КУЛЬТУРНЫЙ СЛОЙ

Журнал ДГ совместно с Институтом Города проводит аудит территории Самары, выявляя культурный потенциал исторического центра. Нас интересует всё, что может представлять ценность: архитектура, события, истории, мифы и люди, населяющие наш замечательный город — современники или давно ушедшие, но оставившие след.

В первой части альтернативного гида, посвященной дому офицерского состава ПриВО, о его истории рассказывал легендарный самарский кинодокументалист Борис Кожин.

Итак, в конце 40-х годов в квартале между Арцыбушевской и Братьев Коростелевых по проекту архитектора И.Г. Салоникиди пленные немцы строят жилой дом офицерского состава ПриВО. Пятиэтажный дом в сталинском ампире с центральной въездной аркой в три этажа, которая когда-то закрывалась чугунными воротами, с угловыми башнями, одна из которых увенчана шпилем со звездой — дом богат на декоративное убранство и прочие архитектурные “излишества”, которые теперь в буквальном смысле падают головы прохожим.

По замыслу архитектора в ансамбле со зданием института “Гипровостокнефть” образует своеобразные ворота со стороны железнодорожного вокзала, расположенного неподалеку. Вдоль улицы Красноармейской под домом был разбит сквер с клумбами и фонтаном. Сегодня сквер пришел в запустение, но обо всем по порядку.

Мы снова напросились в гости. Во дворе нас встречает член совета дома Екатерина Андреева:

— С чего начнем? С истории или сегодняшних проблем?

— С истории.

— Ок, идем.

Заходим в один из угловых подъездов. Широкие лестничные марши ведут круто вверх — любишь высокие потолки, полюбишь и крутые лестницы. Удивляют размеры лестничной площадки — ставь рояль и останется место для танцев. В подъезде чисто и светло. Пахнет Советским Союзом.

Нас принимают Владимир и Ирина Арсеньевы. И сразу на кухню — чай, угощенья. На столе — портрет сурового советского военачальника в парадном френче времен Великой Отечественной. С истории этого героического человека начинает свой рассказ Владимир:

— Этот дом строился для участников войны — старших офицеров и генералов. Получил квартиру здесь и мой дед, генерал-майор Киндюхин Василий Аркадьевич.

— Дед мой участвовал в трех войнах. Успел повоевать в Первой мировой, или, как он называл ее, империалистической. Вернулся. Началась гражданская война — добровольно вступил в Красную армию. Служил ни больше ни меньше, в Чапаевской дивизии, где дослужился до командира стрелкового полка. В составе дивизии освобождал Самару от белочехов, принимал участие в уфимской операции. За взятие Уфы был награжден орденом Красного Знамени (первая официальная советская государственная награда — прим. ред.). После гражданской войны учился в Академии комсостава, был переведен на Дальний Восток, принимал участие в боевых действиях на озере Хасан в 1938 году.

На столе появляется несколько фотоальбомов, оригиналы и копии газет, выписка из послужного списка и биография генерал-майора Киндюхина, выполненная в технике тайм-лайн — длинная лента событий в хронологическом порядке.

— С началом ВОВ его часть была переброшена на Запад. Это отдельная история. В семье хранится книжечка приказов Сталина, в которой в числе других военачальников отмечен и наш дед, отличившийся при боевых действиях на территории Венгрии.

Я рядом жил и не ощущал его героической натуры. Он был скромнейший человек. С войны привез всего три трофея — логарифмическую линейку, цейсовский бинокль и американский фонарик.

— Он не любил рассказывать о войне, а я и не спрашивал. Но помню такую историю. Уже после войны у них образовалась секция ветеранов Чапаевской дивизии. Они регулярно встречались в помещении храма Веры, Надежды и Любви, который расположен как раз на Чапаевской улице. И как-то к ним пришла некая гражданка, представившаяся Анкой-пулеметчицей. Кажется, ее из собеса к ним направили, куда она обратилась за персональной пенсией. Так они ее, что называется, по полочкам разложили. Прикатили ей пулемет «Максим» (в здании размещался филиал краеведческого музея): на, стреляй! А она не знает, с какого конца к нему подходить. Анка — это ведь собирательный образ, а не историческая личность. Фурманову нужно было показать роль женщины в войне, вот он и придумал этот образ.

— У деда был именной маузер. Он всегда лежал в ящике стола, а я знал, где ключ. И когда деда не было, я доставал пистолет, и мы с пацанами играли: щелк, щелк. Хватало ума вынимать обойму. Нет, на улицу не выносили потому что он огромный — не спрячешь.

— Я рядом жил и не ощущал его героической натуры. Он был скромнейший человек. С войны привез всего три трофея — логарифмическую линейку, цейсовский бинокль и американский фонарик.

— Последняя должность перед выходом на пенсию — облвоенком. Когда наступил мой призывной возраст, он, будучи уже на пенсии, сходил в военкомат и попросил: отправьте моего внука в какие-нибудь серьезные войска. И меня отправили в ракетные. Они как раз только тогда формировались.

— А потом он умер. Я в это время служил срочную. Меня по телеграмме сняли с дежурства, посадили на поезд, и я успел на похороны. Почетный караул. Погружение. Салют…

— Так вышло, что воспитывался я у деда с бабушкой, поэтому провел в этом доме все свое детство с рождения в 1949 году. Двери в квартиры в нашем доме никогда не закрывались, как и в других домах в то время. Мы постоянно ходили друг другу в гости. Если у кого был телевизор, то на фильм в эту квартиру набивалось полподъезда.

— Парадные двери, если мне не изменяет память, сначала функционировали, в подъезд можно было войти с улицы. А потом рядом с центральной аркой появилась будочка, и в ней часовой. А потом тетя Поля. Это как сейчас консьержка. Входишь через арку и направо. Большое окошко, на полке лежали ключи, и жители, уходя, сдавали ключи, а когда возвращались: «Теть Поля, дайте ключи». Иногда она стучала в окошечко: «Вовка ключ забыл!» Или скажет: «Не хулиганничай, родителям скажу”.

— Кстати, дом строили с дымоходами, под печное отопление. Но пленные немцы завалили дымоходы так, что не было тяги. Когда я недавно делал ремонт, полез в дымоход. Снял старую решетку, почистил его. Подношу свечу, а она не горит, нет тяги. Просунул руку, а там стенка.

— Поэтому в дом провели централизованное отопление — во дворе построили котельную. Горячая вода подавалась по графику — мощности котельной хватало только на полдома, так что три дня в неделю мылись в одной половине дома, три дня в другой.

— На весь двор было всего два “Москвича” — один принадлежал генералу авиации Абрамову, другой — композитору Леониду Вохмянину, автору гимна Самарской области, который тоже жил в нашем доме. Поэтому все пространство двора использовалось для игры. Зимой строили крепости и без конца воевали, та сторона дома на эту. В центре двора заливался каток и ставилась елка. Я занимался фигурным катанием и по просьбе домового комитета выступал на праздниках.

— В доме был красный уголок, в котором наши деды-отставники забивали козла, а их жены устраивали праздники. Например, в красном уголке два раза в год на 8 Марта и 23 февраля обязательно проводилось общее чаепитие.

— Все занимались спортом. Я, например, плаванием в бассейне “Чайка”, что когда-то работал в Струковском саду. На тренировках по 6 километров проплывал. Волгу однажды переплыл. Правда, рядом лодка плыла для страховки. Раньше Волга была другая — поуже в берегах, но с быстрым течением. Для того чтобы хорошо поплавать, надо было зайти на 200 метров выше по берегу — заплыл, чуть поплавал и тебя снесло на 200 метров ниже — плыть против течения было нереально. К тому же на реке было активное движение — сплавлялись плоты, пароходы.

— Поэтому мы предпочитали плавать Заволгу на лодках. Раньше лодки делали из авиационной фанеры, они были очень легкими и хорошо шли по воде. У деда с бабушкой была дача на 7-й Просеке, рядом с санаторием ПриВО у которого был пляж и лодочный прокат. Прокат лодки, как сейчас помню, стоил 20 копеек в час. Я сдавал яблоки в приемный пункт, который находился в самом начале просеки, и получал копеек 70. Брал малышню с соседних дач и мы с ними легко выгребали до Зелененького и обратно. Так развлекались, а заодно и подкачивались. С собой только яблоки — и поешь, и жажду утолишь. Кстати, по берегам Волги били родники и люди, отдыхающие на пляжах пили из этих родников ничего не опасаясь.

— Какие еще были развлечения? В подвале играли. В нашем доме подвал — настоящее бомбоубежище…

— Правда, сейчас он находится в ужасном состоянии. Каждую весну у нас лопаются трубы и подвал регулярно заливает водой, — Екатерина возвращает нас из воспоминаний о послевоенном Куйбышеве в настоящее.

Несколько лет назад жителям дома удалось добиться от управляющей компании замены водопроводных труб. Однако позже выяснилось, что «новые» коммуникации оказались плохо покрашенными старыми, и прорывы стали случаться еще чаще, чем до замены.

— В этом году у управляющей компании закончилась лицензия, и мы выбрали новую. Надеемся с ней построить более конструктивные отношения. Но нам нужна поддержка города и области, потому что управляющая компания не отремонтирует фасад нашего дома или крышу.

— А фасад разрушается, огромные куски штукатурки и лепнины обрушиваются на тротуар, который проложен вплотную к фасаду. Пока никто не пострадал. На все наши письма и обращения один ответ: реставрация дома возможна только по программе капитального ремонта. Но по этой программе нам в 2014 году должны были заменить крышу. Заканчивается 2015-й, а ничего еще не сделано.

— Когда я иду по улице Куйбышева, вижу, что ведется работа — все дома в лесах. У нас — тишина. Хотя наш дом расположен на центральной улице, в одной остановке от железнодорожного вокзала и в двух остановках от площади Куйбышева. По какой причине он не включен в туристический маршрут? И у всех есть понимание, что если дом не отремонтируют до 2018 года, его не отремонтируют никогда.

Попрощавшись с гостеприимными хозяевами, выходим во двор и оказываемся в типичном самарском общественном пространстве — палисадники средней заброшенности, все забито машинами, на почетном месте контейнеры для мусора, в углу детская площадка, выполненная в технике «безысходность». По всему видно, что детство здесь не в почете.

Среди этого тлена и уныния встречаем нашу коллегу — главного редактора “Большой Деревни” Татьяну Симакову, которая — по чудесному стечению обстоятельств — тоже живет в этом доме:

— Сегодня это не двор, а стоянка. Раньше — проходишь в арку и попадаешь в город—сад. Хорошее освещение, ухоженные клумбы и палисадники.

Я не жила здесь лет восемь, и за это время все тут пришло в упадок. В 90-х не было такой разрухи — были еще живы ветераны, которые во дворе за всем следили.

— Там, где сейчас сквозь асфальт пробивается лебеда, раньше стоял огромный стол, за которым собирались деды и играли в домино. А у подъездов были скамейки, где в тени собирались бабушки. Таким образом они делили пространство двора по гендерному признаку. Многие старики прошли войну и каждое их слово имело особый вес. Будучи детьми, мы боялись выругаться, повести себя некрасиво: такое соседство имело на нас сильное влияние.

— Причем про войну никто из них особо не рассказывал и лозунгов “Мы всех победили” мы от них никогда не слышали. И сам День Победы проходил без особой помпы, хотя здесь жили люди, которые эту войну прошли.

— Большинство стариков уже умерли, квартиры их проданы. Приехали люди, которым ничего не нужно, кроме места для машины, поэтому стол выкорчевали, спилили во дворе несколько деревьев.

— В доме был красный уголок — такое общественное пространство. Там проводили концерты, елки, собрания, крутили диафильмы. Деды играли в свое домино, если на улице была непогода.

— У каждого подъезда был свой палисадник. Наш был всегда самый красивый: ухаживал за ним дед Сережа, он разбил невероятный сад с сортовой сиренью, акацией и жасминами, все растения цвели в разное время, с ранней весны до поздней осени. Он даже воевал с котами, чтобы те ни в коем случае не подкапывали его пионы и все такое. Когда он умер, мы поняли, каких трудов стоило вырастить этот сад. Чтобй ухаживать за ним, нужно невероятное количество времени и сил, при современной скорости жизни одному человеку это потянуть не реально.

— Ребята, с которыми я росла, неожиданно вернулись в наш дом буквально в это лето и застали полную разруху — такое чувство, что все тут все бесхозное. Дошло до того, что огромную яму, которая долгое время была под аркой, засыпали обвалившейся с фасада лепниной и штукатуркой. Мы объединились с самыми активными жильцами, выбрали новый совет дома, наняли новую управляющую компанию — старая обанкротилась.

Выходим через арку в так называемый сквер. Ощущение, что время здесь остановилось в 90-х или это мы перенеслись из центра города в окрестности поселка Толевый. Темное, заросшее травой и коренастыми деревьями пространство с тупиковыми дорожкам и нелепым фонтаном в центре. Кстати, о существовании этого сквера мало кто подозревает, поскольку он скрыт от глаз горожан почти непрерывной стеной из ларьков и магазинов формата “Балычок”, “Алкомаркет” и иже с ними.

В подобных местах предпочитают тусоваться бездомные собаки и люди, такие же некрасивые и бездомные. Рядом с фонтаном на крышке люка компания устроила пикник. Один из компаньонов нашел в себе силы и наглость и предложил нам присоединиться.

Татьяна:

— Этот скверик очень быстро пришел в негодность. Он первым, так сказать, сдал. Все растения тут поливаются, за клумбами пытаются ухаживать жители дома. Но здесь нет ни одной скамейки, нет освещения. Вечером у фонтана очень страшно. Впрочем, не только вечером, а вход в дом только через сквер.

— Там “Горилка”, а здесь распивочная. Наряды полиции мы вызываем постоянно, но это бесполезно. Буквально на следующий день картина повторяется. Ощущение, что никакие правовые нормы на нашем пятачке не работают.

— Эти люди в фонтане купаются, стирают белье. Продавцы из ларьков руки моют, а потом шаурму заворачивают. И все это происходит в центре города на гостевом маршруте. Все очень грустно.

Мы скорее покидаем это забытое богом и городскими властями место и отправляемся обозревать другие достопримечательности дома офицерского состава ПриВО.

Следите за нашими публикациями в Telegram на канале «Другой город» и ВКонтакте