет призывнику военный билет, в котором на странице 16 будет «ограниченно годен», «негоден к строевой» или «годен к нестроевой» (т.е. только в случае всеобщей мобилизации).

Во-вторых, по знакомству можно было добиться такого же результата, обратившись к врачу. За куда меньшие деньги пациент получал медкарту с очень хитрой историей болезни: и на инвалидность не потянет, и в армию не возьмут. Несмотря на отсутствие в те времена социальных сетей, уровень осведомленности населения был не ниже нынешнего: список этих болезней был детально знаком всем, кто собирался косить по блату. Самым распространенным вариантом было многократное сотрясение мозга. Дальше все было скучнее: вегетососудистая дистония, ишемическая болезнь, привычный вывих…

Кроме проторенных путей были и сугубо индивидуальные. Так, я лично знаю человека, которого призвали в армию, а через два месяца… вернули. С формулировкой «систематическое нарушение дисциплины вследствие отставания в умственном развитии» и физиономией, слившейся в один сплошной лиловый синяк. Слишком глупым оказался…

Кроме того, довольно экстравагантным маневром, гарантированно приводящим к неспособности служить, было приобретение статуса отца. Отец одного ребенка получал отсрочку на полтора года, отец двух детей призыву вообще не подлежал.
Тем, кто по каким-либо причинам не мог позволить себе ни одного из вышеперечисленных вариантов, приходилось переезжать с места прописки и вообще вести себя очень осмотрительно, постоянно быть настороже: ни в коем случае нельзя было расписываться в получении повестки. Получив ее и не явившись в указанное время на сборный пункт, призывник объявлялся в розыск и подлежал уголовному преследованию за дезертирство. А зона хуже армии.

Только зона и была хуже армии в те годы, когда догнивала советская власть. Поэтому и косили. Наши родители рассказывали о своей службе с честной гордостью, наши ровесники – с лютой ненавистью. Отцы вспоминали опытных и справедливых «дедов» и мудрых офицеров, одноклассники – тупых и злобных садистов. С армейских фотокарточек 60-х смотрели задорно улыбающиеся крепкие парни, по которым было видно, что и питание, и воспитание в армии на должном уровне. Из дембельских альбомов конца 80-х и начала 90-х выглядывали бледные изможденные лица с улыбками, исполненными надежды на избавление. Из школы жизни армия сумела превратиться в ночной кошмар. Однако в этом были свои плюсы: сколько народу получило высшее образование только потому, что перспектива загреметь в такую армию была куда ужаснее изнурительной зубрежки! Сколько детей родилось из-за нежелания отцов в эту армию идти!

К сожалению, у меня была возможность воочию убедиться в том, что армия времен агонии СССР находилась в предельно убогом состоянии. Будучи учениками выпускного класса, мы обязаны были поехать на две недели на сборы в какую-то воинскую часть. Ни номера ее, ни дислокации я, конечно, не помню. Помню все остальное: полчища тараканов в столовой, тухлую селедку, ржавые раструбы душа с холодной мутной водой, злобных солдат с голодными глазами, постоянно норовящих выклянчить или отобрать хоть что-нибудь – сигарету, жвачку, мелочь… Мы жили отдельно, палаточным лагерем, в казармах нас расселить видимо, все-таки поостереглись. После первых суток пребывания в части, мы сразу поняли, что лагерь без присмотра оставлять нельзя, поскольку солдаты постоянно крутятся рядом, норовя что-нибудь спереть. Необязательно даже что-то нужное. Просто, хоть что-нибудь… Не на поживу, так — со скуки…

Нас отпустили на пятый день. В части объявили карантин по какой-то загадочной аллергии. И у нас, и у солдат, и у офицеров зачесалась кожа и начали слезиться глаза. Военрук перепугался, приказал сворачивать лагерь и мы эвакуировались. На электричке. А в ночь перед отъездом нам повезло стать свидетелями сольного выступления одного из офицеров, кажется, капитана. Упившись до полной аннигиляции разума, он валялся на плацу и орал. Ничего членораздельного. Изо всех сил, хрипящим срывающимся голосом, как кричат жертвы хищников на канале «Animal Planet»: «А-А-А-А! А-А-А-А! А-А!» Его барахтающуюся в пыли фигуру освещали тусклые розовые фонари. Мы вылезли из палаток, солдаты смотрели из окон казармы, а он все ползал и орал, пока окончательно не выдохся и не уснул прямо там же. И тогда из корпуса вышли четверо солдат, погрузили тушку офицера на простыню и унесли внутрь. Тихо и уверенно. Так, что сразу стало ясно: им это не впервой, обычное дело…

Говорят, будто теперь армия стала совсем другой: служат год, а не два, поэтому дедовщины нет, и кормить, вроде бы, стали лучше, и обучать профессиональнее. И не просто «говорят», а есть реальные молодые люди, которые после окончания вузов пошли в армию, прослужили год и вернулись с отличными впечатлениями, чувством выполненного долга и уверенностью в том, что время было потрачено не зря. И если это – тенденция, то лучше и быть не может. А если просто пара-тройка счастливых совпадений, то пусть эти совпадения преобразуются в тенденцию, и наша армия снова станет такой, чтоб косить было незачем!

Текст: Станислав Фурман